Интересно, здесь как с этим? Что-то мне подсказывает, что эти земли от древних городов недалеко ушли, такой тонкий вывод. И потому что ослы, что лошади являются ценностью. На моем вроде как особых примет нету, ни клейма, ничего. Может, я не там смотрю? Хотя, у осла левое ухо порвано, такое впечатление, что там бирка могла быть. Вполне вероятно, вполне. Ладно, подойду к более людным местам, посмотрю-подумаю. Будет день — будет пища.

     С этими мыслями я поправил поднятый воротник шинели, и поглубже натянул шляпу. Холодновато, ночь очень свежей будет, как бы не подморозило. Нужно будет как следует утеплиться, а на будущее из пары трофейных скруток нужно какое-то подобие палатки сшить. Ничего, потеряю пару часов, зато точно теплее будет. Простыть недолго, это и на Земле не проблема. Наоборот, в нижних кварталах каждый год эпидемии гриппа и простуды, вплоть до летальных исходов. Экологии кранты, вакцинация дорога, вот и раздолье для всяких вирусов.

     Через два дня мы вышли на берег реки. Медвежья, судя по всему. Вот мы до реки и добрались. За остаток дня мы немного отдохнули, я устроил себе помывку теплой водой, постирался, развесив тряпье так, чтобы с реки видно не было. Вообще, лагерь разбил так, чтобы мне реку было хорошо видно, я меня с реки нет.

     И сегодня второй день как рублю и таскаю бревна для плота. Точнее, я рублю, обрубаю сучки, а таскает осел. Чересчур большие бревнышки я не делаю, обматываю веревкой, цепляю к самодельному ярму (сто раз укорил себя, что добротнейший кожаный хомут оставил вместе с телегой), и ослик тащит бревно до берега. Конечно, звукомаскировки никакой, по реке стук топора разносится ого-го как далеко. Но что поделать?

     Веревок мне точно не хватит, придется пончо резать на полосы. А может, и полог придется на ленты распустить, что нехорошо. Пару раз иней выпадал ночью, спать на открытом воздухе в такую погоду вредно. Но опять-таки, куда деваться? Разве осла зарезать, и шкуру снять.

     Герда фыркнула, явно уловив мои мысли, а осел опасливо на меня покосился. Как будто понял, что я подумал.

     — Не боись, ушастый. Не трону я тебя, мне самому шматье тащить неохота. Придется часть одежды на веревки пустить, но у меня ее с хорошим запасом. Управлюсь, — я потрепал осла по голове, и снял с бревна веревку. Воротягой передвинул бревно к остальным, и присел на него отдохнуть. Еще четыре — и хватит. А завтра сборкой плота займусь.

     Через сутки, закончив строительство плота, загрузив на него вещи, уложив при помощи Герды осла на настил из сухого тростника в так сказать носовой части плота, я изо всех сил уперся толстым шестом в берег, сталкивая плот с прибрежного меляка. Плот, взмутив воду песчаной взвесью, очень неохотно тронулся с места, но вскоре уже длинны шеста мне не хватило, чтобы нащупать дно реки. А потому я положил шест на бревна, и взялся за грубо высеченную мной рукоять большого весла. Закрепленное на толстом чурбаке в полутора метрах от кормы, весло позволяло и грести по правому или левому борту поочередно, или использовать его как румпель, управляя плотом. Ну, по крайне мере я так надеялся.

     Мне и моим попутчикам необходимо было пройти вниз по течению реки около тридцати километров, сели я не сильно ошибся с ориентирами. Там Медвежья сливалась с Сохатой, и можно было пристать к противоположному берегу. Нет, можно и сейчас, но тогда придется разбирать плот, потому что у меня не хватит веревок иначе для строительства другого плота. Да и проще сплавиться вниз по реке, потратив на это сутки, чем пехать сутки, а потом еще трое на плот тратить. Плохой плот меня совершенно не устраивает, грузоподъемность у него минимум полтонны должна быт. Мне совсем не улыбается купаться в здешних холодных водах. Речник из меня еще тот, это вообще мой первый опыт путешествия на плотах.

     Герда легла рядом с ослом, щурась на солнышко. Сегодня вообще теплынь, паутина вовсю летает. Бабье лето пришло, что ли? Было бы неплохо, я только здесь понял, как много значит для человека тепло. Даже в космосе холод видится с борта корабля совсем по-другому, нежели утренний заморозок у костра в дикий местах. Там проблем с гигиеной никаких, по крайней мере,.

