Я забрался на кровать и встал, вытянувшись на цыпочках, однако вентиляционная решётка всё равно находилась у меня над головой, и я почти ничего не мог разобрать. Это было похоже на сдавленный шум работающего механизма, причудливо искажённый гортанным эхом разветвлённой системы воздуховодов. Но что это? Генераторы кислорода? Низкочастотный гул энергетических установок?

Я продолжал прислушиваться, и спустя несколько секунд стал различать чьи-то нечёткие голоса.

Один голос принадлежал мужчине и был громче, ниже, и порою даже срывался на крик. Этот голос наступал, настаивал, жёстко и агрессивно, тогда как второй, грудной и тихий, скорее всего, принадлежавший женщине, лишь неуверенно оборонялся, затихая и растворяясь в шуме. Иногда мужской голос становился таким громким, что я мог разобрать отдельные слова:

— …недостаточно…

— …должны сделать…

— …Лидия…

Лидия?

Вдруг за моей спиной послышалось отчётливое жужжание сервоприводов, как если бы кронштейн, согнутый зигзагом над дверью, стал медленно распрямляться, изготавливаясь для броска.

Я вздрогнул и обернулся.

Металлический череп по-прежнему неподвижно висел над комнатой, но его слепой глаз смотрел вниз под немного другим углом.

Я качнул головой и вновь прислонился к стене, однако никаких голосов больше не было — они исчезли, потонули в гуле генераторов кислорода или энергетических машин.

Я несколько минут стоял у решётки в надежде, что голоса вернутся, как вдруг за спиной вновь послышалось знакомое механическое жужжание.

Я резко обернулся, и лошадиный череп застыл под моим взглядом, не успев вернуться в своё изначальное положение. Теперь я уже не сомневался, что он двигался. Потухший глаз уже не смотрел в пол как раньше, а уставился на мою кровать, по-прежнему упорно притворяясь незрячим, да и сам кронштейн немного сдвинулся вправо.

Я слез с кровати и подошёл к двери.

Лошадиная голова пугающе нависала надо мной, неподвижная, как окоченевшая от холода. Я вернулся обратно в смутной надежде, что голоса всё-таки появятся, но, не успел я залезть обратно, как позади меня снова послышалось протяжное гудение сервоприводов.

Теперь уже незрячий электрический глаз смотрел прямо на вентиляционную решётку, да и сам череп уже не висел, ослабленно поникнув, над полом, а хищно вытянулся на своём длинном кронштейне.

— Вы так развлекаетесь?! — закричал я в потолок. — Кто вы вообще такие? Кто дал вам право?

Мне никто не ответил. Слепой лошадиный череп был неподвижен.

— Что здесь происходит? Зачем всё это нужно? Что вы от меня хотите?

Странный гул, доносившийся из вентиляционной решётки, затих — неизвестная машина отключилась, и надо мной вновь повисла тишина. Я подошёл к застывшей над комнатой лошадиной голове и посмотрел в её единственный слепой глаз.

— Я требую объяснений! — крикнул я. — Если я военнопленный… если я…

Внезапно я почувствовал слабость — так, что едва мог устоять на ногах.

— Пожалуйста, — вдруг сказал я, и голос мой задрожал; я готов был сорваться на плач. — Пожалуйста!

Мне никто не ответил.

— Пожалуйста! — продолжал молить я, едва сдерживая слёзы.

Я закрыл лицо руками.

— Хотя бы выключите этот свет! Я прошу вас! И дайте мне хоть один глоток воды! Я… я сделаю всё, что вы захотите…

Металлическая башка невозмутимо смотрела сквозь меня, словно меня и не было вовсе.

— Пожалуйста! — Меня била дрожь, слёзы стекали по моим щекам; лошадиный череп продолжал висеть над комнатой, не двигаясь. — Пожалуйста!

Но меня по-прежнему окружала глухая тишина.

93

Я сидел прямо посреди своей гулкой камеры, уже не чувствуя даже истошный холод, исходящий из пола. Свет вокруг стал таким нестерпимо ярким, что я думал только об одном…

Темнота.

Я пытался вспомнить беззвёздные ночи вдали от города, когда чёрные грозовые облака затягивали всё небо, свой первый полёт с инструктором, бесконечную темноту в иллюминаторе, бездну нейросети, но всё, что я видел — это свет, белый, безжизненный, проникающий повсюду.

