В начале мая 1967 года (к тому времени я уже руководил направлением) сотрудник шифрослужбы принес мне телеграмму мексиканской резидентуры. Резидент сообщал, что известный Центру Пес во время рыбалки в отдаленной от столицы местности передал Павлу написанное на русском языке письмо вербовочного характера и сказал, что с ним хотят встретиться два представителя ЦРУ. Далее следовали выдержки из письма и приводились обстоятельства вербовочного подхода. В телеграмме говорилось также, что, анализируя происшедшее, резидентура считает, что к этому надо отнестись спокойно и не предпринимать никаких ответных действий, пока не будут собраны соответствующие сведения о сотрудниках ЦРУ в Мексике, причастных к этой провокации. С оперсоставом резидентуры проведено совещание. Все встречи с агентурой и «связями» проводятся с контрнаблюдением. Товарищу (значился псевдоним Павла) указано на то, что он «недостаточно глубоко изучал свои «связи» и не проявил должной настороженности по отношению к Псу». В случае развития провокации приняты меры к тому, чтобы другой сотрудник резидентуры был готов в любое время взять на связь агентуру Павла и продолжать работу с ней. Посла по существу дела проинформировали.

Читая телеграмму, я от души рассмеялся, когда увидел, что прежнюю кличку Джона — Пес — резидентура уже пишет и склоняет как русское слово «Пёс». Так Рыба превратилась в Пса.

По распоряжениям и резолюциям на полях шифровки стало ясно, что информация дошла до высшего уровня руководства КГБ и разведки. В то же время тон резолюций давал основание заключить: содержание шифровки не вызвало раздражения наверху, а это означало, что ответ можно готовить в спокойной обстановке, хотя любая затяжка с ним исключалась.

Во-первых, нужно было поскорее довести до резидентуры реакцию Центра и тем самым успокоить ребят. Я уже прекрасно знал по собственному опыту, в том числе и в связи с далласскими событиями, как важно вовремя узнать позицию Центра по острой проблеме: это снимает неопределенность и порождаемую ею нервозность сотрудников резидентуры. Во-вторых, исполнение резолюций автоматически попадало под контроль высших инстанций ведомства, откуда в любое время могли позвонить и сурово спросить, как исполнены резолюции по такой-то шифротелеграмме.

Ответ пришлось готовить самому, поскольку я имел непосредственное отношение к знакомству с Псом и при мне происходило зарождение его «дружбы» с Яцковым, хорошо представлял оперативную обстановку в Мексике и, кроме того, был куратором Павла, личное оперативное дело которого хранилось у меня в сейфе.

В первую очередь попросил одного из работников срочно проверить по картотеке двух вербовщиков-американцев, участвовавших в подходе (попытке вербовки), хотя и не надеялся, что на них что-то имеется. Главным вопросом моих размышлений была цель подхода.

Я знал Павла несколько лет, в том числе по совместной работе в Мексике. К апрелю 1967 года, то есть к моменту попытки вербовки, стаж его зарубежной разведывательной работы составлял уже около девяти лет, из них без малого восемь (в два захода) в Мексике. Понятно, что этого хватило, чтобы противостоящие спецслужбы, включая в первую очередь ЦРУ, собрали на него солидный банк данных. Однако мне трудно было предположить, что те, кто готовил вербовочный подход к нему, всерьез рассчитывали на позитивный результат. Как следовало из выдержек вербовочного письма, приведенных в телеграмме, оно носило «уважительный характер», никакой «компры» (компромата) в качестве рычага давления не использовалось. «Ударной» выглядела сумма, в которую его оценили, — 500 тысяч долларов, что по тем временам (да и по нынешним) составляло весьма внушительную цифру. Но сама идея «покупки» Павла мне казалась смешной.

