К посёлку вышел уже вечером. Зашел домой, взял деньги и пошел в магазин.

  На столе, среди пустых бутылок, старый будильник, с треснувшим пополам стеклом. Обе стрелки, часовая и минутная смотрели вниз. Не время показывают, а моё состояние.

  Водка кончилась, а забыться не смог. Не брала меня она. Половина стакана, и всё. На дне стакана осталась вся моя горькая жизнь.

  Перевёл взгляд в окно. А там...

  Лица тех, кто остался там, далеко в прошлом. Демьян, Кубин, Борис Велесов, Иван Бравый, Садов и Макар Степанович Лисин, Николай Александрович Ефпатин по прозвищу Коловрат...

  Они смотрели на меня, а я на них. Грудь сжимает тоской.

  Господи, за что?

  В окне отражается лицо Кубина. Он улыбается, показывая вокруг себя.

  - Славные предки у нас с тобой, Володя.

  - Да, славные. Мои предки, и твои, Власыч.

  Улыбается Лада:

  - Ты должен вернуться. В свой дом. Тебя ждут.

  Я дома. Но кто, кто меня тут ждет? Нет никого. Я один. По-прежнему.

  Ефпатин, с рваным шрамом на лице, произносит:

  - Дело надо делать по совести. По совести землю защищать.

  Ты прав, легендарный герой.

  Серьёзное лицо Бориса Велесова:

  - Я вой. Мой отец вой и дед, все мои пращуры вои были.

  Да, я вой. Всегда им был. Теперь я знаю всех моих предков, и не только до седьмого колена, всех.

  Старое, всё в мелких морщинах, лицо бабушки Мяги.

  - Через Смородину-реку перейдёт только мёртвый. А если через неё захочет перейти живой, вмиг мёртвым станет. Но увидеть Смородину можно и живому. Надо только пролить каплю крови нежити в воду любой реки. И эта река станет рекой Смородиной.

  - Сказки это всё, баба Мяга, сказки, - говорил я тогда, во сне.

  Я вздрогнул, поняв. Значит, вот что произошло на реке Линде! Моя кровь, попала в воду и превратила её в сказочную реку Смородину. Я же был нерождённым. Нежитью. А монгол окунулся в неё и превратился в мумию.

  Вот так дела!

  А Мяга из окна, с улыбкой, грозит мне пальцем:

  - Делай всё с любовью. Даже с врагом сражайся с любовью. Не давай заменить в себе любовь на ненависть. Ненависть разрушает. Любовь созидает. Пусть будет ярость, но никак не ненависть. Помни об этом.

  Помню. Всегда буду помнить.

  - Вернись. Вернись живым, боярин. - В окне отразилось грустное лицо Софьи Гориной.

  Эх, Софьюшка, я вернулся, только не туда куда хотел.

  - История жестока, мой друг. - Эти слова заставили меня вздрогнуть. Из окна на меня внимательно смотрел протоиерей Григорий. - То, что уже вписано в книгу событий, уже не изменить.

  Его глаза буквально буравили меня, отчего по спине прошла холодная волна. Хмель, что оставался вылетел из меня в один выдох.

  - Это не повод заливать душу горькой! - Иван Петрович Кулибин погрозил пальцем. - Невместно русскому боярину опускать руки. Ты же русский офицер!

  Его взгляд смягчился и он, улыбнувшись, произнёс:

  - Ты сделал много, очень много. И не надо горевать. Жить надо, бороться надо.

  Я хотел сказать, но он, внимательно смотря прямо в глаза, перекрестил меня:

  - Храни тебя Господь, сын мой.

  Уже растворяясь в пейзаже за окном, услышал его последние слова:

  - Ты увидишь и всё поймёшь, когда придёт время.

  Я ещё долго смотрел в окно, и ждал, но больше никого так и не увидел.

  Меня обдало ветром, входная дверь скрипнула. Кто-то вошел в дом.

  - Э, да ты тут совсем захирел.

  Мой сосед и друг Куклин Василий Сергеевич сел за стол рядом, оглядел бардак на столе и хмыкнул:

  - А мне сказали, что ты опять запил. Зашел, вот, и вижу - сидишь вроде трезвый, в окно как в телевизор смотришь. Ух, а тары-то! Да-а-а. Ну и что за причина на этот раз?

  Он отодвинул пустые бутылки. Понюхал стакан, а затем выплеснул водку в раковину.

  - Чего молчишь. Ладно, не хочешь говорить не надо. Но пить хватит, лады?

  - Я уже бросил.