Губы мои покрылись плотной коркой, мне было больно глотать, однако даже жажда мучала меня не так сильно, как слепящий свет, исходящий из стен.

Я пробормотал — слабым, дрожащим голосом, — неподвижно глядя в оглушающую белизну перед собой:

— Выключите свет. Пожалуйста… Я больше ни о чём не прошу. Просто дайте мне отдохнуть.

Под потолком раздался щелчок — как разряд статического электричества, — и я испуганно вздрогнул. Однако ничего не изменилось. Лошадиный череп всё так же висел над полом на вытянутом кронштейне, свет был всё таким же ярким.

— Выключите! Выключите! — Я кричал, срывая свои голосовые связки. — Хватит! Не нужно! Я…

Послышался ещё один раздражающий щелчок — где-то у потолка или даже в сверкающих голых стенах. Я встал и, покачиваясь, подошёл к двери.

— Хватит… — шёпотом повторил я и ударил по двери кулаком.

Я почувствовал тупую приглушённую боль, и кисть на несколько секунд онемела. Я ударил снова, сильнее, с размаха, изо всех оставшихся сил. На толстом листе металла остались едва заметные красные пятна. Пальцы с разодранной в кровь кожей тряслись.

— Пожалуйста, прекратите…

Мне едва хватило воздуха даже на эти слова, хотя из вентиляционной решётки била мощная струя, искусственный ветер, который я чувствовал спиной, стоя в другом конце комнаты. Я попытался вздохнуть — пустым, пропитанным хлором воздухом — и выкрикнул в потолок:

— Вы слышите меня?! Прекратите это! Выключите свет!

Где-то высоко вновь послышался ритмичный треск, который через секунду сменился громким металлическим лязгом. Я стоял, сощурив от яркого света глаза, и смотрел, как над моей головой образуется чёрная прямоугольная дыра. Непонятное отверстие в потолке медленно расширялось по краям, пока не стало квадратным. Потом лязг прекратился, и по камере разлилась невозмутимая тишина. Я смотрел в потолок, не зная, что мне делать, пока из отверстия не послышалось ровное электрическое жужжание.

В комнату начал плавно, как при замедленной съёмке, спускаться угловатый чёрный контейнер, покачиваясь и вздрагивая, как на волнах. Вскоре контейнер показался целиком — он висел на тонкой изогнутой трубе, напоминающей сломанную конечность.

Справа от меня раздалось знакомое шипение сервоприводов. Я обернулся, уже зная, что увижу. Ожившая металлическая башка глумливо смотрела на меня, поблёскивая красным глазом.

Контейнер продолжал трястись, и кривая труба, торчавшая из потолка, вздрагивала и покачивалась из стороны в сторону. Казалось, что вся эта конструкция может в любой момент обрушиться на металлический пол, однако контейнер чудом удерживал равновесие, медленно и неотвратимо приближаясь ко мне.

— Что это? — спросил я.

Но лошадиный череп молчал.

Наконец, контейнер, остановился, повиснув на своей вывернутой руке где-то в метре от пола. Надрывное электрическое жужжание замолкло, и контейнер шатко вздрогнул, спустившись опасным рывком ещё на несколько сантиметров и едва не слетев со своего хлипкого крепления.

Череп с любопытством спустился вниз.

На контейнере лежал оранжевый пластиковый куб. А также шар, закатившийся в квадратную лунку, и упавшая плашмя ярко-зелёная пирамида.

— Пройдите тест, — раздался знакомый резонирующий голос. — Вставьте фигуры в отверстия.

Лошадиный череп указал резким кивком на три прорези с верхней стороны контейнера — в форме круга, треугольника и квадрата.

— Что это? — спросил я, уставившись на контейнер. — Зачем всё это нужно?

— Пройдите тест, — невозмутимо повторил лошадиный череп. — Вставьте фигуры в отверстия.

Я обошёл контейнер, рассматривая пластиковые фигурки. Разбитая о бронированную дверь кисть неприятно ныла, по указательному пальцу стекала кровь.

— Фигуры в отверстия? — сказал я.

— Пройдите тест, — одноглазый череп точно заклинило. — Вставьте фигуры в отверстия.