Антанта не жалела ни вооружения, ни продовольствия. Под знамёна Врангеля стекались уцелевшие деникинцы, колчаковцы. Белогвардейцы на всех фронтах отличались своей жестокостью. Но Врангель превзошёл всех их. Ужас наводило в Севастополе одно упоминание генерала Слащева. Первый же его приказ, опубликованный в «Таврическом голосе», заканчивался так: «Пока поберегитесь, а не послушаетесь, не упрекайте за преждевременную смерть».
В Джанкое, где находился его штаб, Слащев сразу отдал приказание соорудить десятки виселиц, сказав при этом:
— Пустовать ни одна не будет.
И не пустовали: на них нашли смерть сотни большевиков, комсомольцев, партизан, а то и просто подозреваемых — для устрашения населения.
Известно, что Михаил Булгаков, создавая «Бег», писал Хлудова со Слащева. Судьба прототипа сложилась иначе, чем судьба героя «Бега».
Уехав за границу, Слащев жил в Болгарии, был среди эмигрантов одной из самых авторитетных фигур. И в том, что он вернулся в Советскую Россию, я вижу большую мудрость тех, кто разрешил это сделать. Родина, принимая Слащева, как бы говорила эмигрантам, что прощает тех из них, кто будет честно трудиться на благо народа. Коли Советская власть отнеслась милосердно даже к Слащеву, то остальным и подавно ничто не грозит. Это была акция большого значения. В чём-то он, этот шаг, сродни мудрому провидению Ф. Э. Дзержинского, разрешившего в 1924 году «нелегальный» приезд на родину такого столпа эмиграции, как В. В. Шульгин.
Ну конечно же Шульгина, каждый шаг которого по нашей земле незримо контролировался, можно было легко арестовать. Но в политике выигрывает тот, кто видит дальше. Шульгину дали уехать обратно. Поездка по Советской России была для Шульгина откровением. Он воочию убедился, что народ весь за новую власть, за большевиков. Обо всём увиденном Шульгин написал. Его книга была одной из причин, приведших к расколу в стане эмиграции.
Я встречался со Слащевым. Ирония судьбы: в Крыму я от него прятался, ненавидел его как лютого врага, а в Москве мы как-то оказались рядом на Красной площади во время военного парада. Если говорить честно, видеть Слащева было для меня хуже всякой пытки.
«В середине августа 1920 года по решению ЦК КП(б)У и Реввоенсовета Юго-Западного фронта для укрепления партизанского движения в Крым была заброшена группа бывших красногвардейцев-севастопольцев, имевших большой опыт борьбы с белыми на Дону, Украине и в Крыму: А. В. Мокроусов, И. Д. Папанин, Г. Л. Кулиш, Д. С. Соколов и другие, всего 11 человек», — написано в «Истории гражданской войны».
Мы согласовали наши планы со штабом морских сил, и на другой день я включился в работу. Стали собирать верных людей. Много помог нам прибывший из крымского подполья Сергей Муляренок.
Транспорта у нас не было, а не дойдёшь же до Крыма пешком по морю. Мокроусов вызвал меня:
— Сыскать два катера! Срок — три дня.
— Понимаю, что это приказ, да где ж их найти? — ответил я.
— Хоть у чёрта на куличках, а чтобы через три дня катера были.
Отправился я на поиски. День ходил, два — совсем было отчаялся. По недаром говорится: «Кто ищет — найдёт». Сыскал-таки я катер «Гаджибей» — под Краснодаром. Но надо было ещё доставить его к месту назначения.
Что было потом, судите по воспоминаниям А. В. Мокроусова: «В Краснодаре я увидел, как полсотни красноармейцев несли на своих плечах „Гаджибея“ на железнодорожную платформу.
Едва погрузили, Папанин подал команду:
— Открывай бочонок!
Оказывается, он принёс бочонок с пивом, которым угостил красноармейцев. Пили из большой кружки, сделанной из гильзы четырехдюймового снаряда.
В Новороссийске Папанин отыскал и другой корабль — «Витязь», наладил его ремонт, который шёл круглые сутки. Каждому рабочему он дал по кругу колбасы, хотя тогда в Новороссийске и мяса-то нельзя было найти».
Не стану рассказывать, как добывал я эту колбасу. Самое главное было сделано: приказ выполнен.
Подготовка к десанту шла в глубочайшем секрете.
О ней знали очень немногие. Мы понимали, что идём на большой риск: два маломощных судёнышка могли, разузнай об этом врангелевцы, легко стать их добычей.
