Старый барон Фюрстенберг сидел в кресле у камина. Увидев Вольфгера, он поднялся ему навстречу, придерживая левой рукой полы халата. Барон оказался высоким человеком, сильно исхудавшим за время болезни, но ещё физически крепким. Сильное, тренированное тело, привыкшее к оружию и латам, пока сопротивлялось хвори. Усы барона задорно торчали, а светло-голубые, близко посаженные глаза были маленькими и круглыми, отчего создавалось впечатление, что на его лице застыло выражение детского удивления.

– Так это вы и есть тот самый целитель, которого я должен благодарить за спасение своей жизни? – спросил он.

Вольфгер поклонился.

– Благодарю, благодарю, господин барон, Ульрика мне уже все уши прожужжала, я ваш должник!

– Не стоит благодарности, – вежливо ответил Вольфгер, – мы, дворяне, обязаны помогать друг другу, не так ли?

– Истинно, истинно! – воскликнул Фюрстенберг.

Вольфгер заметил, что старый барон имеет обыкновение повторять слова.

– Однако должен отметить, что в первый раз за всю свою жизнь я встречаю целителя благородного происхождения, – заметил Фюрстенберг, вновь опускаясь в кресло и укрывая колени вытертой медвежьей шкурой. – Прошу вас, фрайхерр Экк, присаживайтесь, вот здесь будет теплее от камина, эта проклятая развалина – я разумею мой замок – никогда не согреется, никаких дров не хватает, кругом сплошные щели и сквозняки!

Вольфгер понимал, что в роли целителя он выглядит, мягко говоря, странно, но и объяснять, откуда, на самом деле, взялись его необычайные способности, он не собирался, поэтому просто понизил голос и, как будто открыл важную тайну, объяснил:

– Фамильный дар, господин барон!

– Редкий, редкий дар, – также понизив голос, покивал головой Фюрстенберг.

– Именно. И проявляется в нашем роду он нечасто, к тому же, способности к исцелению невозможно вызывать по своему желанию, поэтому заранее не знаешь, кого удастся исцелить. Я расцениваю его проявления как снисхождение Господней благодати, которая осеняет только достойнейших! В наших семейных летописях, которые ведутся уже не одну сотню лет, отмечен каждый случай такого исцеления, – продолжал вдохновенно врать Вольфгер, – и всегда, всегда исцеление приходило только к достойнейшим!

«Кажется, привычка повторять слова заразна!» – с испугом подумал он.

Старый барон, не вставая с кресла, сделал лёгкий поклон. Он изо всех сил старался выглядеть невозмутимым, но Вольфгер заметил, что стрела грубой лести попала в цель.

– Позвольте ещё раз поблагодарить вас, – церемонно сказал он.

Теперь пришла очередь кланяться Вольфгеру. «Мы похожи на китайских болванчиков», – внутренне усмехнулся барон.

– Как вы себя чувствуете?

– Как чувствую? А, ерунда, уже всё хорошо! Только вот Ульрика не даёт мне вина и мяса! Представьте, господин барон, она ссылается на ваш запрет! Да где такое видано?! Как может рыцарь оправиться от болезни без доброй еды и выпивки, скажите на милость?

– Потерпите немного, – улыбнулся Вольфгер, – вам нужно сначала немного окрепнуть. Если вы не будете соблюдать режим питания, болезнь может вернуться, а меня уже не будет рядом.

– Нечего делать, придётся попоститься, – вздохнул Фюрстенберг, – а что, вы уже собираетесь нас покинуть?

– Завтра проведу ещё один сеанс целительства, и, если всё пройдёт хорошо, а я уверен, что будет именно так, начнём собираться в дорогу, нам пора продолжать путешествие.

– Позвольте узнать, куда вы держите путь?

– В этом нет тайны. Цель нашего путешествия – Виттенберг, мы едем с посольством к доктору Мартинусу Лютеру по поручению его преосвященства Альбрехта Бранденбургского. А вот цели нашего посольства, увы, я вам раскрыть не могу, ибо связан словом.

– Слово дворянина – превыше его жизни, – важно кивнул Фюрстенберг. – Кстати, а как вообще получилось, что вы оказались в моём замке? Ульрика что-то мямлит….

– За это благодарите Господа и вашего сына. Господа – за то, что мы проплывали по Эльбе в нужное время, а Августа за то, что он перегородил реку цепью и выстрелом из пушки принудил нас причалить к берегу.

