Оттесненные на запад Малой Азии тюркские племена формально признали власть монголов и обязались платить дань. Однако падение авторитета султанов после разгрома при Кесе-даге сделало племена еще более непокорными, восстания кочевников следовали одно за другим. В 1277 г. 30-тысячное ополчение трех «уджей» во главе с беем Карамана захватило Конью и потребовало от султанского двора вернуться к тюркским обычаям и тюркскому языку. Монголам приходилось защищать своих ставленников-султанов от враждебных племен; эти внутренние войны перемежались с вторжениями египетских мамлюков, и страна снова и снова подвергалась опустошению. О масштабах разрухи говорит то, что в начале XIV в. доходы султанской казны были в пять раз меньше, чем до монгольского нашествия[1861].

К началу XIV в. более десятка «уджей» западной Анатолии превратились в фактически независимые племенные княжества, «бейлики». Наиболее сильным из этих княжеств был бейлик Караман, который после двух неудачных попыток (в 1315 и 1320 гг.) в конце концов завладел Коньей. Монгольская империя Хулагуидов в Иране в это время стала жертвой кочевой реакции и находилась на грани распада, поэтому анатолийские тюрки были предоставлены самим себе. Румский султанат прекратил существование, в Малой Азии установилось господство кочевников; племена сражались между собой за пастбища и разоряли поселения земледельцев, города находились в глубоком упадке[1862]. Об упадке городов в западной части Малой Азии говорят данные о монетном обращении, полученные в результате археологических раскопок (рис. 16). Данные нарративных источников, однако, достаточно противоречивы: ал-Омари писал, что в бейлике Айдын имеется около 60 городов, но Ибн Батута свидетельствует, что большая часть Измира (крупнейшего города этого бейлика) лежала в развалинах[1863].

Ибн-Батута, посетивший Малую Азию в 1331 г., отмечал также дешевизну сельскохозяйственных продуктов[1864]. Цены в особенности резко падали после набегов, когда кочевники распродавали добычу; в таких случаях за мелкую монетку, «акче», на которую обычно давали лишь лепешку, можно было приобрести пять баранов[1865]. Итальянские купцы в больших масштабах вывозили из анатолийских портов зерно и другие продукты[1866]. К сожалению, имеющаяся информация о ценах на зерно отрывочна и ограничена прибрежными регионами; насколько можно судить, в конце XIII и в конце XIV вв. цена на пшеницу на черноморском побережье Малой Азии оставалась практически одинаковой, и притом была в три раза меньше, чем в середине XV в.[1867]. Это, несомненно, говорит об изобилии земельных ресурсов и относительно малой плотности населения в Малой Азии в XII – XIII вв. по сравнению с XV столетием. Об этом же свидетельствуют и данные об уровне арендной платы в Византии: как отмечалось выше, в XIII столетии рента резко упала, и в XIV столетии она оставалась низкой[1868]. Помимо постоянных междоусобных войн значительную роль, по-видимому, сыграли и эпидемии чумы, начавшиеся в 1348 г. и продолжавшиеся до 1430-х гг. Некоторое представление об экономическом положении в XII – XV вв. дает динамика цен на пшеницу на острове Крит – это единственный случай, когда мы имеем продолжительную серию сопоставимых данных (рис. 23).

Цены на Крите, несомненно, были тесно связанными с ценами на эгейском побережье ввиду малого расстояния и благоприятных условий морской торговли. Критские данные показывают, что, так же как на черноморском побережье, цены в конце XIII и в конце XIV вв. были примерно одинаковы, но в середине XIV столетия имело место повышение цен, после которого они упали примерно на четверть. В рамках теории демографических циклов падение цен к концу XIV в. обычно связывают с уменьшением численности населения в результате чумных эпидемий. Однако, если сравнивать с Западной Европой (где цены упали примерно вдвое[1869]), то падение цен на Крите было небольшим, из чего можно сделать вывод, что последствия чумы в эгейском регионе не имели такого катастрофического характера, как в Западной Европе. Это было связано, по-видимому, с тем, что в отличие от Западной Европы эгейский регион в это время не испытывал перенаселения и чума, как и в других странах со сравнительно редким населением, сопровождалась относительно меньшими потерями.

