— Это космодром или музей? — спросил я у Виктора. — Говоришь, везде так?

— Ну, а чего ты… — неуверенно начал Виктор.

— Кстати, ровно год назад, — продолжал экскурсовод, — отсюда был произведён запуск Пульсара-12, беспилотного корабля, спроектированного командой инженеров нашего института, на котором был установлен фотонный двигатель последнего поколения…

— Ну, точно музей, — хмыкнул я.

— Кто-нибудь знает цель миссии Пульсара-12? — спросил экскурсовод.

Ответила снова девушка с длинными чёрными волосами.

— Да, — согласился экскурсовод, — мы называем это исследованием ближнего рубежа. Пульсар-12 передаёт на Землю собранную информацию по радиосети, и скорость передачи данных на настоящий момент составляет…

— И какой смысл в исследовании этого ближнего рубежа? — не выдержал Виктор. — Мусор от барж он что ли собирает?

— А фотонный двигатель? — сказал я. — Это чья-то дипломная работа, не иначе.

Виктор кивнул.

— Ну, и зачем тогда рассказывать нам об этом с таким пафосом?

— Ну, как же… У института есть свой собственный беспилотник, который летит чёрт знает куда. Они, наверное, и послания для инопланетян туда записали.

Виктор едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

— Сегодня мы сможем посетить центр управления, — сказал экскурсовод, — а также выйти к взлётным шахтам после того, как… как закончится сервисное обслуживание…

Экскурсовод неопределённо махнул рукой в сторону окна.

— Может, всё-таки будет интересно, — с надеждой сказал Виктор.

Я отвернулся.

У ракеты, стоявшей в дальней шахте, суетились люди в блестящих комбинезонах. Рукав с лифтом отвели в сторону, но толстые шланги всё ещё торчали из обгорелого корпуса. Солнце успело скрыться за облаками, и бетонное поле космодрома накрыла пасмурная тень. Я вдруг подумал, что лучше бы действительно навестил мать вместо этой тоскливой поездки, и полез в карман за суазором, чтобы проверить сообщения, хотя и знал, что никаких сообщений не приходило.

Экскурсовод продолжал рассказывать историю Тенешкино, а девушка с чёрными волосами постоянно спрашивала его о чём-то или, напротив, пыталась сама отвечать на его вопросы. У неё был приятный голос, но я совершенно не видел её лица.

— Ты бы хоть навёл справки об этом космодроме, прежде чем нас на экскурсию записывать, — сказал я Виктору.

— Ой, да хватит уже ныть! Тебе ничем не угодишь! Смотрел я, не было почти ничего.

— Конечно, не было. Писать-то нечего…

— А ты хотел, чтобы тебя на Патрокл сразу пустили? И дали в кресле первого пилота посидеть?

Я усмехнулся.

— Как будто сам бы этого не хотел, — сказал я.

Я листал в суазоре переписку с матерью — все сообщения за последние две недели, сохранившиеся в истории. Вернувшись к самому последнему, я стал набирать ответ.

— Интересно, а кто это? — спросил Виктор, показав кивком головы на девушку.

Что-то сжалось у меня в груди.

— Мне кажется… — пробормотал я. — Мне кажется, это…

За окном что-то блеснуло, и через секунду послышался громовой раскат. Невысокие строения космодрома тут же накрыла ударная волна, прилетевшая из-за туманного горизонта.

Виктор стал протискиваться к экскурсоводу, который болтал о чём-то с черноволосой девушкой, активно жестикулируя длинной костлявой рукой.

Начался ливень. Косые струи беззвучно били в толстое оконное стекло, и силуэт обгорелой ракеты расплывался в потоках воды, таял, как огарок из воска.

Я быстро напечатал на экранной клавиатуре, повернувшись к окну:

"О чём ты хочешь поговорить? Что произошло?"

— Так! — раздался голос экскурсовода. — Мне только что сообщили, что центр управления открыт для посещений. Давайте, чтобы не создавать толкучки, будем проходить группами по пять человек. Выстройтесь в очередь от меня…

Послышались недовольные возгласы.