– Надо же, – удивился старый барон, – похоже, из мальчишки всё-таки может выйти толк. Я-то давно махнул на него рукой, всё бы ему на лютне бренчать, да слезливые миннезанги распевать. С какой стороны за меч берутся, не знает, латы носить толком не умеет, на коне сидит, как ворона на заборе!

– Ну, вот видите, сыновняя любовь свершила чудо, – заметил Вольфгер. – Боясь потерять любимого отца, ваш Август пошёл на поистине отчаянный шаг: ведь если бы мы решили вступить в бой, он с замковым мужичьём продержался бы против нас недолго. Но, к счастью, дело разрешилось миром.

– Жаль, что вы покидаете нас так скоро, фрайхерр фон Экк. Я ещё слишком слаб, чтобы ездить на коне, а то бы мы с вами устроили славную охоту – затравили кабана, а потом закатили бы пир дня на три…. Но – долг есть долг, я понимаю, не будем более об этом.

Август сказал, что вы хотели расспросить меня о чём-то? Я к вашим услугам.

– Да, господин барон, – сказал Вольфгер, – меня очень интересует судьба Франца фон Зиккингена и его Рыцарское восстание.

– Надо же, кто-то ещё помнит о моём дорогом Франце, – удивился Фюрстенберг, – а позвольте узнать, чем вызван ваш столь необычный в наши времена интерес?

– Видите ли, я был знаком с рыцарем Зиккингеном, но много лет назад, когда ещё служил в императорской армии. Образ этого человека почему-то запал мне в душу, но с тех пор я ничего о нём не слышал. Мне было бы интересно услышать о судьбе Франца из уст его друга и соратника.

– Так вы служили под знамёнами императора? – спросил Фюрстенберг, оценивающе глядя на собеседника.

– Конечно, это традиция рода фон Экк, – напыщенно ответил Вольфгер, – я командовал отрядом рейтаров.

– Рейтары… – задумчиво протянул старый барон. – Это значит, пистолеты, аркебузы, кулеврины… Дым, порох, кишки наружу, оторванные руки и ноги…. Не люблю! Честная сталь против честной стали, меч против щита или кольчуги, – вот оружие истинного рыцаря! Так было от века, а теперь любой мужик, сидя в кустах, может всадить в спину рыцарю кусок свинца, и никакой доспех его не спасёт. Хорошенькое дельце!

Война из благородной забавы аристократов превращается в кровавую мужицкую бойню, и даже замки, оплот рыцарства, больше не защита своим хозяевам, ибо строились они тогда, когда об осадных мортирах и понятия не имели. Например, стены моего замка не выдержат и дня пушечной осады, тогда как в прежние времена….

– Я думаю совершенно так же, господин барон, – тактично прервал его Вольфгер, – но огнестрельное оружие пришло в мир, и с этим теперь уж ничего не поделаешь. И оно, это оружие, будет становиться всё смертоноснее, помяните моё слово. К сожалению, чтобы предсказать это, пророческий дар вовсе не нужен.

«А если бы ты увидел четырёхствольный пистолет Рупрехта, тебя хватил бы удар прямо сейчас», – добавил про себя Вольфгер.

– Франца как раз и погубило это дьяволово изобретение, кулеврина! – печально сказал Фюрстенберг.

– Как же это произошло? – спросил Вольфгер.

– Как произошло? Да очень просто! Стоял человек на стене, следил за осаждающими. Кто-то наугад пальнул из пушки, ядро перебило балку, да так неудачно, что она рухнула прямо на голову Францу, в довершение всего он упал со стены на камни внутреннего двора, а стены там высокие. Шлем с бедняги Франца, помню, так и не решились снять, потому что он хоть как-то удерживал мозги в черепе… Впрочем, вас, наверное, интересует вся история, так сказать, по порядку?

– Если вы не устали, я бы с удовольствием выслушал её, – кивнул Вольфгер.

– Да от чего я мог бы устать? От того, что как старая баба сижу в кресле, запелёнатый в облезлые шкуры, и треплю языком? Нет, я пока не устал. И сейчас, когда я стар и немощен, мне сладостно вспоминать времена моей молодости…

Фюрстенберг помолчал, собираясь с мыслями, и вдруг неожиданно спросил:

– Как вы думаете, барон, что главное в военном вожде? Почему за одним люди идут, иногда, между прочим, на смерть и муки, а за другим – нет?