Чтобы хоть как-то обмануть белых, Мокроусов предложил изменить внешний вид «Витязя». На нём поставили фальшивую вторую трубу, сколотили надстройки. Судно перекрасили в серый цвет, чтобы «Витязь» хоть отдалённо напоминал миноносец.
Горючее у нас было только для одного катера. «Витязю» требовался уголь, который мы собирали по кусочку.
Тайну сохранить нам удалось: даже местные власти считали, что ремонтируются суда береговой охраны. Решили идти в Крым ближайшим путём — от Анапы. В неё мы и направились из Новороссийска. Когда подошли к Анапе, там началась паника. «Витязь» приняли за белогвардейский миноносец и решили, что высаживается десант. Впрочем, все успокоились мгновенно, едва мы сошли на берег.
Мы — моторист Николай Ефимов и я — в который раз пересмотрели все корабельные механизмы, разобрали и собрали мотор на «Гаджибее». Стоял отличный августовский день. Рыбаки наловили много кефали и принесли нам:
— Морячки, возьмите, пригодится.
Мы попытались дать им деньги — не взяли. Никогда и ни при каких обстоятельствах не терявший находчивости Дмитрий Соколов, большой весельчак, храбрый и преданный товарищ, которого я знал ещё с 1919 года по заднепровской бригаде бронепоездов, собрал рыбу в мешок и заявил, что идёт в пекарню.
Мы засмеялись:
— Митя, ты, часом, не заблудился?
Но Митя вернулся вскоре с огромным противнем печёной рыбы, вынул из мешка несколько буханок хлеба и крикнул:
— Кто желает подкрепиться?
Кажется, ни до, ни после я не ел такой вкусной кефали с тёплым хлебом. Это был наш прощальный ужин перед уходом в Крым.
Ещё в Новороссийске мы сделали одну оплошность — пригласили штурманом бывшего мичмана царского флота Жоржа, фамилии его не могу припомнить. Он уверял, что отлично знает побережье Крыма. Жорж оказался горьким пьяницей.
Мокроусов командовал «Витязем», а мне вверили «Гаджибей». Наступила ночь. «Витязь» шёл первым. Скоро должен показаться берег Крыма, но в темноте его ещё не было видно. Вдруг «Витязь» резко замедлил ход. Оказывается, Мокроусов узнал… бухту Феодосии. Мы быстро подошли к «Витязю». «Ваня, —сказал Мокроусов, — давай за мной отсюда полным ходом. Как бы не влипли. Приготовьтесь к бою, можем нарваться на противника». Вот куда нас по ошибке привёл Жорж! Пришлось спешно покидать вражескую зону.
Когда подходили к Керченскому проливу, вышел из строя мотор на «Витязе». Взяли его на буксир, поплелись дальше черепашьим шагом. На фарватере Керченского пролива нас заметили белогвардейцы, и в погоню вышло вооружённое транспортное судно. К нашему счастью, белогвардейцы повернули назад. Видимо, они тоже приняли «Витязя» за миноносец. Мы же пошли к устью реки Кубани. Там опять чуть не попали в беду: нас заметили и стали обстреливать, на этот раз свои. Только после того как мы несколько раз просигналили красными флажками, обстрел прекратился.
Подошли ближе, но пристать не могли из-за мелководья. Матрос Александр Григорьев, ростом в два метра, разделся, спрыгнул в воду и, высоко подняв документы, чтобы не замочить их, пошёл к берегу, где и проверили наш мандат. Немного спустя мы дошли до Анапы. Там начали готовиться к новой попытке высадить десант. Поскольку «Витязь» вышел из строя, пришлось идти на «Гаджибее». Часть людей оставили в Анапе. Мы вместе с Николаем Ефимовым проверили мотор и, едва стало светать, вышли в море.
Нас было одиннадцать человек: Алексей Мокроусов, Василий Погребной, Сергей Муляренок, Николай Ефимов, Григорий Кулиш, Александр Григорьев, Федор Алейников, Александр Васильев, Дмитрий Соколов, Курган, имени не помню, и я. (Теперь нас в живых только двое: Митя Соколов, в восемьдесят лет ушедший на пенсию, и я. Одни погибли в боях, другие умерли: «беспощадное время бьёт по нашим квадратам».)
В первые часы рейса погода стояла замечательная, да и мотор работал исправно. Потом началась зыбь, а к вечеру появились большие волны. Мокроусов стоял у руля, а мы с Ефимовым по очереди следили за мотором. Катер заливало водой, и экипаж едва успевал вычерпывать её. Мокроусов валился с ног от усталости.