— Бытько, что ты идёшь, будто бы через говно переступаешь?! — вспылил Гришневич.

Все заулыбались, потому что сравнение оказалось на редкость точным и метким. Но самым лыбопытным во всём происходящем было лицо Бытько. Лицо курсанта выражало такие муки и страдания, и, вместе с тем, такое старание, что все невольно, вместо того, чтобы пожалеть своего товарища, потешались над ним (естественно, не вслух). Мускулы на тощей, длинной шее были напряжены до такой степени, что казалось, будто бы Бытько перетаскивает две пудовые гири, а не собственные ноги. Игорь улыбался вместе со всеми, но неожиданно ему в голову пришла мысль о том, что, окажись он на месте Бытько, взвод вряд ли проникся бы к нему большим сочувствием. Улыбка исчезла с лица Тищенко, но лишь на мгновение — какая-то непреодолимая сила заставляла его улыбаться вместе со всеми: то ли и в самом деле было очень смешно, то ли Игорь был доволен, что прошёл не хуже всех.

Между тем Гришневич начал нервничать и вместо одного — двух обычных кругов отправил Бытько уже на шестой. Курсант взмок и, уже почти ничего не соображая, упрямо перешагивал через невидимые для остальных препятствия.

— Левой, левой… Нале-во! Держи спину! Отмашка рук! — несмотря на все старания, Гришневичу никак не удавалось «взбодрить» курсанта.

Казалось, что-либо Бытько будет вечно ходить по квадрату, либо сержант заставит пройти его нормально. Но случилось то, чего меньше всего ожидал кто бы то ни было. Гришневич неосторожно крикнул:

— Ты что, паралитик?!

Этот вопрос привел к тому, что Бытько окончательно растерялся, вначале остановился, а потом вновь пошел дальше. Но пошел он, делая отмашку одновременно рукой и ногой одной и той же стороны тела. Это оказалось последней каплей, переполнившей не слишком глубокую чашу терпения Гришневича, и сержант отправил Бытько в строй. Взвод ожидал, что сержант закончит строевую, но тот, посмотрев на часы, объявил:

— Сейчас будем разучивать отдание воинской чести. Итак, как же отдавать честь? Если вы стоите на месте вне строя, а начальник идет мимо, то за шесть шагов до него надо повернуться в его сторону, стать по стойке «смирно» и поворачивать за ним голову. Если вы в пилотке, а это бывает чаще всего, нужно отдать честь и рукой. При этом пальцы правой руки должны касаться нижнего края пилотки или козырька, если на вас фуражка. Локоть должен быть на уровне плеча. Если же вы идете, а старший по званию стоит — почти также: за пять-шесть шагов надо повернуть в его сторону голову, правую руку приложить к пилотке, а левую прижать к бедру и зафиксировать в таком положении. Пройдя мимо него, начинаете отмашку, но делать все нужно одновременно — опускаете правую руку и одновременно отрываете левую.

Гришневич вновь вызвал Федоренко и, убедившись, что курсант все делает хорошо, назначил его старшим второго отделения и приказал вызывать курсантов по одному и следить за выполнением разученных приемов. Сам Гришневич занялся первым отделением. Но все второе отделение было только радо такому повороту событий. Федоренко хоть и напустил на себя строгий вид, но его взгляд по сравнению со взглядом сержанта казался на редкость теплым и добродушным. К тому же теперь можно было расслабиться, не опасаясь угодить в наряд.

Вначале Гришневич ещё изредка посматривал в сторону второго отделения, но потом полностью переключился на первое.

Солнце перевалило свою высшую точку, и время начало понемногу подходить к обеду. Но Гришневич не торопился прекращать занятия, и взвод пришёл в казарму только без пятнадцати три. Курсантов ожидал сюрприз. Накануне Томченко приказал каждой роте идти в столовую только в сопровождении барабана. Для всей роты приказ комбата, объявленный майором Денисовым, был полной неожиданностью. Пока второй взвод громыхал строевым шагом по плацу, прапорщик Атосевич придирчиво отбирал кандидатов в барабанщики. Кандидатов было пятеро — двое из третьего взвода и по одному от остальных кроме второго. Трое стучали совсем неважно, и вскоре Атосевич без всякого сожаления с ними распрощался. Осталось два претендента и оба из третьего взвода — Кротский и Калинович. Кротский вроде бы стучал получше, но как-то излишне суетливо и нервно. Калинович работал не так уверенно, но зато более спокойно, производя впечатление надежности. Прослушав курсантов ещё пару раз, Атосевич остановил свой выбор на Калиновиче. Обиженный Кротский злобно пробормотал что-то себе под нос и ушел в свой взвод. Калинович остался для получения соответствующих инструкций.

