Изменить стиль страницы

– Черт! Мне очень жаль, Клэрис.

– На самом деле, Дэйви очень даже повезло. Сейчас у нас в Хьюстоне – сразу две эпидемии. Полиомиелит и холера! В нашем квартале, уже семь или восемь человек умерло… Каждый день – похороны… Хорошо, что Мэри и Билли удалось доставить Дэйви в больницу еще до наводнения… Ты знаешь, он был на аппарате искусственного дыхания целые сутки. Они называют эту штуку: «Железные Легкие». Некоторым из тех, кто поступил позже, – аппаратов не хватило! Типа: кто не успел, тот опоздал.

Вот и отлично, заявила беззаботная часть мозга. Повезло. Аппарат нашелся. Кто-то из детей болеет полиомиелитом и потом не может ходить. Это нормально, с каждым ребенком может произойти такая незначительная неприятность. Ну и что? – Он сможет ходить? – спросила другая часть мозга.

– Доктор сказал, недели через три или около того, мы будем знать наверняка… А позавчера приходила медсестра по реабилитации. Она сказала: надо надеяться на лучшее, но готовиться к худшему.

– К худшему?

– Ну, если паралич останется… Она сказала, если паралич останется, мышцы начнут потихоньку усыхать и сокращаться. И колени тогда согнутся, на всю жизнь.

Беззаботная часть головы Марка вдруг решила перехватить инициативу в разговоре, – А, так он теперь будет как тот «мальчик-паучок»! Что из дома на перекрестке, около шоссе. Ты видела, Клэрис, как он ловко ползает на руках? У него еще ножки скручены, как у йога, в позе лотоса. И он ползает на двух низеньких табуретках! Наш Дэйви тоже так научится, без проблем.

Вдруг, та же оптимистичная часть мозга выдала на-гора блестящее предложение, – А еще лучше, мы найдем для Дэйви скейтборд! Будет вообще класс!

Клэрис посмотрела на Марка взглядом, полным удивления и страха. Ясное дело, что она удивилась и испугалась, сказала в голове у Марка беспокоящаяся часть мозга. «Вообще класс!» тут совсем ни к селу, ни к городу.

Но вечная оптимистка Клэрис не могла отказаться даже от такого «блестящего предложения», – Да! Скейтборд – это должно сработать, я думаю… На скейте, Билли сможет брать Дэйви с собой делать Маршрут, правда здорово?

А беззаботная часть мозга Марка все спешила внести свою лепту в разговор. – Эй, Дэйви! – сказала она тем супер-пупер-оптимистическим тоном, которым надо всегда говорить с малышами, – А где у нас папины ручки?

Дэйви отложил паровозик и пошевелил пальчиками в воздухе.

– Правильно! Это теперь папины ручки! Отлично Дэйви! Ты у нас умница! А теперь скажи-ка нам: кто твой папа?

– Инвалид войны!

– А что мы будем говорить на Маршруте, Дэйви?

Поможем Инвалидам! Поможем Инвалидам!

Вот и отлично, заключила у Марка в голове беззаботная часть его мозга. Дэйви еще совсем маленький. Скоро привыкнет ездить на скейте, и даже не будет помнить, что он мог когда-то ходить и бегать. Как глупо, не согласилась беспокойная часть. Тебе сказали, что твой внук может остаться калекой – на всю жизнь. А ты весело распланировал, как мы найдем малышу скейт и отправим его с папой делать Маршрут, милостыню собирать.

– Как долго… я был здесь? – спросила беспокойная часть Марка. Отчего это Клэрис смотрит на меня как на буйно-помешанного, подумал он. Я совсем не буйный. Небольшое раздвоение личности – это даже не психоз.

– Ты помнишь что-нибудь вообще?

