Мы сели за столик в летнее кафе неподалеку.

— Пасть раскрыл друг Воха, — сказал Альбинос. — Когда услышал, что ему пятнашка клеится.

— Вот сука!

— Потом его убедили не давать показания, — сказал Саня. — И он сейчас вроде как нормальный. Но менты роют под шефа, прослушивают всех, с кем он связан, запрашивают израильтян, — уж очень хочется им не отпускать с крючка такую рыбу.

— Мне можно с ним увидеться? — спросила я.

— Конечно.

— А кто его защищает?

— Об адвокате позаботились немецкие друзья, — сказал Альбинос. — Ты же знаешь — у шефа везде были связи.

— Я пойду к нему завтра утром, — заявила я.

— Завтра нельзя — количество свиданий в день ограничено, — покачал головой Альбинос. — То есть, только одно разрешается.

— И кто на очереди?

— Ну, эта, Лика, — неохотно сказал Саня. — Она вроде как на четвертом месяце…

— Все–таки успел старый конь засеять пашню, — рассмеялась я, чтобы скрыть нервный спазм, больно кольнувший изнутри. Даже не думала, что это будет так обидно — узнать, что никогда не станет твоим человек, который и не любимый вовсе. — А послезавтра у него свободно?

— Нет, — покачал черной гривой Альбинос. — Все занято на неделю вперед. Послезавтра он работает с адвокатом — это считается тоже как визит. Потом термин у сестры, ты знаешь ее, Маргарита, она прилетела из Тель-Авива вчера. Дальше кое–кто из серьезных франкфуртских людей хочет с ним перемолвиться. Потом будет один друг из Москвы, Гога, он специально прилетает на день. Потом я, дальше снова адвокат, и там уже судебное заседание.

— Его могут выпустить на суде?

— Адвокат говорит, что вряд ли, — опустил тяжелую голову Альбинос.

— А ты? — спросила я Саню. — Тебя почему нет в списке?

— Я сваливаю в Москву, мать, — ответил Саня. — Вечерним рейсом.

— Отчего такая срочность?

— Ну, мы говорили же, что копают всё, что могут, во всех странах, с привлечением Интерпола, — сказал Саня. — А я только–то из обетованной слился, где надо мной следствие висит. На хрен я буду усугублять им картину своим присутствием? Вот Альбиносу удалось сухим выйти из передряг — он тут в Германии спокойненько все порулит.

— А что Лохматый? — спросила я.

— Ничего, сидит, — отозвался Саня. — Надеюсь, откинется на полсроке, годика через три.

Он посмотрел на часы.

— Скоро пора в аэропорт, — вздохнул он.

— Я тебя довезу, — сказала я, вспоминая свое новое амплуа — доставка в аэропорты. Франкфуртский теперь стоял в списке посещаемости на первом месте — так отчего–то вышло. — Вещей у тебя много?

— Я вообще пустой, — зло сказал Саня, подкидывая маленькую барсетку, с которой он пришел. — Этот вот не дал из Вены барахло забрать, — Саня ткнул пальцем в Альбиноса, — и у меня вообще ни хрена нету, даже белья свежего.

— Вы что, из Вены тоже удирали?

— Не болтай глупости, мать, мы на «Ауди» шефовском Лику привезли на завтрашнее свидание, — сказал Саня. — В дороге узнали кой-какие новости. И сразу же я взял билет на сегодня.

— А что Алена? — вспомнила я.

— Ничего, сидит себе дома, ждёт.

— Заберешь её в Россию?

— Не знаю, — пожал плечами Саня. — Сначала самому бы определиться.

— Что ты будешь в Москве делать?

— Найду что–нибудь.

Внезапно мне захотелось рассказать ему о своем полуподвале на Огородном проезде, и о том, что он бы мог сменить вечно больного Бориса Аркадьевича на должности директора. Я знала Саню достаточно хорошо, доверяла ему, и к тому же была обязана своим спасением из лап сутенера Владимира. Но, в конце концов, это еще следовало обдумать — не хотелось мне принимать скоропалительное решение по такому важному поводу. А может быть, полететь вместе с Саней? Машину я все равно отдавала хозяину, и больше в Европе у меня нет никаких дел… Я сказала:

— Возьмешь мой чемодан, хорошо?

— И что я с ним буду делать?

— Передашь… — я задумалась, — моей подруге. Ее зовут Маша, и вот запиши телефон.

— Она на машине?

