Но в эти минуты мне казалось зловещим все. Сам Старик, эта огромная и вместе с тем тесная комната с красной кожаной мебелью, с длинными рядами книг, с мрачными, тяжелыми шторами, все было таким пугающе нереальным, как обстановка в страшном сне. И вся безнадежная ситуация была словно вырвана из ночных кошмаров. Но я же знал, что она реальна. И с жуткой логикой усиливалась моей ложью по телефону. «Да, — сказал я, — ночью я был один». И разумеется, Старик ухватился за то, что походило на идеальную возможность уберечь Дафну от последствий какого-то безумного, безрассудного поступка, который она снова совершила. Для него я мог быть алиби. Она была для него любимой доченькой, которой угрожала опасность, я — орудием ее спасения. Вот откуда такая любезность.

Скажи я полиции правду, не только скомпрометирую Дафну, но и предстану перед Стариком как развратник и лжец, чьи шашни лишают его возможности защитить дочь.

Но, с другой стороны, если я соглашусь на его игру… «…Элен — приличная, умная девушка. С ней нетрудно договориться… Все зависит от Элен».

Перед глазами предстало лицо Элен, и лицо Анжелики, и Бетси тоже. Я видел все эти лица, как они укоризненно смотрят на меня, но всего четче я видел свою неизбежную гибель. Казалось, что с прошлой ночи я делал все наиболее разумное, что только можно, что вернее всего могло уберечь меня и Бетси от чудовищной катастрофы, но с каждым новым шагом будто глубже и глубже увязал в болоте.

Будь у меня хоть немного времени! Если бы этот тихий, зловещий молодой человек явился на пять, на четыре, на три минуты позднее, возможно, я сумел бы все объяснить Старику и уберечь хоть что-то. Но не получилось. Получилось иначе. «Я уже дал информацию для прессы…»

Старик отправился навстречу детективу. Актер он был превосходный: сплошные улыбки, дружелюбие, гостеприимство, порядочный гражданин, всегда готовый быть полезным представителям закона.

Мне захотелось исчезнуть. Был настолько деморализован, что мне это казалось единственным выходом. Хотелось, как перепуганному ребенку, бежать из этой огромной комнаты, из этой квартиры, — вон!

И я едва этого не сделал. И даже начал придумывать повод, когда Старик, держа детектива под руку, обернулся и произнес:

— Билл, познакомьтесь с лейтенантом Трэнтом. Трэнт, это мой зять Билл Хардинг.

Глаза молодого человека на миг остановились на моем лице. Спокойные, умные, подчеркнуто вежливые. Ничего в них прочитать было нельзя. Мы пожали друг другу руки.

— Вы, конечно, хотите поговорить с моей дочерью, не так ли, лейтенант? — спросил Старик.

Если она сможет уделить мне минутку.

— Для полиции всегда должно найтись время, — Старик шутливо хохотнул. Все это время его неподвижные сверкающие глаза упирались в мое лицо. — Сходите за ней, Билл. Будьте так любезны. Думаю, она в своей комнате.

Я точно знал, что означает этот взгляд. Он говорил мне: «Теперь твоя очередь. Соберись. Убедись, что Дафна знает свою роль; смотри, чтобы никто из вас ни на словечко не отклонился от условленной версии». Это значило: теперь или никогда. В этот миг нужно было решить свою судьбу.

Лейтенант Трэнт, отвернувшись, с вежливым интересом разглядывал один из этюдов Брака, принадлежавших Старику. Тот продолжал пронзать меня своим гипнотическим взглядом.

— Если это сделала Анжелика, — пришло мне в голову, — то мне конец. Все выйдет наружу. И никакая сила на свете не помешает, чтобы случившееся в моей квартире не прогремело на всю Америку. Но если не она его убила, если для полиции она только одна из многих подозреваемых, одна из знакомых убитого, то…

— Билли, — повторил Старик. — Не стоит отнимать у лейтенанта время.

— Конечно, извините, уже иду, мистер Кэллингем.

И кинулся из библиотеки. Ну что же, будь что будет, судьба моя решена.

