— Белая ножка, серая шляпка, — говорил водитель. — Подберезовики, да и только!

Женщины смеялись.

Обер-лейтенант подошел к ним.

— Во-первых, останавливаться на мостах запрещено, а во-вторых, это — не кукольный театр, — резко сказал он непрошеным зрителям. Их смех оскорбил его. Он не переносил людей, которые потешаются, когда другие борются с трудностями. Шутки для него в таких случаях не существовали. Праздношатающиеся здесь нежелательны, он не терпел людей без понятия. — Садитесь в машину и поезжайте дальше! — требовательно заявил офицер этой троице. — Поторапливайтесь, пожалуйста!

Водитель пробормотал нечто вроде: «Вы нас не так поняли», а женщины почувствовали смущение. Без возражений они забрались в машину и уехали прочь.

Хейнц Кернер обеими руками вцепился в плащ-палатку. Сердце билось у самого его горла. Однако связанное сено обладало удивительно большой грузоподъемностью. Шорнбергеру и Никелю не составило никакого труда протащить узел с человеком через глубокое место посередине реки. Замыкающим следовал унтер-офицер Бретшнейдер, который нес свое собственное оружие и автомат Кернера. На берегу уже начинали раздеваться солдаты второго отделения. Наверху, на мосту, командир роты смотрел на часы. Девять минут, подсчитал он. Два других отделения должны действовать быстрее, чтобы всем уложиться в двадцать минут.

К речным зарослям, в которых первое отделение занимало позицию, примыкало обширное свекловичное поле, обеспечивавшее хороший обзор, вплоть до церковной колокольни и черепичных крыш скрытой наполовину в низине деревушки. На проселочной дороге за медленно ползущим рейсовым автобусом поднимались облака пыли.

«Мало дождей, — думал Бруно Преллер. — Если так будет еще две-три недели, то дома, на полях у Хагедорна, картошка будет мелкой, как слива».

Андреас Юнгман также следил за автобусом. Холодная вода и напряжение при переправе через реку потребовали от него усилий не более, чем десять минут игры в волейбол. Его мышцы расслабились, как после массажа. Солнце начинало проникать сквозь одежду. Связывающая тяжесть в руках и ногах теперь, во время лежания, становилась скорее приятной, нежели мучительной.

— Кто знает, я бы, пожалуй, тоже стал смеяться, если бы увидел нас с моста, — сказал Бруно Преллер, прижимаясь к земле рядом со старшим по комнате и подпирая подбородок кулаком.

— Гм, — бормочет Андреас Юнгман.

«Дадут ли нам время на перекур? — размышлял он. — По всему видно, что мы доберемся до казармы еще до двадцати часов. Если мне удастся обо всем договориться с командиром роты заранее, можно успеть на поезд, отходящий в 22.14. И тогда я был бы еще до полуночи дома».

— А ты не стал бы? — спросил Бруно Преллер.

— Конечно стал бы, — ответил Андреас Юнгман.

— «У того, кто не умеет смеяться над собой, совесть не совсем чиста», — утверждает постоянно наш священник. Да ты представь себя в качестве зрителя: более десятка совсем голых мужиков…

— И хорошо сложенных! — вмешался в разговор Йохен Никель, который расположился рядом в укрытии.

— С каской на голове и медальоном из жести на груди…

Негромкий разговор в этом духе продолжался и дальше. Один Андреас Юнгман хранил молчание. Только в этот момент ему стало ясно, что получение увольнительной зависит не только от продолжительности учений. Он ведь знает указания на этот счет. Они не уполномочивают командира роты освобождать солдат от службы для выяснения семейных проблем. Краткосрочный отпуск, как записано в наставлении, может быть предоставлен лишь в особых случаях. К таковым относятся свадьба, перемена места жительства, тяжелая болезнь или смерть проживающих совместно с ним членов семьи. Но то, что собирается сделать Дорис, разве это не является особым случаем?

«Что же делать, если он мне откажет? — размышлял Андреас. — Сжать зубы, проглотить комок в горле и продолжать службу дальше? Совместно проведенные дни и недели до женитьбы и после нее убедили его, да и Дорис, что их мечты и желания, их взгляды на многие вещи и явления и их оценка зачастую резко расходятся. Даже самая пылкая любовь не может устранить часов, в которые муж и жена становятся как бы чужими друг другу. В таких случаях дети часто являются тем мостиком, по которому они вновь находят дорогу друг к другу. Поэтому я не могу допустить, чтобы наш ребенок умер, еще не появившись на свет, — решил Андреас. — Мне безразлично, является ли предотвращение аборта особым случаем для командира роты, „Спасской башни“, или самого министра обороны. Дорис должна родить ребенка. Когда наконец малышка появится на свет, мы будем ее любить, она и я. Это свяжет нас сильнее, чем свидетельство о браке или два золотых кольца. Они должны дать мне увольнительную. Они просто-напросто обязаны!»

