При всякой новой фазе умственной работы надо учитывать время, используемое для этой подготовки («раскачки»), так как без нее нет возможности получить в процессе работы богато скомбинированный материал, являющийся именно результатом этой предварительной, взрыхляющей работы. Вместе с тем надо всемерно избегать слишком частого повторения этих сеансов «раскачки» — как в интересах экономии времени, так и для углубления качества работы: другими словами, усевшись за серьезную работу — исчерпать определенный ее сектор и лишь после этого отрываться от нее.

В самом деле, представьте, что мы готовимся к докладу, зачету, пишем статью, прорабатываем серьезную книгу, — начали эту работу, посидели над нею немного, обрываем ее и «переключаемся», перепрыгиваем на другую работу. К чему ведет такое частое переключение мозговых участков? Всякий раз перед началом работы надо заново «включаться», «раскачиваться», взрыхлять старый материал: трата времени! С другой стороны, самое включение при таких «перерывах тока» всякий раз проводится все с меньшей тщательностью, требует нарастающего напряжения, дает замедленные и ухудшенные результаты, так как связано с привходящими трениями из приведенных в движение сторонних, отвлекающих мозговых возбуждений.

Отсюда практическое правило: нельзя вовлекать мозг одновременно в несколько ответственных рабочих процессов, каждый из которых требует своего специального внимания и своих особых стадий раскачки. Ответственный умственный процесс должен развертываться длительно, и рядом с ним могут фигурировать лишь самые несложные занятия, не требующие особого внимания. Новая ответственная работа (включение нового участка) может быть начата лишь после окончания предыдущей — не раньше.

Отсюда и противоестественность «совместительств» — в особенности если они относятся к отраслям, непосредственно друг с другом не связанным: пример — подготовка к серьезному докладу по международному положению и одновременно — проработка материала для ответственной лекции по высшей математике. Такой «дуализм» недопустим. «Или — или», но никак не «и — и».

Мы видели уже (гл. I), как этот «дуализм» оставляет в мозгу «неразжеванным» большую часть проработанного материала, что ведет к «бессознательной занозе», мешающей спать, сосредоточиваться в другой работе и т. д. Вред этим, однако, не исчерпывается. Вместе с этим ухудшается способность к специализированной мозговой работе вообще.

Если не дать возможности серьезно упрочиться данной рабочей доминанте, если рвать начавшееся включение различных материалов в работающий мозговой участок, — это «развращает», разнуздывает последний, распыляет его возбуждение по случайным направлениям, отучает его от подчинения нужным деловым сигналам, ломает его рабочую дисциплину. Не выигрывает от этого и способность к общей, неспециализированной работе.

«Общую» работу нельзя представлять себе в виде беспорядочного перебрасывания нервных токов по разнообразнейшим направлениям мозга. Общая работа — тоже специальная работа, но иного масштаба: шире захватывает материал, но приводит его в итоге к единству, т. е. «втискивает» также в отграниченную мозговую область. Потерять способность в специализации мозгового возбуждения — значит парализовать вообще всякую способность к упорядоченной мозговой работе.

Понятно, в период революции совместительствовать еще долго придется — пока не подтянутся дополнительные кадры работников. Наши соображения требуют лишь возможной рационализации этих совмещений, — хотя бы минимальной, тем более что «перешвыривание» участками мозгового возбуждения — опасно и для работы, и для работника.

V

ПОДСОЗНАТЕЛЬНАЯ УМСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И МЕТОДЫ ЕЕ ОРГАНИЗАЦИИ.

ЧРЕЗВЫЧАЙНО СЛОЖНАЯ, КРОПОТЛИВАЯ, ПОДГОТОВИТЕЛЬНАЯ УМСТВЕННАЯ РАБОТА ВЗРОСЛОГО ЧЕЛОВЕКА СОВЕРШАЕТСЯ В ТЕНИ СОЗНАНИЯ, «ПОДСОЗНАТЕЛЬНО».