     Плот тяжеловато, чуть покачиваясь на волнах, шел вниз по реке. Я уже сумел вывести его на стрежень, теперь моей главной заботой было не вписаться на мель, или в топляк. Впрочем, гидролокатора у меня нет, приходиться полагаться только на зрение. Но пока вроде как чисто.

     Слева по борту, метрах в ста, чайки устроили дикий кипеж, ныряя в большой кипящий от рыбы круг воды. Гулкие удары крупных рыбин, вылетающая из воды рыбья мелочь — завораживающее зрелище. Впрочем, скоро это отодвинулось, а потом и вовсе прекратилось, и снова тишина, посвист ветра, легкое покачивание плота под ногами. Небольшие водовороты, лосиное стадо, вышедшее на правый берег на водопой. Огромный орел, пролетевший пару раз низко над плотом, а потом резко спикировавший на воду, и взмывший в небеса с огромной рыбиной в когтях.

     Слева по борту, на отлогом берегу, начался сосновый бор. Ровные, стройные как свечки сосны уходили от берега и терялись вдали. И не скажешь, что здесь до Сохатой километров двадцать, не больше, местность сухая, чистая. Ни болот, ни торфяников.

     Герда насторожилась, и встала, уставившись вперед, как раз на сосновый бор. Передала мне ощущение настороженности, но не прямой опасности. Что еще там?

     Впрочем, вскоре сам услышал, что впереди вроде как топоры застучали. Точно, топоры, и пару раз голоса слышал. Лесорубы, что ли? На душе захолонуло, но я тут же расслабился. Сам к людям шел, лесорубы одни из них. Раз люди валят лес, значит что-то строят, а это значит цивилизация. Места по левобережью Великой должны быть более-менее спокойны, так что поглядим. Я и сам совсем не подарок, не стоит об этом забывать. Хоть и давно не тренируюсь, но и сейчас я многим фору по стрельбе и тактике дам.

     За поворотом я углядел и лагерь лесорубов на берегу, и огромные, длинные плоты, явно готовые к перегону. И потому, мысленно перекрестившись, начал править неповоротливую тушу своего плота к лагерю, откуда несло вполне себе вкусным запахом мясной похлебки и вроде как гречневой каши.

     — На берегу! Разрешите пристать? — необходимо соблюдать вежливость, в таких местах особенно.

     — Куда, млядь? Левее! — от голосина! На причал выскочил мужик с черпаком, и активно им замахал, привлекая мое внимание. — Левее бери, к плотам не причаливай!

     Не знаю, почему нельзя, но раз так сказали, то я приналег на весло, и сумел вывернуть плот так, чтобы он подошел к причалу, а не к плотам. На плот упала толстая веревка с грузиком, которую я подхватил, и хотел было тянуть.

     — Куда, недоумок! — этот же с поварешкой, которая теперь торчала за поясом, наматывал свой конец на ворот. — Привяжи к плоту, я тебя вытяну.

     Привязать так привязать, все едино мой плот уперла в плоты лесорубов. Так что я накрепко примотал веревку к основанию моего румпеля. Повар, вроде как, заворочал рычагами, и ворот плавненько потянул мой плот к основательно сколоченному из бревен причалу.

     — Ты кто, новичок? — едва глянув на мою шинель, спросил повар, оказавшийся крепким мужиком годов сорока. Сзади за поясом у него поварешка так и осталась, а вот под левой рукой револьвер, причем с самовзводом, похоже. И ремешок, предохраняющий револьвер от случайного выпадения, с курка снят.

     — Матвей Игнатьев. Ссажен в Щучьем, но там мне очень не понравилось, негостеприимно. Ушел оттуда, и пешочком пошел в нормальные места.

     — В Щучьем, — усмехнулся повар, успев обежать взглядом мой плот, переметные сумы, осла и головану. — Неплохо ты ушел, обычно оттуда без штанов уезжают. А то и долгами на год вперед. Это если новичка там не опустят, что тоже частенько бывает.

     — Ну, как сумел, так ушел, — что-то у меня зудит загривок и чешется, как будто кто-то меня выцеливает. Точно, Герда передала, что унюхала одного стрелка, от нас метров тридцать вверх по течению. Повар не просто так спокойно вышел. — Я, вообще-то, с миром. Пусть тот стрелок меня не выцеливает, нервничаю от этого очень.