— Это пройдёт, — сказал я.

— Конечно, — улыбнулась Лида, — через пять часов. А потом ещё полтора месяца без остановок. А потом…

Я схватился рукой за поручень над люком, и мы зависли в проёме — между кубриком и коридором.

— Хватит жаловаться, — сказал я и поцеловал её в губы.

Её лицо слегка опухло от невесомости, а щёки болезненно раскраснелись.

Лида поцеловала меня в ответ и вдруг нахмурилась.

— А что ты говорил тогда? — спросила она.

— Тогда — это когда? — не понял я.

— Ну, когда я не слышала.

— А… Ну, тогда…

13

Мне оставалось лишь ждать.

Я лежал, повернувшись к стене, сжимая рукой ноющую рану на правом плече. Синтетическая ткань пропиталась кровью. В комнате всё ещё не горел свет. Камера — я не видел, но чувствовал её электрический взгляд спиной — по-прежнему следила за мной в темноте.

Я боялся, что усну.

Во сне я мог повернуться, лечь на спину, показать неусыпному объективу камеры свой окровавленный рукав, и тогда все мои мучения оказались бы напрасны. Темнота и слабость затягивали меня, несколько раз я едва не провалился в сон и, придя в себя, сильно, до боли, сжимал рукой правое плечо. Только боль удерживала меня на поверхности, не давала потерять сознание.

А потом включился свет.

12

Перед началом дрейфа мы все собрались в рубке. Я по привычке ожидал от первого пилота какую-нибудь напутственную речь или парочку скоромных шуток, но тот просто подключился со штурманом к нейросети и уродливо застыл в кресле, вылупив глаза и широко открыв рот, как слепая рыба.

Несколько минут мы сидели в давящей тишине.

Режим диагностики активировался ещё до того, как пилот и штурман вернулись к жизни. На экране высветилась схема корабля и стали последовательно, как отчитываемые по атомным часам секунды, загораться зелёные огоньки — "проверка прошла", "проверка прошла"…

Первый пилот устало потёр рукой лоб.

Я посмотрел на Лиду, она почувствовала мой взгляд, улыбнулась, сложила вместе ладони, как при молитве, и склонила голову, прикрыв глаза. Спать.

Я с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.

Первый пилот собирался что-то сказать — я видел, как он взволнованно вздохнул и приоткрыл рот, — но вдруг замер, уставившись в терминал, точно за мгновение у него онемели все нервы. Штурман устало качнул головой, потянулся к приборной панели, коснулся большой сенсорной кнопки, и всё вокруг вздрогнуло, разошлось волнами, как мираж, а я понял, что кнопка ещё не нажата, и пальцы штурмана по-прежнему тянутся к ней — так медленно, что движение застывает в воздухе.

Я не понимал, что происходит.

— Ну, вот и всё, — сказал первый пилот. — Мы в дрейфе. Все системы работают нормально.

— Что ж, в таком случае мы свободны? — спросила Лида.

— Да, — сказал пилот. — Первое дежурство… Вы и вы.

Он быстро взглянул на меня и на штурмана. По отсеку вновь прошла стремительная волна, и всё вокруг на мгновение расплылось, как отражение в воде.

— А что… — начал я.

— Что? — не понял первый пилот.

— Вы не почувствовали? — спросил я. — Какой-то толчок?

— Да нет, ничего такого, — ответил пилот. — Диагностика прошла успешно, маршевый благополучно выведен из цикла.

"Выведен из цикла" — я даже не смог вспомнить, чтобы кто-нибудь так говорил. Мне захотелось спросить первого пилота, как много он вообще летал.

— Мне кажется, я тоже что-то почувствовала, — сказала Лида. — Трудно объяснить. Почти неуловимое.

— Это старый корабль, — послышался чей-то голос.

— Это не обнадёживает, — сказал я.

— Диагностика, — сказал пилот.

Мы продолжали сидеть, уставившись на экран, где высвечивались результаты проверки всех систем корабля.

— Давайте ещё раз, — предложила Лида. — Полная диагностика. Это ведь вполне соответствует инструкциям, да? — добавила она, улыбнувшись.

Первый пилот нервно заёрзал в кресле.