Рис. 23. Динамина цен на пшеницу на острове Крит (в номисмах X в. за морской модий)[1870]

В XIV в. в Малой Азии существовало около двух десятков независимых племенных княжеств, бейликов. Период бейликов был временем кочевой реакции и возврата к племенным традициям; главы племен, беи, как правило, избирались на племенных курултаях[1871]. Осман, бей племени кайа, по имени которого затем стал называться крупнейший бейлик на северо-западе Анатолии, также был избран на племенном совете; по преданию, он жил в палатке и оставил после себя только «несколько славных табунов и овечьих стад». Однако со временем на смену кочевой реакции снова пришли процессы социального синтеза. Сын Османа, Орхан (1324-1360 гг.) приблизил к себе советников из числа богословов-улемов, выступавших в роли хранителей мусульманской государственной традиции. Наиболее известным из этих ученых советников был Чандарлы Халиль Хайр уд-дин, впоследствии, при Мураде I (1360-1389 гг.), ставший первым везиром османского государства. При Орхане и Мураде был осуществлен ряд реформ, направленных на создание административных структур нового государства, появляются министерства, диваны. При участии Хайр уд-дина была налажена работа финансового ведомства и сбор налогов, причем в традициях мусульманского этатизма все завоеванные земли (а таких земель было подавляющее большинство) были объявлены государственными землями (мири)[1872]. Характерно, что в новых канцеляриях (и при дворе) использовался не турецкий язык, а смешанная персидская и арабская лексика, оформившаяся позднее в так называемый «османский язык» («осман лыджа»). Со времен Сельджуков языком литературы был персидский, а языком религии – арабский, на арабском велась служба в мечетях, прения в шариатском суде и обучение в медресе[1873].

Перенимание мусульманской монархической традиции выразилось в уменьшении роли племенной знати. Если Орхан был избран беем на курултае, то его сын Мурад наследовал престол от отца. После побед на Балканах, в 1383 г., Мурад провозгласил себя султаном и принял титулатуру, ставшую в дальнейшем традиционной для османских правителей[1874].

Военные силы нового государства (помимо ополчения кочевников) были основаны на системе пожалований-тимаров, распространение которой также связывают с именем Хайр уд-дина[1875]. Пожалование тимара заключало в себе право на сбор фиксированной суммы налогов с пожалованных деревень; тимары давались на условии несения военной службы и не передавались по наследству[1876]. Из более поздних источников известно, что начальный тимар, предоставляемый молодому воину, назывался «кылыдж тимаром» («сабельным тимаром») и обычно давал доход в 1-2 тыс. акче. Владельцы тимаров, «сипахи», регулярно вызывались на смотры и должны были являться на коне, в латах и с необходимым снаряжением. Если воин вызывал недовольство командиров, то тимар могли отнять; если сипахи проявил себя в бою, то тимар увеличивали за счет добавочных «долей», «хиссе». Сипахи, получавший отставку по старости или из-за ран, имел право на «пенсионную» часть поместья, «текайюд». Если сын поступал в службу вместо отца, то он наследовал не все отцовское поместье, а лишь «кылыдж тимар». Офицеры получали большие тимары, «зиаметы», с доходом до 20 тыс. акче, но при этом обязывались выставлять дополнительных воинов, легких всадников-«гулямов» или латников-«джебелю», из расчета один гулям на полторы-две тысячи акче дохода или один латник на три тысячи акче дохода. Тимар считался государственной собственностью, и воин имел право лишь на получение денежных сумм, указанных в поземельном реестре, дефтере[1877].