— Ну, что же? — с волнением спросил Мелампо.

— Да ничего не понимаю, — растерянно ответил Чуффеттино, теребя свой хохол.

— Но что же означает это движение?

— Не понимаю. Знаю только, что я с трудом могу держаться на ногах.

— И я тоже.

— Знаешь что: взберемся на палубу и узнаем там, в чем дело.

— Но если нас увидят?

— Ну, не съедят же нас. По правде сказать, у меня что-то очень неприятное ощущение в желудке…

— Раз ты не боишься, то я уж и подавно, конечно…

— А ты думал, что я боюсь, — я кажется не из трусливого десятка! Если бы ты видел, как я разговаривал с волком-оборотнем! Точно со своим хорошим знакомым… И сего женой. А ты бы только посмотрел, что это за чудовище!.. Они хотели меня поджарить вместе с луком и грибами… И мне было только смешно…

Болтая так, наши друзья поднялись на палубу. Там все матросы были заняты по приказанию капитана исполнением какого-то сложного маневра с парусами, как того требовал внезапно переменивший направление ветер.

Капитан был огромного роста, толстый, с быстрыми глазами, длинной спутанной бородой, с большим ртом, полным острых и крепких, как у крокодила, зубов, и с толстыми губами, всегда готовыми сложиться в добродушную улыбку. Звали его — Манджиавенто (пожиратель ветров), но, хотя король этого слова означает «еду», капитан был далеко не прожорлив и питался почти исключительно только копчеными и солеными селедками, которые, впрочем, мог съедать в неимоверном количестве.

Этому-то капитану Манджиавенто и попались на глаза наши друзья, когда они взобрались на палубу.

— Это еще что! — сердито закричал капитан, подбочениваясь и обводя глазами свою команду. — Кто из вас принял на судно этого крохотного пассажира? Говорил я вам, или нет, что больше пассажиров я не беру!?

— Простите, но я не пассажир — проговорил Чуффеттино, подходя к капитану и снимая шляпу.

— Нет? Так кто ж ты такой?

— Я — Чуффеттино.

— А куда же ты отправляешься?

— Это уж я вас должен спросить, куда я отправляюсь?

— Ты спрашиваешь меня?! Какой ты забавный! Похож на анчоус!

— А вы похожи на гиппопотама.

В эту минуту судно сильно качнуло, Чуффеттино упал и покатился прямо под ноги капитана, у которого от приступа неудержимого гомерического хохота едва не лопнуло сердце. Он был такой весельчак, добрейший капитан Манджиавенто.

— Скажи же, откуда ты сюда явился? — спросил он, перестав, наконец, смеяться.

— Я и сам не знаю.

— А что ты делаешь?

— Ничего не делаю.

— Тут очевидно какое-нибудь недоразумение.

— Да и я это тоже думаю…

— Слушай: ты находишься сейчас на корабле, который отправляется на Антильские острова.

— Антильские острова… Простите, а что это очень далеко от Коччапелато?

При этих словах капитан так громко расхохотался, что Чуффеттино даже вздрогнул от неожиданности.

— От Коччапелато!.. От Коччапел… ой, ой!.. да какой же ты шутник!

— Может быть… Только это не ответ на то, о чем я вас спрашиваю.

— Ну, так вот слушай: Антильские острова за многое множество тысяч миль отсюда… понял, глупыш?

— В таком случае я охать не хочу. Мне надо вернуться.

— Вернуться теперь, когда мы уже вышли в открытое море, нельзя!

— А когда же мы туда доедем?

— Не знаю. Через месяц… Через два… Через шесть… Все будет зависеть от ветра.

— Но как же тогда… как же?! папа мой… мама! — И Чуффеттино отчаянно зарыдал.

Я уже говорил вам, что капитан был: очень добрым человеком. Слезы мальчика его растрогали. Он взял его осторожно на руки и приподнял к самой своей бороде, от которой страшно пахло табаком. Чуффеттино чихнул и продолжал плакать.

— Ну, ну… Брусколино… или как тебя там?..

— Чуффеттино.

