Встретилась я и с Артуром, рекламным подмастерьем, который за два года вырос до заместителя собственного отца. Оказалось, что Артур теперь ведает множеством рекламных носителей по всей Москве. Цены на размещение рекламы тоже подскочили в разы, но Артур жаловался, что львиная доля доходов уплывает в лапы кого–то из людей мэра, и вдобавок работа перестала быть творческой.

— Наплюй, — провоцировала я его, сидя на кушетке в чиллауте ночного заведения под громким названием «Рокабилли» — своим клубным привычкам Артур не изменил. — Дались тебе эти позорные бабки из воздуха. Езжай на годик в Архангельскую область, поживешь в ските, напишешь бессмертную поэму или роман.

— Ты, Гиневра, вот что скажи, — наклонился ко мне Артур, — уже два года вопрос меня мучает, но только ты способна внести в него ясность.

— Что такое? — я была заинтригована, хотя и видела, что мои предложения насчет скита никак его не заинтересовали.

— Тогда, у меня дома на Хорошевке, я тебя трахнул, или нет?

— В самом деле, — подумала я вслух, — какая еще проблема могла завладеть твоим вниманием на два долгих года?

— Ну скажи, не будь стервой, — ныл Артур, — только честно!

— Ты меня не трахнул, — покачала я головой. — Честное комсомольское!

— Вот, я этого боялся, — помрачнел Артур. — Необходимо исправить этот позор.

Я так и знала, что это будет его следующей фразой. Господи, как я знала слова и действия мужчин наперед, и как это почти всегда было однообразно!

— Это я тебя трахнула! — заявила я, с торжествующей улыбкой глядя на него. — Оба раза сверху. Ты выл от счастья, как буйвол на весеннем лугу.

Признаться, мне не доводилось еще наблюдать поведения буйволов в брачный период, но тут интуиция мне подсказала, что избалованному городскому мальчику Артуру польстит аналогия с таким животным.

— Честно? — просиял Артур. — Не шути со мной, Гиневра!

— Я не шучу.

— Здорово! — Артур подхватил меня на руки и закружил, вызвав несколько недоуменных взглядов из темных закутков чиллаута.

— И я нормально себя вел? — сомнение все же не покинуло его, когда мы вновь опустились на диван.

— Ты, в самом деле, не помнишь? — удивилась я. — Ты был супер!

— Поехали ко мне? — сразу предложил Артур.

— У меня месячные, — сообщила я огорченно. — В другой раз, хорошо?

Он довез меня почти до самого дома — верная привычкам девушки из эскорт-сервиса, я старалась не светить мое настоящее логово, и пару кварталов шла пешком, не обращая внимания на легкую поземку и двадцатиградусный мороз. Модный в то время среди молодежи фильм «Матрица», его незамысловатая виртуальная реальность — всего этого было полно в нашем мире задолго до изобретения компьютеров. Ведь если ты уверен, что был близок с кем–то, имеет ли значение реальность самой близости? А если ты уверен, что счастлив, то какое имеет значение, сколько у тебя денег на самом деле? Выходит, вся мудрость жизни заключается в том, чтобы половчее развести себя самого…

«Однажды мудрец Чжоу Ван видел сон, в котором был белокрылой бабочкой. Чжоу Ван проснулся, и так ему понравилось виденное во сне, что спросил он себя: «Может быть, это белокрылая бабочка в своем сне видит, что она Чжоу Ван?»

Я счастлива, внушала я себе, и снег скрипел под моими сапожками, я та самая бабочка, и я мудрый старый Чжоу Ван, и я София Буренина, которая здесь и сейчас, и я все равно буду счастлива…

Вплотную приблизилась дата моего обратного вылета в Австрию, но проблема с недвижимостью была все еще открыта, и я решила переоформить билет на другое число. Это решение далось мне нелегко — ведь оно отсекало от моей жизни возможность легкой и беззаботной дорожки стать содержанкой и матерью при богатом и щедром спонсоре. Но я внутренне была готова к тому, что вхожу в период ответственных поступков, таких, которые повлияют на всю мою дальнейшую судьбу. Хотя дата моего обратного вылета откладывалась, я все же купила по объявлению в газете права на имя Анны Лисовской. Так, на всякий случай. Подделка выглядела неотличимой от моих настоящих прав, стоила не слишком дорого, и я сочла, что менеджер с водительским удостоверением будет располагать дополнительными возможностями в Европе, и это должно понравиться Брюху.

