— Что-что? — спросила Вера.

— Да я говорю, — продолжала мать, — как мы с тобой в милицию в первый раз неудачно сходили, я сразу почувствовала, что толку из нашего дела не будет. Ну и бог с ним…

— С чего ты вдруг о милиции?

— Да вот Клавдия тут рассказывает… — Мать неуверенно покосилась в сторону приятельницы.

— Не хотела я сегодня говорить, настроение портить, — сказала Клавдия Афанасьевна, — да вот проболталась.

— Ну и что? — нахмурилась Вера.

— Соня, Надя, идите на кухню, — сказала мать.

— Что, что! — сказала Суханова. — А вот что. Болтать о тебе стали. Некоторые. После того как следователь решил прекратить дело. Будто ты во всем виноватая, оттого, мол, и решил прекратить.

— Ну и пусть болтают! Я-то знаю правду.

— Дело твое, — сказала Клавдия Афанасьевна, затихая. — А вот если бы тогда деньги приняла, не болтали бы. И тебе с матерью польза была бы. Нескладно все получилось… Ты хоть точно знаешь, что дело прекратили? Или только собираются прекратить?

— Не знаю, — нервно сказала Вера. — Должны были прекратить… Я его сама для себя прекратила, и все.

— А вот я от кого-то слышала, что и не прекратили, а будет вроде доследование.

— Какое еще доследование?

— Поеду на днях в город, зайду в прокуратуру, все узнаю.

— Да зачем доследование! Не нужно мне ни следствия, ни суда! Для меня, поймите, для меня — дело конченое! И все! — махнула рукой Вера. — Может, чай наконец пить будем?

За чаем веселье вернулось в дом Навашиных. Снова шумели, шутили за столом, Вера теперь хозяйничала, суетилась, подносила чашки и стаканы, наполняла розетки прошлогодними вареньями, обхаживала гостий, бессовестную Надьку, напавшую на общие лакомства, осадила вежливыми словами, смеялась с Ниной, и та, встревожившаяся было за подругу, успокоилась. А на душе у Веры было скверно. И на ум являлось одно: «Вот оно… Вот оно… Опять… Началось…» И отчего-то печальное лицо девочки, занявшей в больнице материну кровать, стояло перед глазами.