— Почему щетку с кремом не вынули? И с полок нужно все на тумбочку положить. Быстро! — приказал Гришневич.

От волнения курсанты забыли все это сделать сразу и теперь, сопровождаемые недовольными взглядами сержантов, вытаскивали все содержимое наружу. Сапожные и одежные щетки были аккуратно завернуты в целлофановые мешочки. Баночки с черным кремом были у обоих, так что по поводу нижней полки никаких претензий не возникло. На верхней у Тищенко все было в порядке, а вот на нижней — не совсем. Во-первых, в суматохе он не догадался спрятать письмо матери, полученное вчера. Письмо Игорь уже прочел раз пять, но все равно хотел сохранить. Многие хранили письма, но это было опасно — их нужно было уничтожать после прочтения. Можно было, конечно, сунуть его в карман или под подматрасник, где лежали семь остальных, но Тищенко не догадался сделать это вовремя. Шорох выудил из-под книжек письмо и спросил:

— Тебя што, прыказ письма не хранить не касаецца, а?

— Никак нет, товарищ младший сержант — касается. Виноват — исправлюсь.

Шорох взял письмо с явным намерением разорвать его и бросить в кучу «конфискованного». Игорь представил пальцы Шороха, рвущие письмо матери и не выдержал:

— Товарищ младший сержант, разрешите, я сам порву?

— А што такое?

Шорох вопросительно смотрел на Игоря, а тот, как назло, никак не мог придумать вразумительный ответ. Не мог же он сказать, что хочет оставить письмо просто потому, что оно ему дорого, что оно — частичка родного дома. Но Шорох, сам того не ведая, пришел Игорю на помощь:

— Ты чытал письмо?

— Так точно. Только…

— Што толька?

— Только не до конца.

— Как это так?

— Я вчера начал читать перед самым обедом, потом задумался и не успел — надо было уже строиться идти. А потом совсем забыл о нем, — врал Игорь.

— Как это ты забыв? Вроде ещо склероза не далжно быть!

— Виноват, товарищ младший сержант.

— Ладно — чытай. Но больше не держы письмо в тумбачке.

Письмо было спасено. Гришневич в это время отошел чуть дальше и смотрел тумбочку Гутиковского и Доброхотова. Игорь не знал, то ли радоваться этому, то ли огорчаться: Гришневич был гораздо более грозной опасностью, но Шорох порой мог просто извести своими тупыми и мелочными придирками. «Вот кретин, быстрее бы он дальше валил», — зло подумал о Шорохе Тищенко. Проверив ящик, Шорох сделал замечание за то, что мыло лежало не в том углу, а затем вновь вернулся к средней полке.

— А это што? — Шорох вытащил две книги на белорусском языке, привезенные Игорем из дому.

— Книги, товарищ младший…

— Я вижу, што книги, а не гандоны! — зло перебил Шорох.

— Что тут такое, Василий? — спросил подошедший Гришневич.

— Товарищ сержант, ведь книги можно хранить в тумбочке? — с надеждой обратился к нему Тищенко.

— Можно, только не много, — после некоторого раздумья ответил Гришневич.

— Я ж не гавару, што нельзя! Палажы их ровна! — буркнул Шорох.

«Сам ведь, козел, все разбросал!», — подумал Игорь, но приказ выполнил быстро — сержанты могли передумать и отобрать книги.

— Вот так сразу нада было, — назидательно заметил Шорох, и сержанты двинулись дальше.

У Валика отобрали и тут же разорвали три письма, у Бытько забрали сломанную сапожную щетку (приказав, естественно, купить новую). Когда сержанты закончили осмотр тумбочек, Тищенко облегченно вздохнул.

Но, как оказалось, обрадовался он зря. Дали три минуты на то, чтобы отвязать вещмешки от решеток коек и вновь построиться с ними. Игорь бросился к своему мешку, но никак не мог его отвязать. Пока Тищенко отвязывал вещмешок, почти весь взвод уже построился на проходе. Увидев это, Игорь побежал в строй, совершенно позабыв о печенье, которое лежало в мешке. Во время всей этой кутерьмы Петренчик толкнул собственную тумбочку, из которой тотчас же выкатилась жестяная банка тушенки, три четверти содержимого которой уже было съедено.

— А это еще что такое? — нагнулся к банке Гришневич.

Все притихли.

