— Ну, кажется, прорвались, — вздохнул облегченно Триканчук.
— Кажется… Поскорей бы добраться до леса. — Наташа прибавила скорость. — Осталось километра три.
Шоссе врезалось в холмы, покрытые редким кустарником и, огибая склоны, петляло. Грузовик обгонял обозы и подводы, возвращавшихся из города татар. Навстречу неслись машины, грохотали брички с полицаями. Дорога не широка. Чтобы разминуться или обогнать, приходилось убавлять скорость.
Начинало смеркаться, когда грузовик наконец выбрался на прямой участок шоссе.
Погода менялась. Подул бриз. С моря надвигались тяжелые низкие облака. Серое покрывало наползло уже на скалистые гребни Балаклавских гор и медленно спускалось в долину, предвещая снегопад.
Впереди показались крестьянские подводы с дровами и хворостом; они медленно ползли навстречу, прижимаясь к кювету. Наташа, не сбавляя ходу, разминулась с ними, сделала крутой поворот и выехала за косогор.
И тут за большим камнем у обочины Наташа увидела черную легковую машину с открытым верхом, которая прижалась к кустам, точно прячась и кого-то поджидая. Эту эсэсовскую машину с пулеметом в кузове, приспособленным для кругового обстрела, она не раз встречала и раньше на улицах города, на Симферопольском и здесь, на Ялтинском шоссе и всегда благополучно ее миновала. Но сейчас как только грузовик свернул за косогор, из машины выскочил офицер-эсэсовец и поднял жезл. Казалось, он только и ждал появления грузовика.
Наташа от неожиданности машинально потянулась рукой к тормозу.
— Не останавливайся! — крикнул Триканчук. — Жми вовсю, иначе нам амба! Эти все обыщут и карманы вывернут.
Грузовик с ревом пронесся мимо, развивая предельную скорость.
— Беда — нет отражателя. — На повороте Наташа поглядела назад. — Они развернулись. Погоня! — предупредила она.
Донесся резкий протяжный гудок. Второй, третий. Наташа до отказа выжимала газ, хотя и понимала, грузовик не легковая машина, как ни гони, а через минуту-другую эсэсовцы настигнут.
Черная машина, нагоняя, непрерывно сигналила.
Триканчук постучал автоматом в стенку кабины и крикнул:
— Приготовьтесь! Эсэсовцы!
— Пулемет никак не соберем, — донесся из кузова чей-то голос.
Наташа вела грузовик по середине шоссе на предельной скорости, не давая себя обогнать.
— Гони! Гони! — требовал Триканчук. — Может, ребята успеют собрать пулемет.
Ему было ясно — стычки не избежать, а товарищи в кузове, видимо, растерялись. Эсэсовцев хоть и меньше, но они могут взять сноровкой — насобачились в карательных операциях. «Но и против сноровки есть сила — хитрость», — подумал Триканчук и проверил, прочно ли диск сидит в гнезде.
— Теперь остановись. Но мотор не глуши, — бросил он. — И не пугайся, если напущусь на тебя.
Наташа не поняла смысла последних слов, но свернула к обочине и затормозила.
Легковая машина с воем проскочила вперед метров на восемьдесят и стала поперек дороги, загородив проезд. На шоссе выскочили офицер и трое солдат, шофер остался за рулем. В руках офицера был уже не жезл, а револьвер.
Триканчук одновременно с ними выпрыгнул из кабины на асфальт.
— Ребята, эсэсовцы! — крикнула Наташа. — Бейте их!
— Молчать! — рявкнул Триканчук, наводя на нее автомат. — Почему нарушаешь правила? Если офицер требует — надо остановиться!
Глазом он косил на эсэсовцев. Солдаты, опередив офицера, подходили и были уже шагах в двадцати. Наташа слышала, как позади один за другим выскакивали из кузова товарищи, но почему-то не стреляли.
— Комиссар капут! — крикнул офицер и приказал одному из солдат сесть вместо нее в кабину за руль.
— Стреляйте же! Чего рты разинули?! — опять крикнула Наташа.
Триканчук вдруг резко повернулся и дал длинную очередь. Наташа видела, как двое солдат свалились на мостовую, а третий, раненый, пополз в кювет; шофер, выскочив из машины, припустился под гору. И тут наконец из-за машины раздался пистолетный, а затем винтовочный выстрел. Офицер рухнул на землю.
Из-за поворота показался конный обоз. Ездовые, услышав стрельбу, бросали подводы и разбегались.
— Вот так-то. И мы не на руку лапоть надеваем, — сказал Триканчук, бросив взгляд на офицера, уткнувшегося лицом в снег, и приказал: — А теперь все в машину!
Он проверил, есть ли еще в диске патроны и вскочил в кабину грузовика.