Солдаты третьего отделения, которые преодолели реку последними, поспешно сворачивали плащ-палатки, опоясывались ремнями и помогали друг другу повесить как положено саперные лопатки, фляги и патронташи.

«Двадцать одна минута», — отметил обер-лейтенант, посмотрев на часы. Никто не видел, как он качает головой.

— Второй взвод, выходи строиться на дорогу! — несся по полю зычный голос командира взвода. Серая волна выплеснулась из зарослей. Раздавались кряхтенья и стопы, стук и бряцание. — Пошевеливайся, пошевеливайся, пока еще не стемнело!

Лейтенант Винтер ждал уже наверху, на проезжей части дороги. Рядом с ним стоял командир роты с секундомером в руках. Пыхтя и сопя, солдаты взбирались по насыпи. В спешке отделения перепутались. Некоторые солдаты отстали на несколько шагов. В их числе был и Михаэль Кошенц, который теперь сам нес свое оружие и снаряжение. Он передвигался, ставя негнущиеся ноги циркулем. Бруно Преллер помог солдату с бледным лицом из третьего отделения выбраться из корней деревьев. Из-за этого оба отстали на несколько метров. Бруно Преллер, поднимаясь по склону вверх, оказался предпоследним во взводе. Несмотря на спешку, он увидел белый, сложенный вдвое лист бумаги, лежавший в траве, и поднял его. Письмо. Без конверта. Видимо, его потерял один из товарищей, уже становившихся в строй на дороге. На бегу Бруно сунул листок в правый нарукавный карман. Следом за ним пыхтел Кошенц.

— Двое из первого отделения, — обратился к ним лейтенант Винтер, — соберитесь с силами! Это вам еще в жизни пригодится, солдат Кошенц!

Гигант проглотил возражение. Он слишком устал, чтобы волноваться еще из-за этого.

Спускающийся лифт остановился на втором этаже. Это Дорис Юнгман нажала на кнопку. Ее коллеги посмотрели на нее непонимающим взглядом. Уже конец работы, а выход на первом этаже.

— Привет, — сказала она. — Мне нужно заглянуть еще в центральную.

Дощечка на двери гласила, что посторонним вход воспрещен. Телефонистка как раз собиралась уходить. Она у зеркала подкрашивала губы помадой перламутрового цвета. Нет, Дорис никто не звонил. В течение всего дня. Ошибка исключена.

— Ждешь важного звонка? — спросила она и, послюнявив палец, слегка пригладила свои черные, выщипанные до тонкой полоски брови. — А сама не можешь позвонить? У меня есть еще несколько минут времени.

— Благодарю, — ответила Дорис. — Это не срочно.

Прошло уже двадцать минут после закрытия магазина. Перед универмагом полно народа. Железная змея из автомашин на проезжей части дороги выпускала целые облака вонючего отработанного газа. Тротуары превратились в тесные рукава. Люди задевали друг друга сумками, сетками, пакетами. «Да не стойте же на дороге!» — «Не могли бы вы мне сказать, где…» — «К сожалению, у меня нет времени, я спешу домой…» Домой… Домой…

«Может быть, коллега из центральной действительно нашла бы возможность позвонить в казарму», — размышляла Дорис. Она двигалась вместе с толпой в привычном направлении. Продавщица, с которой она обычно шла часть пути вместе, уже ушла. Одна она двигалась значительно медленнее. Она не заметила одобрительного взгляда, которым проводил ее молодой полицейский. Она все думала о предложении телефонистки. Не было ли ошибкой с ее стороны, что она отклонила предложение? Нет, об этом сожалеть нечего. Дорис знала, что каждое слово, сказанное в частном телефонном разговоре, очень быстро обходит весь универмаг. И тем не менее предложение было сделано от души, очень хорошее предложение. Вполне возможно, что Андреас пытался дозвониться ей, но в рабочее время дальняя связь осуществляется подчас лишь после многих усилий.