6

Я торопился. В огромной гостиной слуга стряхивал пыль с абстрактной скульптуры Бранкузи. Мир, в котором мелькала его пуховка, и мир, в котором двигался я, были разделены безвоздушным пространством. Понимая, что нужно попытаться предпринять хоть немного вразумительную попытку спастись из этого хаоса, я в тот момент был ошеломлен видением чудовищной мощи убийства как такового. Убитый был ничтожным, истеричным неудачником. Я не имел с ним ничего общего. Я был всего лишь заурядным мужчиной, который совершил заурядную супружескую измену, банальную и убогую. И вот теперь этот мелкий грешок — из-за того, что был убит Джимми — угрожал всей моей жизни. Убийство Джимми разрасталось в огромное бесформенное чудовище, одно из щупалец которого уже ухватило меня, обвивало и душило.

Дафну я застал в ее комнате, сидящей на постели. Что бы она ни натворила, ожидал найти ее в разбитом состоянии. Но она спокойно обрабатывала ногти. Как раз покрыла их карминным лаком и с интересом любовалась результатом. Услышав мои шаги, обернулась, тряхнув рыжей гривой.

— Привет, Билл! Как тебе, нравится? Это новый цвет.

Ее легкомысленное спокойствие меня страшно возмутило, и я спросил напрямик:

— Ты его убила?

— Ну послушай, Билл, таких вещей мне никогда еще не говорили. Я не сумела бы убить и мухи.

— Пришла полиция.

— Серьезно?

— Что ты делала прошлой ночью?

— Ах, это долго рассказывать. Видно, я перегнула палку. Когда-нибудь все тебе расскажу. Но теперь, судя по всему, мы должны предстать лицом к лицу со стражами закона, да?

Встав, потрясла руками, чтобы высох лак.

— Тебя папа предупредил, что нужно говорить?

— Да.

Она вздохнула.

— Он ужасно разозлился. Когда показал мне в газете заметку о Джимми, я сорвалась и выложила почти все, что случилось. Ну, не все, разумеется. Такую чуть подправленную версию. И все равно он был вне себя от ярости. Винил тебя и Бетси за то, что бросили меня, бедную малютку, в объятия этого… Почему этот дурачок застрелился, Бог знает. Это ужасно, серьезно. А как подумаю, что о… ну ладно, оставим это. Бетси знает?

— Понятия не имею.

— Та раскудахтается: именно со мной такое должно было произойти!..

Повиснув на моей руке, она заговорщицки мне подмигнула.

— Тебе я позвонила в семь. Приехала к вам. Элен подала нам ужин. Потом мы слушали пластинки и играли в карты. Часа в три пошли спать. Что мы слушали? Наверно, Баха, как ты полагаешь? Нужно выбрать что-то необычное, чтобы не проверяли. А что мы ели? Тут фантазировать не стоит. А то они полезут в холодильник и будут искать объедки. Что это было, дорогой?

— Жареная курица.

— Скорее всего, с мучным соусом, ведь Элен истая англичанка.

— Боюсь, что да.

— Ну, не слишком же ты меня побаловал, скажу я тебе.

Она потащила меня к дверям. Была для меня так же непостижима, как существо с другой планеты. Но ее подход, исключающий какие бы то ни было предрассудки, меня немного успокоил. Чтобы наша афера удалась, эта женская копия Старика именно то, что нужно.

В библиотеке Старик и лейтенант Трэнт сидели рядышком на красном кожаном диване. Но как бы ни пытался Старик держаться бодро, они так же не подходили друг к другу, как знаменитость и чей-то отпрыск-сопляк, случайно столкнувшиеся на вечеринке.

Лейтенант Трэнт тут же вскочил. Когда Старик представлял его Дафне, вел себя так учтиво, что мне казалось невозможным, чтобы он знал нечто компрометирующее о ней, обо мне и Анжелике.

Впервые у меня затеплилась надежда. Хоть на минуту можно перевести дух.

Дафна неузнаваемо изменилась, теперь это была совсем иная девушка, чем говорившая со мной у себя в комнате. И при этом она не переигрывала. Была спокойна, исключительно сдержанна, изображала довольно робкое недоумение. Впрочем, перед Стариком она играла всегда. Притворство стало ее второй натурой.

Усевшись в кресло, тщательно поправила на коленях юбку. Улыбнулась Старику. Он улыбнулся в ответ. Все выглядело вполне натурально. Папаша Кэллингем и его дочурка Дафна милостиво позволяли заглянуть в свою личную жизнь. Меня это потрясло — нет, скорее взбесило.