При построении на обед перед ротой предстал полностью экипированный Калинович, готовый барабанить по первому сигналу Атосевича. Вся экипировка исчерпывалась барабаном, висевшим с правой стороны на широком белом ремне, переброшенном через левое плечо.

— Рота, напра-во! Правое плечо вперед. Шагом марш, — скомандовал Атосевич.

Предварительно проинструктированный Калинович ударил палочками по коже старого, но еще прочного армейского барабана. И барабан, словно соскучившись за годы вынужденного безделья, благодарно отозвался веселым, задорным грохотом. Левую ногу нужно было ставить под глухой, сильный звук. Марш, который выстукивал Калинович, очень сильно напоминал пионерский. Калиновичу приходилось не сладко — нужно было идти впереди всей роты и, естественно, задавать строю ритм движения. Вместе с тем, нужно было еще и стучать в такт собственной ходьбе. Рота равняла свой шаг по Калиновичу, и курсанту стоило большого труда выдерживать нужную скорость ходьбы. Увесистый барабан удобств тоже не добавлял и задачу не облегчал. Глядя на красного от напряжения Калиновича, Кротский от всей души простил своего более «удачливого» товарища и поблагодарил судьбу за то, что она уберегла его от столь обременительной обязанности. В середине пути Атосевичу показалось, что курсанты недостаточно усердно тянут ноги вверх и он, приказав Калиновичу замолчать, остановил роту и заорал:

— Делай раз!

Это был один из излюбленных приемов (как Атосевича, так и сержантов) вдалбливания нудной техники строевой ходьбы. По команде «делай раз» все курсанты выбросили левую ногу вперед и неподвижно застыли посреди аллеи. Ноги оставались на вису, и через несколько минут мышцы устали настолько, что потребовались невероятные усилия для их удержания. Игорю казалось, что пройдет еще несколько секунд, и он не выдержит и опустит ногу. Но за это неминуемо должно было последовать наказание. Однако Атосевич тонко почувствовал момент всеобщей усталости и в самый последние миг скомандовал:

— Делай два!

По этой команде левый сапог следовало поставить на асфальт, а с правой ногой вновь проделать то же самое, что и с левой — по команде «делай раз» вновь удерживать ее над тротуаром.

— Делай раз!.. Делай два!.. Делай раз!.. Делай два!

Тищенко начало казаться, что это уже никогда не закончится. За каких-нибудь пять минут он устал сильнее, чем за всю строевую.

— Я вижу, что вы поняли свои ошибки. Рота, шагом марш!

Старания Атосевича принесли свои плоды. Первые девять метров курсанты поднимали ноги почти до поясных ремней, затем, правда, пыл несколько ослаб, но до конца пути сапоги взлетали вверх не менее чем на тридцать пять сантиметров от асфальта — никому не хотелось повторных «процедур» старшины роты.

За весь путь от казармы до столовой Калинович ни на минуту не смог расслабиться и уже проклинал тот миг, когда он сообщил Атосевичу о своем умении барабанить.

Игорь был рад нововведению, и даже придирки Атосевича не испортили общее благоприятное впечатление, которое произвел на курсанта барабан. Идти стало интереснее и как-то романтичнее — сразу вспоминались суворовские полки, идущие под барабанные марши.

После обеда должны были быть занятия в учебном центре, но пришел Атосевич и приказал выделить два взвода для работы в парке. Первый был в нарядах по роте, штабу и КПП, пятый — по столовой, а третий еще раньше отправили на уборку наташи. Осталось всего два полноценных взвода, и именно их Атосевич отправил на работу. С четвертым пошел сержант Миневский, а со вторым — Шорох. День выдался жарким, и Гришневич не захотел зря торчать посреди пышущего асфальтовым жаром парка. Миневский рассудил иначе — во время работы от взбалмошного и веселого, но совершенно бестолкового при решении серьезных вопросов Булькова будет мало толку, и лучше сходить самому.