— Так, — сказал он. — Проведём повторно. Но кто-то должен подключиться. Вы и вы, — и он указал пальцем на меня.

— Я бы предложил сначала провести диагностику, прежде чем подключаться к сети, — сказал штурман. — Вроде так полагается, нет?

Пилот недовольно скривился.

— Ладно. Диагностика, — сказал он.

На секунду я закрыл глаза. Я чувствовал странное недомогание, суставы ломило, а гортань горела, как при горловой чахотке. Это было похоже на внезапную кессонную болезнь, вызванную отключением маршевого двигателя.

Я попытался расслабиться, вздохнул — и в этот момент сигнализатор у меня в ухе раздражённо завибрировал. Мой череп пробуравил пронзительный тревожный сигнал.

— Что такое? Чёрт! — крикнул я. — Какая-то ошибка?

— Это автоматически, — ответил первый пилот, не оборачиваясь.

Сигнализатор вновь задрожал, издав истошный вой, и я застонал, прижав руку к уху.

— Сейчас, — торопливо сказал пилот.

Он нажал несколько кнопок на приборной панели, и сигнализатор замолк, однако я всё ещё слышал слабый, как эхо, звон, доносившийся со всех сторон.

— Результаты двух диагностик не совпадают, — сказал пилот. — Более того…

Он с силой зажмурил глаза и снова посмотрел на экран, где один из зелёных огней сменялся на красный и тут же вновь становился зелёным, как будто вычислительная машина сама никак не могла определиться.

— Более того, — сказал пилот, — двигатель ещё работает. По главному энергетическому контуру даже видно…

— Да может такого быть! — крикнул штурман. — Проблема в самом модуле диагностики! Проверка через нейроинтерфейс тоже ничего не показала.

— Так, но… В любом случае может потребоваться перерасчёт программы ку…

— Да какой к чёрту перерасчёт! Ускорение — ноль. Нет ускорения! Мы в дрейфе.

— Так… — Пилот поморщился и прижал ко лбу ладонь. — Но без модуля диагностики… Так… По протоколу мы должны связаться с центром.

Лида напряжённо смотрела на меня, но не говорила ни слова.

— Ещё раз диагностику? — предложил я.

— И что? Что это даст? У нас уже есть… — начал штурман.

— Давай! — сказал первый пилот. — Ещё раз диагностику! Сверим результат. Или есть другие варианты?

Штурман лишь неопределённо качнул рукой.

— Какой бы ни был результат, это уже ничего не изменит, — сказал он. — У нас уже есть проблема.

Но первый пилот всё равно включил диагностический режим.

— Другие варианты? — повторил он и вдруг вцепился в подлокотники кресла, приподнимаясь; ремень безопасности впился ему в грудь. — Кто вообще отвечает за состояние этой системы?! Почему она…

— Давайте успокоимся, — послышался голос Лиды. — Сейчас пройдёт ещё одна проверка, и…

Я не понимал, что мне делать.

— Ну, вот… — пробормотал первый пилот, глядя на экран. — Теперь всё в порядке. Двигатель отключён, ускорение — ноль.

— В четвёртый раз продиагностируем? — осклабился штурман. — А то, может, оно по нечётным только…

— Хватит! — крикнул первый пилот. — Я здесь принимаю решения. Двигатель отключён, ускорения нет. Есть проблемы с модулем автоматической диагностики. Об этом я сейчас сообщу в центр. Пока все проверки вручную…

— Да какая разница — вручную или нет? — перебил его штурман. — Мы считываем данные с тех же шин. Очевидно же, что это…

— Пока все проверки вручную, — повторил первый пилот. — Плановое дежурство… ну, я уже говорил. Остальные — свободны. Вернее… А я пока…

Пилот на секунду замолчал, вздохнул и, наконец, отвернулся от терминала.

— Есть возражения? — спросил он.

— Все свободны, всё хорошо? Я считаю, что мы не можем продолжать полёт, — сказал штурман. — Эта экстренная ситуация. У нас проблема с диагностикой. Что там ещё будет? Сейчас двигатель, потом система жизнеобеспечения.

— Это решение примет центр, — сказал первый пилот. — Мы пока ничего сделать не можем.

— Так связывайся! — крикнул штурман.