Изменить стиль страницы

В день освящения лазарета приехало все санитарное начальство, начиная с Градоначальника, князя Оболенского, и А. А. Половцова, уполномоченного Красного Креста, медицинские инспектора и много моих знакомых. После освящения всем было сервировано угощение.

После открытия лазарет еще пустовал несколько дней, пока не дошла до него очередь, как вдруг поздно вечером было дано знать о прибытии партии раненых. Весь персонал и доктора были, конечно, налицо. Я страшно волновалась, так как теперь начиналась моя моральная ответственность за раненых. Среди первых прибывших один был очень тяжело ранен и в ту же ночь умер. Я приняла это близко к сердцу и, когда наступили его последние минуты, хотела вызвать доктора. Мне посоветовали этого не делать, так как доктор только что уехал после осмотра раненого и все необходимое прописал. Он ничего больше не в состоянии был сделать, и вызывать его было бесполезно, и это только помешало бы ему навестить тех, кто еще нуждался в его помощи, - слишком много было тяжелораненых, находящихся в его ведении. Все это было верно, спорить с этим я не могла. Но мне все же было тяжело и грустно, так как всегда остается надежда, что, может быть, доктор бы его спас.

Ни при операциях, ни при перевязках я никогда не присутствовала, так как помочь я ничем не могла. Но там, где я могла быть действительно полезной, я делала все, что было в моих силах, стараясь баловать, как могла, раненых, чтобы хоть немного скрасить им жизнь вдали от своих, утешить их и подбодрить. Их семьям я посылала подарки, опрашивала их, кому могу помочь и в чем семья больше всего нуждается. Чтобы их развлечь, я устроила им однажды большой праздник и танцевала перед ними с Орловым и Стуколкиным, в костюмах, как следует, именно ту «Русскую», которую я исполняла раз в Красном Селе.

1915 ГОД

За время войны я несколько раз выезжала из Петербурга на гастроли в разные города.

Первая поездка была организована Соколовским. Он повез целую труппу в Ревель для одного спектакля. Он для меня выхлопотал чудный салон-вагон, весь отделанный карельской березой в стиле ампир. Этот вагон назывался «Вяльцевским», так как она им пользовалась для своих поездок по России. С нами поехал также барон Готш. После спектакля, который отлично прошел, мы в ту же ночь отправились в обратный путь. Нам дали вагон-ресторан, и мы все очень весело провели время за ужином, а потом многие перешли в мой вагон, и мы продолжали кутить до утра. Я исполняла в Ревеле свое знаменитое па-де-де с Владимировым, который в 1911 году вышел из училища. Он был очень талантлив, и мне было приятно с ним танцевать.

Вскоре после ревельской поездки известный антрепренер Резников пригласил меня танцевать в Гельсингфорс с Владимировым. С нами поехали тенор Виттинг и капельмейстер Лачинов. Поездка была удачная, успех у меня был большой. Это было зимою, и море было затянуто льдом. Морские офицеры, бывшие на этом спектакле, предложили мне поехать посмотреть на их военные корабли, которые стояли закованные льдом недалеко от города на рейде. Мы доехали до них на санках по льду. Картина была очень курьезная, и к ним можно было подойти пешком. У меня был интересный снимок, где я стою с офицерами на льду, а сзади виднеются военные суда.

Удачный спектакль в Гельсингфорсе побудил Резникова тут же пригласить меня на один спектакль через несколько дней в Киев. В Киеве публика меня приняла очень холодно, вероятно желая показать свое недовольство тем, что я никогда к ним в Киев не приезжала, как это делали другие артисты. Мой партнер Владимиров имел гораздо больше успеха, нежели я. Киев был очень ревнив, он считал себя после Петербурга первым городом, имел прекрасный театр, и все первые артисты как-то обязаны были там выступать.