В последние недели я неожиданно сблизилась с моей мамой, которая легко отдала мне роль лидера. Сама она была даже довольна таким положением, когда важные решения принимал кто–то другой.

— Знаешь, Соня, — сказала она однажды за утренним чаем, — я всегда мечтала о таком времени, когда ты вырастешь и будешь уже самостоятельной, а я смогу наслаждаться покоем в своей квартире. Чтобы был конец весны, окно было распахнуто, и из него были бы видны только зеленые ветви деревьев. Я хочу сидеть у такого окошка, проверять ученические тетради с сочинениями, и проверенные складывать в стопку на подоконнике.

— Удивительно, — сказала я, — в конце мая придется поздравлять тебя с исполнением твоей мечты.

— Иронизируешь?

— Самую малость… Мне казалось, что ты все же была бы не против положительного зятя и нескольких внуков.

— Это зависит от тебя, моя малышка, — мама совсем не обиделась. — Я не вправе навязывать свое мнение в этих вещах. Пусть все будет, как ты сама захочешь.

— Мне надо было родиться парнем, — с неожиданной горечью сказала я. — Все только и делают, что предоставляют мне право принимать решения, за которые отвечать предстоит только мне одной.

— А разве ты хочешь, чтобы было иначе?

— Нет, мама, — я уже справилась с собой, — ты права, все так и должно быть. Только ты даже не представляешь себе, как это тяжело…

В этот день я впервые подумала о раннем уходе своего отца без сожаления: неужели я могла бы винить за все не только мать, но и его? Конечно, будь он жив и здоров, моя судьба стала бы иной. Только вот насколько иной?

Полуподвал оказался неожиданно глубоким и с высокими, почти трехметровыми потолками. У меня дух захватило от картин, которые нарисовало мое воображение: чего только можно было здесь наворотить! Двери в полуподвал находились в торце здания, стоящего перпендикулярно улице Добролюбова, и прекрасно просматривались от проезжей части. Между зданием и улицей можно было припарковать не меньше двадцати автомобилей, поставить под разгрузку семитрейлер, соорудить большущий рекламный щит! Только бы сделка удалась, подумала я и посмотрела на Бориса Аркадьевича, который невозмутимо общался с чиновником из Северной префектуры, открывшим нам двери полуподвала.

Между пожилыми людьми несомненно угадывалось родство, не кровное, а должностное, что ли… Оба носили серые костюмы и галстуки под дубленками, от обоих исходил дух административной вальяжности, разговор между ними был исполнен знания предмета и нетороплив, как шелест парчовых гардин в кабинете, обитом дубовыми плитами. И все же оба они, так или иначе, зависели от меня, ибо предметом обсуждения были мои деньги. Деньги, без которых никто ни о чем бы не договаривался, не встречался, не строил планов. Один так и сидел бы на диване перед телевизором, другой обедал бы в буфете префектуры, поглядывал на часы и ожидал окончания рабочего дня.

Вместо этого они ужинали за мой счет в «Праге» и обсуждали перспективы аренды полуподвала на срок в пятьдесят лет. Это был первый этап приобретения, после чего следовало начать эксплуатацию объекта и договариваться об этапе номер два: переводе полуподвала из коммунальной собственности в складскую или производственную. Юридическое лицо, располагающее такой собственностью, могло ходатайствовать о приватизации объекта, что и являлось моей конечной целью. Все это может показаться скучными подробностями, но для меня административная казуистика в тот момент была самым важным вопросом в жизни — ведь я инвестировала средства, накопленные тяжелым и унизительным трудом за годы, и теперь не имела права на ошибку. Как, впрочем, и всегда.

Роман Георгиевич несколько раз делал попытки покинуть наше застолье — я торговалась за суммы взяток, как барыга с многолетним стажем, вызывая искреннее удивление Бориса Аркадьевича. Остались недоеденными жаркое в горшочках и десерт, но единственное, чего мне удалось добиться — это обещание, что Роман Георгиевич получит свой гонорар только в обмен на последнюю резолюцию, а также поспособствует скорейшему завершению юридических процедур. Не густо, чего уж там, но я верила, что на мой полуподвал, как заявил чиновник, целая очередь желающих, и не могла допустить, чтобы кто–то, более щедрый, опередил в этой очереди меня.