Найти того, кто не хочет быть найденным ночью, и не имея понятия, где искать - безнадежное дело. Лотт пошел наобум, и не успел облечь ругательство в сторону беспечного Родриго в слова, как столкнулся с еще более мрачными и недовольными инквизиторами.

Капельки конденсата облепили скуластое и суровое лицо Шэддоу подобно навозным мухам.

- Мы уходим. Зови людей. Живо! - скомандовал Мрачный Жнец тоном, давящим пререкания в зародыше.

- Это касается покоривших-ветер? - спросил Лотт. - У нас произошел один инцидент.

- Сейчас не до того, - перебил не на шутку перепуганный брат Леон. - Нам нужно выбираться из Ветрореза, если не хотим поджариться до хрустящей корочки.

Леон был молодым и неоперившимся сыном Церкви Крови. Только сейчас Лотт понял, насколько заразителен оказался его пример. Парнишка нахватался многого от святого Лоттара Марша. Это не могло не радовать. В конце концов, чем он не пример для подражания?

Лотт посмотрел в сторону распространяющегося огня. Пламенеющие птахи кружили над Ветрорезом, оседая на гонтовых и соломенных крышах, а сев - пожирая ненадежные людские жилища.

- Пожар, что принесли торфяники? - высказал он предположение.

- Много хуже, мрачно ответил Шэддоу. - Червоточина. Язва вскрылась здесь и захватывает город.

Лотт выругался. Затем еще раз, покрепче да с азартом.

- Я попробую остановить заразу.

- Нет.

- Что?

Из таверны выскочили безликие. Раскрасневшиеся от выпитого лица ошарашено взирали на пожарище. Родриго принес вещи Лотта. Действие зелья теряло силу. Большой любитель чеснока перестал глупо улыбаться и посерьезнел.

- Мы не станем спасать этот город, Лотт, - терпеливо, как ребенку, сказал Шэддоу. - Это невозможно.

- Почему?

- Эпицентр врат находится там, - он указал на юг свободной рукой. Другой же инквизитор хаотично крутил розарий. Четки бряцали. Стеклянные и металлические бусы создавали акустический диссонанс, не успокаивая; наоборот, они выводили из себя похлеще визгливой бабы. После закрытия червоточины Мрачный Жнец собрал бусины и снова насадил их на веревку.

- Мы не погасим очаг?

- Ты когда-нибудь тушил пламя вилкой?

- Это здесь при чем?

- Увидишь, - сказал инквизитор. Он посмотрел на собравшихся, и спросил: - Где остальные?

- О, падальщик, - Лотт хлопнул себя по лбу. - Я послал их узнать, что к чему в городе. Они скоро вернутся. Я уверен, если мы подождем...

Из таверны выскочил мальчишка и побежал куда глаза глядят, оголтело крича о последнем дне и Зароке, забирающем людские души. Люди высовывались из окон, и с ужасом взирали на текущий к ним жидкий огонь. Затем Лотт услышал, как они начали молиться. Первые робкие слова слетали с языка, отвыкшего от богоугодного сказа.

Люди выходили на улицу, некоторые были в чем мать родила. Женщины, дети, старики, еле держащиеся на ногах. Они собирались по двое-трое. К таким стекались остальные. И вот подворье гостиного двора заполонили ошалелые и напуганные горожане, не знающие куда бежать и где искать спасения.

Стражи попытались создать круг, чтобы заслонить святого, но началась давка и строй сломался.

- К воротам, - закричал Шэддоу. - По команде. Давай!

Бухнуло так, что заложило уши. Перед Лоттом образовалось свободное пространство, чем он не преминул воспользоваться и дал деру вслед за остальными. Краем глаза Марш подметил последствия магического удара. Заклятье отбросило людей в стороны. Некоторые влетели в окна. Тем, кто приложился о стену, считай, не повезло. Они не скоро придут в себя, если очнутся когда-нибудь вообще.

- Зачем ты это сделал? - закричал Лотт.

- Не отставай. Сейчас начнется.

- Инквизитор! - закричал безногий попрошайка, указывая перстом в их сторону. - Люди, там инквизитор! А с ним еще один! И еще! И еще! Они спасут!

- Куда вы? - закричала его товарка, пытаясь схватить Бьерна за рукав. - Помогите же нам!

- Боги, они бегут прочь, - пролепетал кто-то, скрывавшийся во тьме подворотен. - Спасенья нет!