– Не-а. Последнее, что я помню, это на заводике Фреда… Меня «Мясник» подстрелил из обреза. Хотя – нет. Еще что-то помню…

Он попытался сосредоточиться. Нет, полной амнезии у него не было. Сохранилось несколько обрывочных эпизодов, но, видимо, не в хронологическом порядке и каких-то странных. Например, Марк откуда-то знал наверняка, что в этой палате было шестнадцать коек. Он видел всю комнату, точнее, небольшой зал, еще до того, как вокруг коек установили ширмы. Судя по нескольким оставшимся предметам дорогой дизайнерской мебели, это здание было изначально не больницей, а каким-то шикарным офисом. Открытое пространство для сдачи в аренду. До Обвала, в этом зале, вероятно, стояли «кубики» и столы для «офисного планктона».

В одном из оставшихся в памяти эпизодов, Мэри бежала по проходу между койками. Вместо рук у нее были крылья, как у журавля, и она махала ими в воздухе. Марк испугался, что если Мэри удастся взлететь, она ударится головой о панели подвесного потолка. У нее явно не было никакого опыта журавлиных полетов. Клэрис, вероятно, думала о той же опасности. Она катилась за Мэри в виде огромной головки швейцарского сыра, и пыталась схватить Мэри за крыло, чтобы предотвратить необдуманный полет… В другом эпизоде, по палате, как в аквариуме, плавала от кровати к кровати огромная каракатица. Она была светло-фиолетовая, с несколькими красными пятнышками, и выглядела очень профессионально в своих очках с металлической оправой и с фонендоскопом, небрежно наброшенным на слизистое туловище. Каракатица подплыла к койке Марка, подняла щупальцем рентгеновский снимок и произнесла успокоительно: «А! Бу-бу-бу!» Потом, выпустив облачко чернил, каракатица поплыла к двери.

Еще в памяти сохранился обрывок, как Марк, старший эксперт Алан Мосс и неизвестный Марку депьюти ехали по шоссе Беамонт, но не в автомобиле, а на резиновой лодке «Зодиак». Подвесной мотор время от времени чихал и останавливался, тогда депьюти разражался проклятьями и дергал за шнур, чтобы запустить мотор снова. Он объяснял Алану что-то о плохом уплотнении, и что вода попадает в масло. Алан не обращал на жалобы депьюти никакого внимания, и продолжал твердить Марку какую-то чушь. Что-то вроде, что он всегда рад видеть Марка в своем морге в качестве посетителя, но ни в коем случае – в качестве клиента. Потом, припомнил Марк, депьюти заехал на лодке в дверь какого-то облезлого трехэтажного здания и пришвартовал свое суденышко к перилам затопленной лестницы.

Тут Марк осознал, что эпизод с «Зодиаком» должен быть, вероятно, первым в последовательности, сразу после того, как его подстрелил «Мясник» на заводике Штольца. Причем, это была не галлюцинация. Шоссе Беамонт было, скорее всего, затоплено, вот почему Алан и депьюти были на лодке, а не на полицейском пикапе. Облезлое трехэтажное здание было вот этой самой больницей. Что касается других эпизодов, они явно были вызваны доморощенным анальгетиком в той капельнице над кроватью.

Марк закрыл глаза и попробовал припомнить что-нибудь еще. В памяти всплыл эпизод, который Марк никак не мог отнести ни к галлюцинациям, ни к реальности. Марк был, вроде бы, в операционной, под огромной яркой лампой и с тонкой трубочкой для кислорода, присоединенной к пластмассовой штучке в носу. «Может, дадим ему маску?» – спросил кто-то. Голос был странным: лишенным всех высоких частот и тягучим, как замедленная звукозапись.

«Не-а… Ему и так хорошо,» – это был еще один мужской голос, тоже как на замедленной записи. Человек в хирургическом костюме склонился над Марком и потянул левое веко Марка вниз. Каждой быстрое движение оставляло в воздухе цветной след.

«Ты знаешь, впечатляет! Что это вы ему укололи?» – снова раздался первый голос.