Я повернул, собираясь так и поступить, когда меня окликнули. Недоуменно оглянулся — Рада. Подошла — все еще тонкая, какая-то звенящая, в рабочем комбинезоне, коса переброшена через плечо.

— Привет. Давно не виделись. Совсем забыл, да? Вот Вен, в отличие от тебя, нас навещает, а ты…

Я покраснел.

Действительно — с тех пор, как Раду выписали из лазарета, я ее ни разу не видел, разве что мельком в столовой. Как-то… ну, неловко мне было к ней подходить, да и она не стремилась к общению. Не скажу, будто сильно расстраивался из-за нашего отчуждения — мне хватало известий, которые время от времени приносил Вен. Хотя новость о том, что Рада перебралась в каюту к Бену, меня одновременно и порадовала, и насторожила. Порадовала, потому что частично снимала с меня ответственность — я ведь все-таки переживал за Раду и ее ребенка, пусть и не имел на то никаких особых оснований и прекрасно это осознавал. Насторожила — потому что это был Бен, и он не казался мне надежным человеком. Несмотря на убеждение Вена в обратном. А уж в то, что меня там могут ждать, я и вовсе не верил. Но вот Рада, оказывается, ждала, надо же…

— Друзья огорчаются, когда про них не вспоминают, — пробасил появившийся словно из-под пола за ее плечом Бен.

Друзья? Я с сомнением поглядел на них. Неужели и правда у меня есть люди, которых я могу назвать друзьями? Даже не так — которые сами готовы назвать себя моими друзьями? Причем один из них — Бен?

А потом вспомнил и его широкую спину между мной и собиравшимися меня растерзать людьми, и короткие рыжие лохмы человека, несущего меня в лазарет после приступа в Лабиринте…

— Простите, — искренне сказал я. — Просто у меня нет опыта. Я совершенно не умею дружить. Я вообще ничего не умею. Вон и Вен… — я вовремя прикусил язык. Незачем им знать.

— И что Вен? — тут же насторожилась Рада.

— Ничего, — помотал я головой, отводя глаза.

— Опять напился? — проницательно поинтересовалась Рада.

Я пораженно уставился на нее.

— Он заходил на днях, — пояснила Рада, — навеселе.

— О-о! — растерянно протянул я.

— Терпеть не могу, когда он уходит в запой, — призналась она. — Хочется его чем-нибудь пристукнуть.

— Зря вы так, ребята, — вмешался Бен. — Вену не позавидуешь. Я всего-навсего в мастерской грузы потягал, и то очень хочу расслабиться, а ему больше месяца каждый день приходилось грязные танки отскребать. Это такая работа, что просто жуть. На фермах почти все пьют, особенно кто чисткой и стерилизацией занимается.

Я промолчал. Потому что понял: сегодня я снова не подумал о Вене. Только о себе. О том, что нужно мне — ласка, тепло, понимание, которые я рассчитывал получить. В то время как у моего партнера не оставалось сил даже на себя.

— Пошли ночевать к нам? — предложила Рада. — Что-то мне подсказывает — ты сегодня не собираешься возвращаться в каюту.

Первым порывом было согласиться. Я действительно не смог бы сейчас заставить себя лечь в нашу кровать, а моего замечательного спальника больше не существовало. Но потом я сообразил: Рада с Беном, судя по всему, только-только идут из мастерских, где тоже целый день паковались, а завтра — последний день перед высадкой, и что там получится и как — неизвестно. Без сомнения, им хочется побыть наедине — не меньше, чем мне с полчаса назад хотелось того же с Веном. И стало стыдно.

— Нет, я в лазарет, — отказался я. — Может, там чем помочь надо…

— Ну смотри, — пожал плечами Бен. Уговаривать он точно не собирался. — Пойдем? — это Раде. — Честно говоря, я бы весь завтрашний день с удовольствием проспал. С тобой в обнимку, конечно, — тут же спохватился он, а Рада улыбнулась.

Потом еще раз взглянула на меня:

— Но если передумаешь — предложение в силе, заходи.

— Спасибо, — поблагодарил я, и они отправились дальше по коридору.

