Семья Пироговых мужественно переносила невзгоды. Смерть детей не могла разрушить ее, ведь это была одна из тех многодетных семей, где дети рождались каждый год и умирали тоже довольно часто. Неизбежные рождения и смерти уже как бы направляли русло жизни, освящались религиозными канонами. Карточный проигрыш, если он не чрезмерно велик, тоже не мог угрожать такой семье, дети росли и должны были делать ошибки: напиваться с непривычки, проигрывать в карты, тайно венчаться. Семью разрушило неожиданное разорение. Законы, традиции, семейный уклад – все выросло на материальном благополучии.

Но фундамент этого материального благополучия был уничтожен волею случая.

Как уже говорилось, Иван Иванович Пирогов служил казначеем. Однажды его сослуживец повез на Кавказ большие деньги – тридцать тысяч рублей – и исчез вместе с ними. Суд взыскал деньги с Пирогова. Все имущество было описано и продано. Для Пироговых пришло время нищеты, которая вытолкнула семью из привычного круга жизни.

Как ни странно, но неожиданная бедность, крушение семейного уклада способствовали появлению великого хирурга Пирогова. Произошло это так.

Из пансиона Николая забрали – за неимением денег для оплаты его обучения. Курс в пансионе был рассчитан на шесть лет, Пирогов проучился всего два года и получил документ следующего содержания: «Комиссионера 9-го класса сын Николай Пирогов обучался в пансионе моем с 5 февраля 1822 года катехизису, изъяснению литургии, священной истории, российской грамматике, риторике, латинскому, немецкому и французскому языкам, арифметике, алгебре, геометрии, истории всеобщей и российской, географии, рисованью и танцеванью, с отличным стараньем при благонравном поведении… Надворный советник и кавалер Василий Кряжев». Учеба закончилась…

Но тут на помощь пришел Ефрем Осипович Мухин, тот самый любимый семейный врач. Он сказал Пирогову-старшему, что сын у него толковый и его надо послать сразу в университет, не доучивая в пансионе – так будет дешевле.

Это была явная авантюра, потому что в университет тогда поступали с шестнадцати лет, а Николаю исполнилось всего четырнадцать. Но другого варианта просто не было.

Нанятый отцом студент-медик Василий Феоктистов занялся подготовкой Николая, а сам отец пошел по канцеляриям бить челом, совать «под локоток», то есть давать взятки. Благодаря его усилиям 1 сентября 1824 года «по императорскому указу» было удостоверено, что в формулярном списке Ивана Пирогова «значится в числе прочих его детей законно прижитый в обер-офицерском звании сын Николай, имеющий ныне от роду шестнадцать лет».

Теперь университет мог стать реальностью, но при условии, что Николай выдержит экзамены. И он сделал почти невозможное для четырнадцатилетнего мальчишки: готовился как одержимый и на экзаменах проявил подлинную зрелость и весьма обширные знания. Вот цитата из документов университетского архива: «По назначению господина ректора университета мы испытывали Николая Пирогова, сына комиссионера 9-го класса, в языках и науках, требуемых от вступающих в университет, в звание студента, и нашли его способным к слушанию профессорских лекций в сем звании».

Так 22 сентября 1824 года Николай Пирогов стал студентом Московского университета. На его книжных полках появились книги по анатомии, физиологии и фармакологии, а на столе – человеческие кости.

Николай Пирогов впервые по требованию правления университета написал расписку: «Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что я ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу ни внутри империи, ни вне ее не принадлежу и обязываюсь впредь к оным не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь. В чем и подписуюсь. Студент медицинского отделения Николай Пирогов».

Он ничего не знал ни о каких тайных обществах, а вот слова «Студент медицинского отделения Николай Пирогов» писал с гордостью.

От университета до дома было далеко, и обеденное время Николай Пирогов проводил в «10-м нумере для казеннокоштных студентов» у бывшего своего учителя Феоктистова.