— Итак, первая группа…

Я начал искать в толпе Виктора, пока, наконец, не заметил, что он уже выходит из зала вместе с черноволосой девушкой и другими ребятами.

"Приезжай", — пришло сообщение от матери.

Я встал в очередь — почти в самый её конец, всё ещё сжимая в руках раскрытый суазор. За окном было темно, как ночью.

— Это на полдня растянется, — пожаловался кто-то, стоящий рядом, но я даже не сразу понял, о чём он говорит — о ливне или о посещении центра управления полётами.

— Нелётная погода, — пошутил кто-то.

"Хорошо", — напечатал я. — "Приеду, как только смогу. Возможно, сегодня вечером", — и, подумав немного, добавил: — "Постараюсь освободиться пораньше".

Первая группа вернулась через четверть часа, однако Виктор не торопился ко мне подходить. Сначала он долго спорил с экскурсоводом, а потом остановился у окна и пытался рассмотреть что-то в дожде, прислонившись руками к стеклу.

"Постарайся", — пришло сообщение от матери и, хотя это было всего лишь слово, высветившееся на жидкокристаллическом дисплее, я тут же услышал её голос — недовольный, брюзгливый, словно я был обязан лететь к ней через весь город по первому же звонку.

"Если получится", — напечатал я.

Когда Виктор, наконец, подошёл ко мне, из центра управления уже выходила вторая группа.

— Ну, как? — спросил я. — Что там?

Виктор пожал плечами.

— Сам увидишь, — сказал он. — Хотя, честно, я уже сам жалею, что сюда записался. К шахтам в такую погоду точно не пустят.

Я вздохнул.

— Интересно, в городе тоже идёт дождь? — спросил я.

— Думаю, это из города как раз принесло, — сказал Виктор.

Я попал в центр управления только вместе с четвёртой группой, в которой я не знал никого, кроме одного невысокого коренастого парня, несколько раз примелькавшегося мне на лекциях.

— Итак, святая святых… — бодрым голосом начал экскурсовод, повторяя свою вступительную речь уже в четвёртый раз. — Отсюда осуществляется контроль взлётом, посадкой, и вся связь с кораблями идёт через эти вот терминалы.

— Но здесь никого нет! — сказал коренастый парень.

— Да, — согласился экскурсовод, — сейчас космодром в сервисном режиме. Как раз в честь нашего приезда, так сказать.

Центр управления выглядел совсем не так, как в остросюжетных фильмах — никаких экранов во всю стену, переливающихся голограмм и ярких полосок из светодиодов. Впрочем, я уже подготовился к разочарованиям. Это была скучная и серая комната, уступающая по размерам даже нашим институтским аудиториям. В центре, в четыре ряда, стояли обычные офисные столы с довольно старыми на вид терминалами; к полу и стенам были привинчены выкрашенные белой краской трубы, где, вероятно, проходила проводка; а роль огромного стереоскопического экрана, которые любили показывать в кино, выполняло широкое окно с армированным стеклом — такое же, как в накопителе.

— А где информационный экран? — не выдержал я. — Куда выводится статус по полётам?

Экскурсовод забавно поджал губы и показал рукой на окно.

— Опускаются электронные жалюзи, — сказал он, — и окно превращается в экран.

— Какой-то маленький центр управления, — сказал кто-то, и экскурсовод насупился.

— Отсюда, — с пафосом начал он, — можно осуществлять одновременный контроль четырьмя полётами. Есть также места для двух операторов, — экскурсовод подошёл к высокому креслу, похожему на стоматологическое, и упёрся рукой в подлокотник, — которые могут взять на себя управление кораблями и непосредственно из центра произвести взлёт или посадку.

— Нейроинтерфейс! — послышался шёпот за моей спиной.

Я прошёлся между рядами офисных столов, игнорируя настойчивое "ничего не трогайте" экскурсовода. На тонких вогнутых мониторах были заметны пыль и отпечатки пальцев, огромные эргономичные клавиатуры из двух составных блоков, которые давно уже перестали выпускать, потемнели от грязи, а надписи на большинстве кнопок стёрлись. На столе виднелись следы от кружек с кофе, хотя все личные вещи были предусмотрительно убраны.