В сознании нашем мы даем лишь основную целевую установку предстоящей работе, намечаем для нее главные вехи, включая в ее орбиту исходный, имеющийся у нас материал. Сознанием организуем систему работы. Кропотливая, мелочная деятельность по извлечению из «мозговых кладовых» старых материалов для нового их использования развертывается по нашему заказу в «подвальных» этажах психики, где материалы эти подвергаются черновой отделке и затем уже извлекаются в поле ясного сознания.

Было бы грозной опасностью недоучесть эту своеобразную и ценнейшую «машинизацию», автоматизацию значительной части нашей мозговой работы. Если бы во всех наших творческих мероприятиях мы возлагали весь груз на сознательные процессы, на деятельность, связанную с непрерывным контролем, с постоянным волевым усилием, — мы чрезвычайно быстро опустошили бы все наши мозговые ресурсы и достигли бы ничтожных качественных результатов. Надо строить умственную работу именно таким образом, чтобы, регулируя основные эти этапы, руководя основным ее направлением, — в то же время предоставить «мозговым автоматизмам», «подсознанию» наиболее кропотливую и мелочную, громоздкую часть нагрузки.

Сижу над докладом 2 недели: трачу, сидя за столом, на подготовку его 10 дней, по 4 часа ежедневно, — итого 40 часов «сознательной», волевой работы. А «без меня», в течение всех минувших 14 дней, ряд часов мозг мой «подсознательно» доделывал, перерабатывал, связывал с предыдущим то, чему я давал основную зарядку в течение «волевых», плановых четырех часов.

Нужные элементы прежнего моего опыта, нужные мозговые участки приведены в движение моей плановой системой, встряхнулись и развернули «подпольную», муравьиную работу совершенно исключительной для меня ценности, так как многие комбинаторные этапы рождаются в недрах подсознания, если хорошо, умело руководить последним, если держать его под организующим контролем, если не давать ему разнуздываться.

Отличие мускульной работы в том, что при ней действуют именно те части, которые ты сознательно, волей пустил в ход. Сверх них в поле работы больше ничего не вовлекается. При умственной же деятельности в ход я включил лишь веховые, направляющие, «заказные» элементы, — а те уже без меня зацепили сложнейшие подпольные механизмы, перекинулись на самые отдаленные интимные области моей памяти, и в результате заработала целая сложная «мозговая фабрика».

Весь материал этой подсознательной мозговой фабрики — конечно, целикам опытного происхождения. Наше подсознательное было прежде сознательным, прошло через наш контроль, через критический целевой наш фильтр, стало привычным, утрамбовалось и автоматизировалось. В интересах биологической и творческой экономии оно не мозолит нам обычно глаза, не мешает вовлечению в психику новых впечатлений и ждет целевых заказов, чтобы быть приведенным в движение.

Научиться так организовать работу, чтобы извлекать в нужное время необходимые части этого золотого нашего мозгового запаса — это значит научиться рационализировать мозговые процессы.

Хороший, умелый пианист не следит за пальцами, не считает такта и вместе с тем разыгрывает бешеным темпом сложнейшую музыкальную вещь. Как это происходит? В сознании его — лишь основной мелодийный стержень произведения, все же мелкие (т. е. в данном случае решающие) детали, в результате блестящей предварительной тренировки, автоматизировались и беспрекословно подчиняются основному мелодийному приказу. Представим себе пианиста вдруг потерявшим эти подсознательные, послушные, вытренированные автоматизмы: позорный провал концерта, так как волевой контроль за движениями пальцев, за тактом захватит все поле творческого внимания, и аудитория услышит бездушную, медленную, дряблую, обрывающуюся музыку.

Таков же «автоматизм» умелого оратора, докладчика. В руках его конспект, дающий лишь направление, предъявляющий заказ к подсознательной, подпольной части мозга. А зачастую фразы, образы комбинируются из «золотого фонда» — в порядке импровизации, «вдохновения», корни которого, как видим, в изумительной предварительной сработанности, в великолепном волевом тренаже.