Осенью 1824 года, в тот самый день, когда «сын комиссионера 9-го класса» Николай Пирогов подавал прошение о зачислении студентом Московского университета, адмирал Шишков, министр народного просвещения, произнес речь, требуя «оберегать юношество от заразы лжемудрыми умствованиями». Царю же министр писал откровенно: «Прошу высочайшего позволения… по тушению того зла, которое хотя и не носит у нас имени карбонарства, но есть точно оное…» «Тушение зла» было высочайше позволено. Гонение науки стало политикой.

Случилось так, что Николай Пирогов сел на студенческую скамью в годы, трудные для науки. Но у него были хорошие учителя.

Он учился у профессора Христиана Ивановича Лодера, знаменитого анатома, доктора медицины. В свое время Лодер преподавал в Йене анатомию, физиологию, хирургию, акушерское искусство, медицинскую антропологию, судебную медицину и естественную историю. С 1810 года он жил в России, получил чин действительного статского советника и звание лейб-медика. Во время войны 1812 года Христиан Иванович был организатором крупных госпиталей. В 1818 году государь приобрел у Лодера богатое собрание анатомических препаратов и подарил его Московскому университету. Вскоре профессор занялся постройкой анатомического театра в Москве по собственному плану, затем стал безвозмездно читать лекции по анатомии в этом же театре для студентов Московского университета, дополняя их практическими занятиями.

Изучив хирургию у лучших специалистов Европы и в лучших анатомических театрах того времени, Лодер владел своим искусством в совершенстве. Он презирал рутину и всегда отстаивал высокий профессионализм при операциях. Как профессор Христиан Иванович отличался точностью своих наблюдений и полной ясностью изложения. В области теории хирургии он сделал много ценных наблюдений и обобщений, основанных на опыте, например, о лечении вывихов, водяной болезни, волчьей губы, рака в области рта и многое другое.

Другим учителем Пирогова был профессор терапии Матвей Яковлевич Мудров, который после Аустерлицкой битвы первым в России начал читать курс военной гигиены, был одним из основоположников русской военно-полевой хирургии и терапии. Мудров любил говорить молодым врачам: «Придерживайтесь сказанного Гиппократом. С Гиппократом вы будете и лучшие люди, и лучшие врачи». С именем Матвея Яковлевича связана реорганизация преподавания в России медицинских наук: были введены практические занятия для студентов и преподавание патологической и сравнительной анатомии, усилено оснащение кафедр учебно-вспомогательными пособиями.

Мудров был семейным врачом многих именитых семейств: Голицыных, Муравьевых, Чернышевых, Трубецких, Лопухиных, Оболенских, Тургеневых. С самых первых дней своей практики он скрупулезно записывал в тетрадках о диагнозе, особенностях течения болезней и тех средствах, которые применялись для лечения, а также об их эффективности, собирал истории болезней. Это позволяло в любой момент найти историю болезни того или иного больного, к которому пригласили Матвея Яковлевича, и возобновить в памяти способ лечения, который использовался в данном конкретном случае. Нередко много лет спустя после первого посещения того или иного больного к Мудрову обращались пациенты с просьбой отыскать в его книгах рецепт препарата, который им помог. Ни один врач Москвы, даже самый знаменитый, не располагал таким собранием практических наблюдений.

«Научитесь, прежде всего, лечить нищих, – говаривал студентам Матвей Яковлевич. – Богатого легче вылечить. Бедняку же и снадобье из аптеки выкупить не на что». Он считал, что не только снадобья приносят исцеление, но также «избранная диета, полезное питье, чистый воздух, движение или покой, сон или бдение в свое время, чистота постели, жесткость ее или мягкость». Не менее важными являлись, по его мнению, и душевные лекарства, поскольку они сообщают больным твердость духа, который побеждает телесные болезни. Первый же рецепт для здравия, который давал этот великий врач, был таким: «В поте лица твоего снеси хлеб свой. То есть трудись».