Вслед за тем Резников организовал большую двухнедельную поездку по России. Мы должны были выступать в Москве, Киеве, Харькове, Ростове-на-Дону, Баку и Тифлисе. Со мною поехали мой партнер Владимиров, тенор Виттинг, который пел между моими номерами, чтобы дать время переодеться и передохнуть, и капельмейстер Лачинов. Вся поездка должна была длиться около двух недель. Путешествовать во время войны было делом довольно сложным: в каждом городе надо было ехать в гостиницу, брать с собою туда весь свой багаж, а после спектакля спешить на поезд. Это было крайне утомительно. Великий Князь Сергей Михайлович уступил мне тогда свой салон-вагон, очень вместительный и оборудованный для дальних поездок. Середину вагона занимал довольно обширный салон, а рядом с ним была моя спальня и уборная. По одну сторону салона находился буфет-кухня, где мой лакей Арнольд мог в случае надобности готовить нам отличный обед, дальше было отделение для него и, наконец, багажное отделение. По другую сторону от салона было отделение в четыре места, где поместились Владимиров, Виттинг и Лачинов, затем было маленькое отделение, в два места, для моей горничной и Наташи Рубцовой, дочери моей экономки, а в последнем отделении помещался вагоновожатый. Пасха в тот год была 22 марта, и поездка наша состоялась сейчас же после Пасхи, в первых числах апреля.

Мы начали ее с Москвы, где я выступила в частном театре Зимина. Мой успех был обеспечен, Москва меня хорошо знала и любила, и действительно, успех был большой.

В Киеве, куда мы потом поехали, я имела на этот раз настоящий, очень большой успех. По-видимому, киевляне оценили, что я так скоро к ним вернулась, и наградили меня горячим приемом.

Вагон-салон вполне себя оправдал, большего удобства я не могла иметь. Мы все во время путешествия жили в вагоне, не покидая его. По прибытии на станцию его ставили на запасный путь. Я брала с собой в театр только то, что мне было нужно. После спектакля было весело возвращаться к себе в вагон как домой, где нас, по обыкновению, уже ждал обильный и всегда вкусный ужин, заказанный заранее в местном станционном буфете. Мы ни о чем больше не заботились. Вагон в нужное время прицепляли к отходящему куда следует поезду, и мы катили до следующей остановки, мирно отдыхая на прекрасных и удобных кроватях, а наутро Арнольд нам подавал кофе. И так, беззаботно, мы катили по России.

После Киева мы выступали в Харькове, где Владимиров заболел ангиною. Из-за этого пришлось отменить спектакль в Ростове, куда мы приехали поздно вечером. Весь вокзал был полон народу, собравшегося нас приветствовать. Я раскланивалась из окна. После Ростова, когда я выглянула в окно, я подумала, что мы попали в Венецию, кругом была только видна вода. Это был разлив Дона, и при лунном свете картина была потрясающая по красоте.

Следующая остановка была в Баку, главном нефтяном центре, городе миллионеров. Перед началом представления я через дырочку занавеси могла разглядеть публику; дамы были в богатых вечерних платьях, покрытых драгоценностями. Баку меня встретил чудным приемом, какого я не ожидала совершенно. После представления меня пригласили ужинать в лучший ресторан, и, когда я вошла в зал, раздались дружные аплодисменты. К моменту отхода поезда братья Маиловы прислали мне в вагон чудную икру со своих промыслов, которые славились на всю Россию.

Последним городом, где я должна была выступить, был Тифлис. Для Тифлиса я выбрала такие танцы, которые, я чувствовала, должны были бы им понравиться, как танец Индийской бабочки с Владимировым, и я не ошиблась в своем выборе, успех я имела очень большой.

Тифлис мне очень понравился. Я не успела осмотреть весь город, но то, что мне удалось увидеть, было чрезвычайно живописно. Два офицера, которые были мне представлены, повезли меня в загородный ресторан, чтобы послушать игру на зурне и посмотреть национальные танцы на берегу реки Куры.

Тифлис мне устроил трогательные проводы: когда мой вагон был прицеплен к отходящему поезду и подан на вокзал и я уже не могла из него выйти, весь коридор вагона был буквально запружен публикой, которая пришла со мною проститься. Зная, что я не люблю сладостей, мои два милых офицера, которые накануне меня возили в загородный ресторан, принесли мне с неимоверным трудом огромную круглую и плоскую корзину, полную фруктов и свежей зелени, и еле могли до меня добраться. Эти корзины называются в Тифлисе «табахи» и имеют то же значение, что в России хлеб-соль, которые подносятся на новоселье, на счастье. Полученные мною цветы прицепили на задней площадке снаружи и часть вносили в салон-вагон.