Вот типичный образчик такой позиции. «В 1936—1938 годах Сталин развернул кампанию массового террора против бывших деятелей внутри партийной оппозиции, а также всех, казавшихся неблагонадежными, представителей партийной и советской номенклатуры, даже не участвовавших в разного рода оппозициях, — пишет доктор филологических наук Б. В. Соколов. — Тем самым генсек не только устранял любых потенциальных конкурентов и их возможных сторонников в борьбе за власть, но и укреплял тыл в преддверии будущей войны. Сталин хотел быть уверенным, что угроза его диктатуре не возникнет даже в случае, если входе военного конфликта страна вдруг окажется в критическом положении»{149}. С моей точки зрения, такое суждение является глубоко ошибочным.
Как мне представляется из нынешнего, исторического по отношению к Сталину, далека, Генсек действительно боялся военных и вообще организованных оппозиционеров. Но не только вследствие того, что ему страшно было потерять личную власть. Личная власть — это только внешняя канва действительных событий того времени. Настоящая причина этой боязни много глубже. Генсек считал, что если оппозиция устранит его, то под вопрос будет поставлено дело, которому он посвятил всю свою жизнь, — а таковым он считал (правильно или нет — это вопрос другой) возрождение Российского государства.
Для него даже строительство социализма в СССР было всего лишь средством для возрождения сильной мировой державы, величие которой он отождествлял только с самим собой. Для достижения этой цели генсек шел даже на открытую конфронтацию с Лениным, которого между тем всю жизнь для окружающих подавал как своего единственного настоящего Учителя с большой буквы.
Что же касается конкретного вопроса по поводу заговора военных, то у меня складывается впечатление, что никакого заговора Тухачевского в собственном значении этого слова на самом деле никогда в действительности не было.
В 2012году в издательстве «Алгоритм», известном выпуском книг, где часто полностью оправдываются абсолютно все действия Сталина, вышла книга «М.Н. Тухачевский. Как мы предавали Сталина», авторы которой почему-то предпочли скрыть свои имена. В книге собраны из разных источников и опубликованы некоторые протоколы допросов Тухачевского. В том числе и первое заявление самого Тухачевского от 26 мая 1937 года наркому внутренних дел Н.И. Ежову. Этому краткому заявлению (9 строк и собственная подпись маршала) предшествует краткая запись безвестных авторов книги, где сообщается: «22 мая 1937 года Тухачевский был арестован в Куйбышеве, 26 мая после очных ставок с Примаковым, Путной и Фельдманом дал первые признательные показания». Здесь же публикуется подпись под этим заявлением: «26.5.37. Заявление отбирал: Пом. Нач. 5 отдела ГУГБ, капитан госуд. без. Ушаков, (подпись)».
Авторы книги, по-видимому, убеждены, что Тухачевский сам, мирно, в течение полутора суток пообщавшись с Ушаковым, дал, как они пишут, добровольное признание, «написанное четким, ровным почерком со всеми знаками препинания, абзацами и примечаниями. В этих показаниях М.Н. Тухачевский поэтапно и скрупулезно вскрывает мельчайшие детали заговора»{150}.
Между тем капитан безопасности Ушаков, это ведь тот самый Зиновий Маркович Ушаков (Ушамирский), которого Справка Шверника характеризует устами очевидцев и свидетелей как палача, незнающего никаких моральных и нравственных границ при пытках подследственных, как «зверя с человеческим лицом». И читателя эти безвестные авторы пытаются убедить в том, что этот «зверь» всего в течение полутора суток мирно побеседовал с Тухачевским и тот сразу же назвал два десятка военных командиров, якобы вовлеченных им с 1932 года в возглавляемый им военный заговор?!
Расстрел верхушки военных производился в большой спешке. Авторы дилогии «Сталин. Судьба и стратегия» утверждают, что Сталин, опасаясь волнений в войсках, предложил свернуть судебный процесс. «Это решение Сталина поддержали Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Микоян, Хрущев. В тот же день был вынесен приговор: расстрел». Приговор подписали Буденный, Шапошников, Блюхер, потом остальные члены Судебного присутствия. Осужденных в крытом грузовике привезли в Лефортовскую тюрьму, а там провели в подвал.
«Ульрих внятно прочитал приговор… Якир впал в истерику и стал кричать: “Я не виновен! Дайте мне бумагу — я напишу Сталину и Ворошилову!” Члены суда стали говорить: “Надо дать!” Ульрих нехотя согласился, Якиру дали бумагу и ручку. Он быстро написал два письма и отдал их Ульриху для передачи. Записки тут же послали по адресам».
Письма И. Якира, Первое письмо, «Родной близкий тов. Сталин, Я смею так к Вам обращаться, ибо я все сказал, все отдал, и мне кажется, что я снова честный, преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей — потом провал в кошмар, в непоправляемый ужас предательства… Следствие закончено. Мне предъявлено обвинение в государственной измене, я признал свою вину, я полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства. Теперь я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма».
Второе письмо. «К. Ворошилову.
В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, беспомощной и ни в чем не повинной. С такой же просьбой я обратился к Н.И. Ежову».
…На письме Якира появились следующие резолюции:
«Подлец и проститутка. И. Сталин».
«Совершенно точное определение. К. Ворошилов».
«Мерзавцу, сволочи и бляди — одна кара — смертная казнь. Л. Каганович»…
На втором письме, к Ворошилову, адресат начертал: «Сомневаюсь в честности бесчестного человека вообще»{151}.
«Серов, комендант Судебного присутствия, свояк Хрущева (они были женаты на родных сестрах), видный чин в НКВД, громким голосом давал команды. Рядом, зло сжав губы, стоял Блюхер. Именно ему было предложено Сталиным командовать расстрелом, но он категорически отказался, заявив, что для этого есть другое ведомство. Все было проделано быстро… Прогремел выстрел из нагана Ворошилова… Получив пулю в затылок, Якир мертвым лег на бетонный пол. За ним вызвали Тухачевского… Поставленный к стенке, он крикнул: “Вы стреляете не в нас, а в Красную Армию!” …грянул второй выстрел, из нагана Буденного — и бывший маршал тоже рухнул на пол… Осужденные… подходя к расстрельной стенке… (кричали) яростную брань по адресу Сталина, называя его “предателем революции”, “мерзавцем”, “ублюдком”, “палачом”, “фашистом”, “злобным убийцей”, “шпионом охранки”, суля ему и всему его потомству, и всем его присным страшное народное возмездие… Только Якир успел крикнуть “Да здравствует товарищ Сталин!”.
Расстрелянных… отвезли на Ходынское поле… сняли здесь с машины, опустили в заранее вырытую яму, засыпали негашеной известью, закопали, а землю плотно утрамбовали»{152}.
Кадровые командиры к Ворошилову относились без уважения. Арестованные военачальники даже на допросах не скрывали своего негативного отношения к наркому. Так, на судебном заседании 11 июня 1937 года И. Уборевич за несколько часов до расстрела хоть и признал себя виновным в «военно-троцкистском заговоре», тем не менее про Ворошилова сказал так: «Мы шли на Политбюро ставить вопрос о Ворошилове, по существу договорившись с Гамарником, что тот резко выступит против наркома». Откровенно высказался и Примаков: «Ворошилов, кроме стрельбы из нагана, ничем не интересуется. Ему нужны либо холуи вроде Хмельницкого (помощник по особым поручениям), либо дураки вроде Кулика. Ворошилов не понимает современной армии, не понимает значения танков и авиации».