- За ними! Там спасенье! - сразу нашелся другой человек, мясник в окровавленном фартуке, то ли натянутом второпях, то ли снятом наполовину.

Затем началось то, что Лотт рад бы забыть, да только нет такого способа.

Они бежали, дрались, костыляли каждому встречному, выбивали глаза и оставляли в стороне женщин, протягивающих к ним младенцев и просящих вытащить хотя бы детей из этого ужаса.

Люди тянулись к ним как мотыльки на светильник. Они обжигали крылья, но не могли не попробовать полететь на манящее зарево. Сначала наскоро сформировавшиеся группы дрались между собой, чтобы победившая сторона добралась до "тех, кто поможет выжить" и "не бросит умирать". Но такие отряды очень быстро сообразили, что таким образом Лотт сотоварищи не достанется никому. Тогда они объединились в одну большую и разъяренную силу под названием - неуправляемая живая масса.

Люди хватали их, рвали одежду, превращая в лохмотья, надумав впопыхах небылицы о чудодейственных кусочках плоти церковников. Из провалов окон, злачных переулков, дворов, воняющих навозом вперемешку с парным молоком, к ним тянулись руки. Десятки и сотни - они множились как тараканы. Мозолистые пальцы, скрюченные после многочасовой работы пальцы, пальцы тонкие и отлетающие обрубками, столкнувшись с полосой стали. Безликие не панькались. Бьерн крушил молотом, а когда тот увяз в очередном бедолаге, достал шестопер. Шэддоу слал заклятье за заклятьем. Квази шептала наговоры, удерживая защитную пелену от сыплющегося на их головы огня, смешанного с пеплом.

Лотт задержался лишь один раз. Он почувствовал ее. Гниющее средоточие всего дурного. Червоточина одновременно и походила на то, с чем он имел дело ранее, и была чем-то иным. Оставив хлеб на пару дней, находишь на нем цвель. Но она распространяется постепенно, поедая буханку по частям. И чаще - изнутри. Ветрорез был такой буханкой. И сейчас его поедала зараза Зарока как проголодавшийся падальщик добычу. Люди исчезали - уходили в тени, становились тенями. Так это видели Шэддоу и остальные. Лотт смотрел на вибрирующие как струны души, зажатые между миром мертвых и миром живых. Он остановился всего на мгновение, чтобы перевести дух и успокоить бунтующее сознание, но его оказалось достаточно. Умирающие или ожившие мертвецы - не важно; Лотт понимал, что застывшим на границе все равно, как он их назовет. Эти... страдающие создания столкнулись с червоточиной и проиграли бой. Одни уходили, мирно вскрывая вены, выбрасываясь на брусчатку или же окунувшись с головой в стылую воду здешней реки. Некоторые, скрывавшие в тайнике души поступки, которыми нельзя гордиться, страдали. Глядя на них, страдал и Лотт. Он видел как муж и жена раздирают друг друга на части, говоря о вечной любви, он видел как похотливая женщина, срывая с себя одежду идет к колу. Священнослужители и мелкопоместные дворяне вставляли в плети гвозди и раздирали себе спины. Но хуже всего были дети. Они смеялись и хохотали, прыгая вокруг разверзшегося ада, и хлопали в розовенькие ладошки. На головах их, разрывая черепную кость и вспарывая кожицу, вырастали рожки. Лотт хотел закрыть глаза, но что-то не давало, заставляя пялиться на происходящее. Все, что он мог - слезами смывать чужие грехи. Неужели все они заслуживают такой участи? Почему боги такое допускают? Почему не сойдут на землю и не прекратят творящееся безумие?

И внезапно подумалось - а что если это его обязанность? Что если он, новоявленный святой, ниспосланный на землю, чтобы прекратить мучения остальных?

Что ему делать? Как быть?

Ощущение ирреальности и ложного просветления длилось ровно один удар сердца, до того, как корчмарь попытался разделать Лотта здоровенным тесаком.

Бьерн раскрошил безумцу грудную клетку и протянул руку.

- Иди за мной и все будет в порядке, - сказал здоровяк.

Лотт повиновался, и все произошло так, как ему пообещали. Больше никто не пытался их убить. Пламя быстро поглощало Ветрорез. Ветер с болот гнал его дальше, к речным городам Дальноводья. Вокруг не сгоревших людей образовались плотные коконы, в которых творилось пекло с персональным катом и мучеником в одном лице.