— Перестань, Чуффеттино, не плачь… объясни мне в чем дело… Я не могу видеть, когда детишки плачут… будь умник… Увидишь, что мы все устроим… Не плачь. — Но Чуффеттино все чихал и все продолжал плакать. — Ты начинаешь, наконец, меня злить! Если ты не перестанешь сейчас плакать и не расскажешь все толком, я не дам тебе сегодня обедать… Слышишь, Брусса… то-бишь Чуффеттино!

Испуганный такой угрозой Чуффеттино рассказал все, что с ним было. Капитан слушал его, скрывая улыбку. Потом он сказал ему:

— Милый мой мальчик, твое прежнее поведение вполне заслужило полученные тобою тяжелые уроки. Скажу тебе вот что: ты останешься с нами на этом корабле, будешь работать, как все здесь работают, поедешь на Антильские острова и после года такой жизни вернешься домой излеченным от всей твоей прежней лени. У тебя будут мозолистые руки, бронзовое от загара лицо, ты выучишься трудиться, полюбишь ученье. Тебя никто не узнает. Отец твой, потеряв негодного бездельника, получит настоящего порядочного человека. И за все это он поблагодарит меня.

Помолчав с минуту, капитан прибавил:

— Ты, наверно, голоден, милый Буратино… то-бишь Чуффеттино. Ты любишь копченые селедки?

Чуффеттино сделал гримасу.

— Да? Но все-таки ты их будешь есть, так как на корабле нет ничего другого. Сейчас ты получишь две селедки, а твоя собака — миску хорошего супу… А вы, ребята, — за дело. Живо!

Таким-то образом, после целого ряда различных перипетий, происшедших по вине его сумасбродной головенки, — нашему другу пришлось проститься на время с своей прекрасной родиной.

Глава четырнадцатая, в которой Чуффеттино превращается вдруг в неутомимого работника

В этот день Чуффеттино получил на обод конченые селедки, которые ему не понравились, а Мелампо — большую порцию вчерашнего супа, который доставил ему огромное удовольствие.

На следующее утро капитан Манджиавенто сказал Чуффеттино тоном, не допускающим возражений.

— Имей в виду, что здесь на корабле хлеб даром не дается. Нужно его заработать.

Наш герой нахмурился.

— Меня это очень удивляет, — сказал он, — до сих пор мне еще никогда не приходилось зарабатывать свое пропитанье.

— Что ж? Разве по-твоему это стыдно — зарабатывать свой хлеб?.. Ну-ка, бери поскорее вон ту метлу и ведро и хорошенько вымой сейчас здесь пол.

— Такую работу я никогда не делал и делать не намерен, — ответил с раздражением Чуффеттино и топнул ногой.

— Что?! Ты это серьезно? — не возвышая голоса, спросил капитан Манджиавенто. — В таком случае предупреждаю тебя, что сегодня за завтраком ты получишь только один сухарь.

И, действительно, в этот день мальчик получил за завтраком вместо рыбы один только сухой и жесткий, как камень, морской сухарь, о который он едва не сломал свои зубы.

К вечеру пол был им вымыт.

На следующее утро капитал опять позвал к себе мальчика.

— Взберись, пожалуйста, вон на ту мачту и поправь узел той веревки, которой прикреплен парус. Надеюсь, сегодня мне не придется повторять своего приказания два раза.

Чуффеттино сделал величественный жест римского Цезаря.

— Чтобы я туда влез?! Ни за что на свете!

Капитан по своему обыкновению только слегка усмехнулся.

— Что тут смешного?! Я говорю только, что туда не полезу, потому что мне нет никакой охоты сломать себе шею.

— А тебе разве никогда не приходилось залезать так же высоко, когда, убегая в часы занятий из школы, ты охотился за грушами и сливами своих соседей?

— Случалось… — смущенно прошептал Чуффеттино.

— Ты тогда ведь не боялся сломать себе шею?

— Да… Но…

— В конце концов, полезешь ты туда, или нет?

— Ни за что! Если вы даже дадите мне за это 100 лир.

Капитан Манджиавенто пожал плечами:

— В таком случае опять получишь сегодня на завтрак сухарь. Пожалуйста, не выходи из себя… Совершенно напрасно. Все очень просто: ты не хочешь работать? Твое дело, голубчик… Очевидно, сухари тебе нравятся… У всякого свой вкус.