— Взвод, равняйсь! Смирно! Я еще раз спрашиваю — из чьей тумбочки выкатилась банка? — тон сержанта предвещал грозу.

— Из моей, — чуть слышно пробормотал Петренчик.

— Не слышу — громче! — рявкнул Гришневич.

— Из моей, товарищ сержант, — значительно громче ответил курсант.

— Тебя что, Петренчик, плохо кормят? Или тебе не хватает? А?

— Никак нет, товарищ сержант — хватает.

— Чего же ты тогда тушенку жрешь?

«Странный вопрос — я бы сейчас тоже от тушенки не отказался», — подумал Тищенко.

— Виноват, товарищ сержант, — Петренчик густо покраснел и опустил голову вниз.

— Боец, смотреть на меня! Где ты ее взял? Вчера на кухне спер?

— Так точно.

Гришневич поднял банку, заглянул внутрь и зло сказал:

— О, да ты уже почти всю тушенку сожрал! Ладно, пока постой… Стать в строй!

— Есть.

— А теперь… Теперь всем развязать вещмешки и вытрясти их на пол. Быстро!

Все развязали свои мешки и принялись вытряхивать их содержимое. Кроме запасных мыльницы, мыла, зубной щетки и пасты там ничего не должно было быть. У некоторых не было мыльниц, и таких курсантов Гришневич жестко отчитывал. У Игоря было все, но, кроме того, у его ног лежала пачка печенья. Убрать ее не было никакой возможности, так как пока Гришневич проверял содержимое мешков, Шорох внимательно следил за любыми движениями во взводе. И все же, улучив момент, Игорь попытался отбросить ногами печенье под ближайшую кровать. Но, как назло, промахнулся и стукнул сапогом по полу.

— Была каманда «смирна», Тищэнка! — прикрикнул Шорох.

— Кому это там, на месте не стоится? — спросил Гришневич у Шороха.

— Тищэнку.

— Что же это тебе, Тищенко, на месте не стоиться?

— Виноват, товарищ сержант.

Посмотрев в сторону Игоря, сержант увидел печенье. Вначале Гришневич молчал, как бы проверяя истинность того, что он увидел, затем указал на неё Игорю:

— Поднять!

Тищенко поспешно выполнил приказ.

— Что это такое?

— Печенье. Виноват…

— Виноват? Да я его сейчас тебе по морде размажу, солдат, если ты моих слов не понимаешь! Припухли?! Взвод, становись! Равняйсь! Смирно! Петренчик и Тищенко — взять обнаруженные продукты и выйти из строя!

Предчувствуя недоброе, оба курсанта вышли на два шага вперед и повернулись лицом к строю.

— За незаконное хранение продуктов объявляю вам по наряду вне очереди! — торжественно и мрачнопродекламировал сержант.

— Есть наряд вне очереди! — хором ответили курсанты.

— Но это еще не все. За две минуты вы должны сожрать свои проекты перед строем. Жрали под одеялом — теперь попробуйте перед своими товарищами!

Насчет реплики про еду под одеялом Игорь ничуть не беспокоился — печенье всегда ели вместе не меньше пяти человек, и сейчас Гутиковский, Туй, Сашин и Доброхотов с сочувствием смотрели на Тищенко.

— Время пошло!

Игорь быстро разорвал пачку и отправил в рот сразу две плитки печенья. Жевать сухую пищу было неприятно, глотать — еще хуже, но выбора не было и приходилось спешить. На Петренчика Игорь не обращал никакого внимания — у него была собственная проблема. Как Тищенко не спешил, он все равно вряд ли смог бы съесть вовремя всю пачку, если бы Гришневич и Шорох иногда не отворачивались в сторону Петренчика. Тищенко даже показалось, что сержанты делали это намеренно, давая ему некоторую свободу действий. Во всяком случае, в эти моменты Игорь хватал несколько квадратиков и прятал их в карман штанов. Через две минуты Игорь, здорово ободрав себе горло, проглотил последний кусок печенья. Все это время взвод смотрел на него и, лишь когда Игорь закончил, все начали один за другим переводить взгляд на Петренчика. Тищенко тоже посмотрел на него и сразу же понял причину повышенного внимания взвода к себе: все это время Петренчик просто-напросто без единого движения стоял с жестяной банкой в руках и угрюмо смотрел на пол.

— Я не понял, Петренчик! Тебя что, мой приказ не касается?! А? Я сказал — жрать перед строем! — Гришневич подошел к нему вплотную.