— В смысле, встретит ли в аэропорту?

— Ну да.

— Сейчас узнаем, — я знала, что раньше у Маши не было машины, однако ей всегда хотелось ею обзавестись. Чем черт не шутит: должно же хоть что–то в ее жизни произойти хорошее?

— Алло, Маш, это я, — произнесла я в сотовый, будто мы только недавно расстались.

— Сонька, ты? Где ты? Что за номер странный высветился? — Машкин голос был упругим и теплым — я вздохнула с облегчением.

— Я во Франкфурте, у меня все хорошо, — сказала я. — Тут ночью один хороший друг прилетает в Москву, можешь его встретить?

— В Шереметьево, что ли, ехать?

— А ты без машины разве?

— Какой машины, ты что, бредишь?

Я опять вздохнула, уже без облегчения.

— Тебе это действительно нужно? — спросила Маша.

— У него большой чемодан моих вещей, — сказала я.

— От кутюр? — стебалась Машка. — Дашь поносить?

— Ладно, извини, — я собралась отключиться.

— Вообще–то я могу Юлика напрячь, — вдруг сказала Маша. — Когда бойфренд прилетает? Говори время и номер рейса.

— Спасибо, Машка, — сказала я. — Только никакой он не бойфренд. У него жена с ребенком. Ждите его в кафе там, в центре зала для вылетов, хорошо? И скинь, пожалуйста, мне сообщение, когда вы встретитесь.

Маша пообещала и тут же спохватилась:

— Ой, а как я его узнаю?

— Он сам узнает тебя, — улыбнулась я, глядя на Саню. — Я просто скажу ему, чтобы смело подходил к самой красивой барышне — так он точно не ошибется.

— Ну вот, — сказала я устало, пряча телефон, — сэкономила тебе дорогу до Москвы. Ночью, сам знаешь, в Шереме не мёд с таксистами.

— Угу, — сказал Саня. — Спасибо, Аннушка. Что, в самом деле, она такая красивая?

— У всех вас, кобелей, одно только на уме, — вздохнула я, — никакого разнообразия.

Саня и Альбинос молчали, похабно ухмыляясь, как большинство мужиков после подобных речей, подтверждая тем самым банальную правоту моих слов.

— Мне нужно только полчаса у машины, — сказала я, — чтобы рассортировать вещи.

— Тогда поехали, — Саня снова посмотрел на часы, и мы встали из–за столика.

На огромном паркинге Франкфуртского аэропорта я переложила, что смогла, в большой чемодан, а себе оставила пару сумок поменьше со всем необходимым. Удивительно, я боялась, что все мои покупки уже нельзя будет унести. Хотя, возможно, я в одиночку бы и не справилась. Закрыв, наконец, все замки, обернулась, чтобы посмотреть в последний раз на серенький «Фольксваген», который проделал подо мной несколько тысяч километров, и ни разу не подвел. Снова глубоко вздохнула.

— А ты куда собралась? — интонация Альбиноса показалась мне странной. А ведь он рассчитывал провести этот вечер со мной, чуть запоздало соображаю я. Хотя, что здесь удивительного? Или я не самая прелестная и желанная в этом монументальном немецком городе?

— Ох, и натолкала ты в него, Анька, — говорит Саня, который только что подкатил тележку и с видимым усилием поднял на нее чемодан. Слава богу, что я когда–то купила такой вместительный. Две мои сумки становятся рядом с чемоданом на тележку, и вид у них, как у малых телят подле выставочной коровы.

— А и в самом деле, — сказал Саня, — куда ты летишь?

— Еще не знаю, — я ответила честно, только мне никто не поверил. Тонкое щемящее чувство неизвестности затаилось где–то в районе диафрагмы. Вроде как не из–за чего было психовать, но меня едва ли не колотила нервная дрожь.

Аэропорт вальяжно гудел объявлениями рейсов, шумом толпы и лент, на которые ставят багаж во время регистрации. Я проводила взглядом свой следующий в Москву чемодан, на ручку которого только что наклеили бирку с названием аэропорта назначения, номером рейса и фамилией владельца.

Саня спрятал посадочный талон и паспорт в барсетку, взялся за тележку и покатил ее в широкий проход, где располагались стойки разных авиакомпаний. Альбинос немного отставал, не понимая, что у меня на уме. Ноющее чувство нарастало. Я подскочила к стойке «Люфтганзы», блондинка в синей форме и с немного лошадиным лицом посмотрела на меня.