— Нажимай! — сказал он Наташе.
Грузовик обогнул по кювету эсэсовскую машину и с ревом понесся, заглушая раздававшуюся позади автоматную трескотню.
Чем дальше, тем гуще, плотней становились заросли кустарника на склонах холмов, постепенно переходя в густую лесную чащу.
Быстро смеркалось. Вдали таяли, растворяясь в сумеречной мгле, контуры вершин Яйлы. На одном из поворотов повстречался конный обоз, а немного спустя пронеслись три грузовика с солдатами.
— Пора подаваться в лес, — сказала Наташа. — Доедут до эсэсовской машины и начнут погоню.
— Точно, — подтвердил Триканчук. — Давай причаливай. Проехав еще немного, Наташа затормозила на повороте возле крутого обрыва, но не глушила мотора.
— Вылезай! — крикнул Триканчук, выскакивая на обочину.
Все высыпали из кузова, торопливо разбирали оружие, мешки, ящики с патронами. Наташа заглянула в кузов — никого. Она вернулась к кабине, включила скорость и на ходу соскочила с подножки грузовика.
Машина как бы нехотя, покачиваясь, перевалила кювет и покатилась вниз. Наташа видела, как грузовик рухнул на камни, заскрежетал и перевернулся.
Шоссе опустело. Только слева у кустов на проталине остались следы, ведущие в гору.
Расплата
Шесть паровых лебедок на корме и в носовой части корабля выдавали грузы из трюмов на берег, наполняя пристань гулом, скрежетом и визгом плохо смазанных шестерен.
У носового трюма на отводке стоял Николай Андреевич. Направляя работу морской и береговой лебедок, он подобно дирижеру взмахивал то левой, то правой рукой, и по его сигналам лебедчицы травили, подтягивали тросы.
Морской лебедкой управляла розовощекая, шустроглазая Фрося. Она уверенно передвигала рычаги, поднимая стальную сетку с грузом прямо по центру люка. Из девушек она первая стала на лебедку.
Жила Фрося на Нижней Чапаевской и часто по-соседски забегала к Михеевым, болтая, засиживалась у тети Стеши. Когда приходил Коля, она краснела и поспешно убегала домой. Тетя Стеша, конечно, догадывалась о причинах ее посещений и частых вечерних отлучек сына, но виду не подавала. Фрося ей нравилась, девка она видная, работящая — вся в мать. И тетя Стеша про себя уже строила планы.
Как-то летом, зайдя к Михеевым, Фрося заявила, что ей надоело убирать мусор на улицах и что она пойдет работать на пристань.
Коля устроил девушку на работу. Шульц поставил ее на лебедку и сказал, что взял бы еще несколько девчат на лебедки, так как парни ему нужны на переноске грузов.
Увидев, что дядя Коля поднял правую руку, Фрося подтянула трос, и сетка, доверху наполненная ящиками с консервами, на полметра поднялась над трюмом. Затормозив, девушка выжидающе поглядела на свою подружку Валю, управлявшую береговой лебедкой. А Валя с застывшим от напряжения лицом следила за сигналами отводчика, потом легким движением перевела рычаг и плавно оттянула сетку с грузом за борт.
— Давай, давай веселей! — поощрительно покрикивал Николай Андреевич. Груз, пройдя за борт транспорта, повис над причалом, старик резко опустил руку и крикнул: — Майна!
Костя, стоявший на приемке груза, дивился легкости и необычной быстроте, с какой Валя освоила механизм. Он не удержался и похвалил:
— Молодец! Здорово у тебя получается!
— В своего учителя пошла, — лукаво подмигнул Николай Андреевич. — Пообвыкнется, она и Фроське не уступит.
Валя вспыхнула, задержала взгляд на темном от загара лице Кости. Рука дяди Коли поднялась, и она снова взялась за рычаги.
Год с лишним Валя не видела Костю. Вскоре после того, как они оба у Херсонесского маяка попали в колонну «цивильных» пленных, а потом ночью бежали из концлагеря, она уступила уговорам матери и покинула Севастополь. Это избавило ее от многих неприятностей. Слишком известна она была во время осады города как вожак добровольной молодежной санитарной дружины. Около года Валя провела в деревне под Джанкоем у своей тетки. Мать писала, что заходил Костя, но, узнав, что Валя уехала, больше не появлялся. А фронт уже подошел к Перекопу. Фашистская солдатня запрудила села Северной Таврии. Полевые жандармы начали прочес населения и охоту за молодежью. Одних везли к Перекопу и под Керчь возводить земляные укрепления, других угоняли в Германию. Тогда Валя переехала к старшей сестре в Симферополь. На бирже труда не отмечалась и, чтобы не попадаться на глаза уличному старосте и полицейским, кочевала по квартирам подруг и знакомых сестры.