  - Вот и хорошо. - Васька поднялся. - Сегодня Владимирская, а после ночь на Ивана Купалу. Поехали-ка, Иваныч, на Светлояр. Хоть развеешься. Там хорошо будет, ансамбли приедут, песни-пляски, много народу. Поехали?

  Я, смотря в окно, пожал плечами. Светлояр напомнил мне о Китеже, и настроение опять упало.

  - М-да. - Куклин посмотрел на меня, - Вот что, Иваныч. Пошли, с нами поедешь.

  Глянул на часы:

  - Давай приводи себя в порядок, мы тебя подождём.

  А действительно, чего сидеть и горевать? Всё равно прошедшее не вернуть, только...

  - Вы поезжайте без меня. Я позже буду.

  - Ты уверен? Пить больше не будешь?

  Я кивнул:

  - Не беспокойся. Больше водки я не выпью. Хватит. И трезвый я. Давно причём.

  По телу прошла тёплая волна, как будто прибавилось сил.

  Васька улыбнулся:

  - Вот и хорошо, вот и прекрасно. Приезжай, Иваныч, мы будем ждать. Сходим к источнику, глотнёшь святой воды, она тебе силы и настроение вернёт.

  Он вышел, на пороге подмигнув. А я посмотрел на себя в зеркало, странно видеть в нём себя. А ведь своё отражение видел почитай десять месяцев назад, а странно то, что по этому времени в зеркало я смотрел позавчера. Стал сам на себя не похож. Для начала в парикмахерскую заеду, подстригусь.

  Вдруг затрещал мобильный телефон, не много напугав меня. Как же я отвык от всего этого. Смотрю, кто звонит - хм, это Солонин, мой начальник отдела. В душе стазу похолодало.

  - Слушаю.

  - О, Иваныч, ну наконец-то ответил. Слушай, хорошие новости! Твой вопрос снят. Мы убедили прокуратуру в правомерности применения тобой оружия.

  - Стоп, что, решили до суда не доводить?

  Трубка засмеялась:

  - Какой суд? Забудь. Дело закрыли. Ты ведь две жизни спас, хоть и отнял при этом одну, пристрелив того урода. Ну, по общему мнению наших, каждый пристрелил бы эту сволочь. - Трубка, вдруг зашептала. - Я сам, лично пристрелил бы его. Раза два. Да ты первый успел. Кхм... ты только... это. Не вздумай сказать кому нибудь, ладно? А то знаю я тебя, остряка!

  - Ладно, спасибо тебе, Ильич. Хорошие вести за последнее время.

  Солонин опять рассмеялся и, на прощанье, сказал:

  - Ладно, пока. Ты теперь в заслуженном отпуске. Хоть в первый раз нормально отдохнёшь.

  - Пока.

  Новость действительно хорошая. А я думал всё, в лучшем случае я безработный. Но я не жалею, что пристрелил эту сволочь. Опять бы вышел условно-досрочно и взялся за старое, как уже бывало. Я терпеть не могу насильников, а этот ещё и убийца. И таким срок сокращают!

  И, слава Богу, что я тогда успел первым. Как увидел его на жертве, так и выстрелил.

  Чёрт!

  А ведь ещё тогда я видел в прицеле врага, как через оптику. Это что, предки мне помогали уже тогда? Или это в крови?

  Я открыл своё удостоверение. Вот так, я опять на службе. Не бывший, а настоящий, старший опер майор Велесов. Русский вой, боярин, и это мне подумалось без усмешки.

  Когда сел в свою девятку, появились странные ощущения. Отвык я от машины. Столько времени провёл в седле. А тут за руль, а под капотом не одна лошадь, целый табун. Сколько их погибло подомной?

  Вот маленькая берёзка рядом с надгробием. Тёплый гранит памятника с фотографией. С неё на меня смотрят отец и мать. Всегда молодые и живые. Строгий полковник и добрая учительница.

  - Здравствуй мама, здравствуй отец. Я так соскучился по вам.

  Листва берёзки приветливо зашелестела.

  - Вы ведь знаете всё, что со мной произошло.

  Легкий ветерок качнул ветку берёзки.

  - Я видел наших предков. Я говорил с ними и сражался за них.

  Ветка опять качнулась.

  - Но я не смог отвести беду. Не хватило сил. Простите меня.

  Ветер покачал ветки и стих. Но я ощутил легкое прикосновение чего-то. Память напомнила, что так целовала меня в детстве мама.

  - Спасибо отец. Спасибо мама. Я всегда чувствовал вашу поддержку.

  Я погладил теплый гранит.