Это был не первый случай проявления «внимания» противостоящей стороны к Яцкову. Во время его первой командировки в Мексику в 1958 году в тамошний МИД пригласили нашего посла Базыкина и заявили, что третий секретарь посольства Яцков занимается делами, несовместимыми со статусом дипломата: недавно выступал на собрании, потом на профсоюзном митинге, призывал к забастовке. Посол с удивлением ответил, что этого просто не могло быть, поскольку названный дипломат уже месяц как находится в Москве в отпуске. Эпизод завершился большим смущением мексиканских официальных лиц. Чья-то попытка дискредитации Яцкова с последующей высылкой провалилась.

Чего же теперь хотели наши противники?

В те годы преобладающей реакцией руководства на вербовочные предложения нашим разведчикам за рубежом была еще политика поспешных отзывов оперработников в Союз, даже по самому факту подхода, «во избежание возможных дальнейших провокаций противника». Противник, зная об этом, осуществлял вербовочные подходы, имея практически беспроигрышный вариант — или получение согласия на сотрудничество, или отзыв разведчика. В любом случае налицо нанесение ущерба нашей службе. Потому ЦРУ активно использовало этот метод.

Постепенно, как раз в конце 1960-х — начале 1970-х годов, стала побеждать другая позиция — трезвая оценка конкретной ситуации, выбор и принятие альтернативных решений. Безусловно, это повысило психологическую защищенность сотрудников резидентур КГБ против вербовочных акций противоположной стороны, зачастую направленных скорее на их дискредитацию и отзыв, чем на привлечение к сотрудничеству. Однако позднее, когда оппоненты почувствовали изменение нашей позиции, они, до конца не отказавшись от старого метода, разработали новую тактику — использование естественных или создание искусственных ситуаций для массового выдворения сотрудников советских официальных учреждений с целью парализации действовавших под их прикрытием резидентур КГБ. Но в те дни это было еще отдаленной перспективой в нашем противоборстве с ЦРУ и другими иностранными спецслужбами.

Продолжая размышлять над целями акции против Павла, я пришел к двум выводам.

1. С учетом приближающегося окончания командировки Яцкова ЦРУ организовало подход к нему, но, не надеясь на вербовку и не сомневаясь, что он доложит обо всем, пытается добиться дискредитации Павла, возможного досрочного отзыва из Мексики и создания затруднений по его замене. Ведь после подхода его должность прикрытия автоматически превращается в расшифрованную, и, следовательно, придется подбирать для замены уже не только оперработника, но и новую должность для него, что потребует времени. Таким образом, на какой-то срок будет ослаблена работа резидентуры по линии контрразведки, то есть на участке обеспечения безопасности советских учреждений и граждан и разведывательной деятельности самой резидентуры.

2. Нельзя исключать, что действия против Павла — это только элемент более широкой операции. Известие о попытке вербовки такого «железного» (так в вербовочном письме) оперработника и его возможный досрочный отъезд, по мнению противника, создадут в резидентуре нервозную обстановку, вызовут у сотрудников психологический стресс. В этом случае сложится благоприятная ситуация для проведения основного мероприятия — подхода к кому-то из наших разведчиков, на кого противник, возможно, располагает материалами, дающими ему основание использовать их для давления и рассчитывать на положительный исход…

Как я и предполагал, в картотеке не оказалось сведений на вербовщиков Павла. Собственно, другого трудно было ожидать. Ведь речь шла о действиях спецслужбы, которая серьезно относится к зашифровке и безопасности своих работников.

Текст набросанной мной шифротелеграммы резиденту в Мехико получился предельно кратким. В ней говорилось, что действия резидентуры по локализации провокации ЦРУ правильны.

Контакты Павла с агентурой рекомендовалось временно прекратить и внимательно следить за складывающейся вокруг него обстановкой. Высказывалась просьба прислать почтой подробный отчет о планировавшейся встрече с американцем и о характере отношений с Псом в течение последних двух лет. Сообщалось, что по учетам Центра один из вербовщиков не проходит, а второго без дополнительных данных проверить нельзя.