Бен обнял Раду за талию и, склонившись, зашептал на ухо что-то забавное, но наверняка неприличное, потому что она фыркнула и легонько ударила его по руке.

Я посмотрел им вслед и действительно повернул к лазарету. Ну а вдруг и правда пригожусь? А то позор — все вокруг надрываются, а я только в кнопочки тыкаю, да еще теперь и в запасных сидеть буду, как крыса какая.

По пути думал о том, что Рада на самом деле выглядит гораздо лучше — глаза у нее перестали быть совсем мертвыми. И если этому поспособствовал Бен, я согласен простить ему любые пошлые шуточки — хоть про меня, хоть про кого угодно. Впрочем, он стал гораздо сдержаннее на язык…

В лазарете Нора медленно укладывала лекарства в коробки, стараясь ничего не перепутать.

— Помощь нужна? — спросил я с порога, мимоходом обрадовавшись, что Блича нет. Мне только с ним не хватало объясняться.

— Ох, Нор! — она слабо улыбнулась. — Ты меня напугал. Я не слышала, как открылась дверь, — она распрямилась, держась за поясницу.

— Слушай, — сказал я, пристально на нее поглядев. — Иди-ка ты домой, а? А то, наверное, Айван с Патриком скоро забудут, как ты выглядишь.

— Не забудут. Вот высадимся — так я им так перед глазами примелькаюсь, что даже надоем, — снова слабо улыбнулась Нора.

— Иди-иди, — продолжал настаивать я. — Я тут все дособеру. Читать я умею, и коробки отмаркированы.

— А дежурство? — попыталась возразить она. — Вдруг что-нибудь срочное?

— И подежурю, — кивнул я. — На самый крайний случай — добегу до Блича, он тут поблизости живет.

— Блич пошел к Каролине и дочери.

— Вернется же потом. Да я надеюсь и сам справиться. Дежурил ведь уже — и ничего. А ты вон как устала.

— Устала, — призналась Нора. — Соображаю плохо, от букв и цифр в глазах рябит.

— Тем более! В таком состоянии ты тут нараскладываешь, — притворно нахмурился я. — Да и будущему жителю Гебы вредно, когда мама переутомляется! Тебе просто не видно, а я чувствую, как он возмущен!

На самом деле ничего такого я не чувствовал — я ведь даже не прикоснулся к Норе. Но это сработало — она погладила свой живот и вздохнула:

— Я правда могу идти?

— Еще как можешь!

— Спасибо, Нор, — она протянула мне руку, и я поцеловал ее тонкие пальцы. На этот раз Нора не стала особенно смущаться. — Удачи тебе. Нам всем — удачи!

— Передавай привет Айвану, — сказал я.

Она кивнула и пошла к двери.

Занятые руки не мешали думать, и я размышлял. Обо всем сразу — об измученном нетрезвом Вене, который не знал другого способа расслабиться. О Раде, потерявшей дорогого человека, но все равно нашедшей в себе силы обогреть такого неприкаянного парня, как Бен. Об измотанной Норе, которую дома с нетерпением ждут муж и сын. О Мае, который спал где-то наверху и понятия не имел, что такое настоящие друзья и неподдельные чувства. Или имел, но не по отношению к людям, от которых могла зависеть его карьера. Об Адмирале, который считал, что может все и за всех решать. О себе, который, если разобраться честно, был даже рад оказаться в роли запасного пилота.

Да-да, рад. И за это мне тоже было стыдно. И злился я больше всего, оказывается, из-за этого — и на других, и на себя.

Потому что я боялся. Никак не меньше, чем все обычные люди. А трус-пилот в рубке — это, знаете ли, нечто.

Я изо всех сил гнал от себя страх и давил недостойные порывы, но теперь-то, наедине с собой, можно было признаться: — глубоко внутри я тихо паниковал с самого Поворота. Потому что именно в тот момент ощутил со всей неотвратимостью: мой мир, мир Корабля, в котором мы жили столько лет, ненадежен.

Раньше подобные мысли никогда даже близко не прокрадывались в сознание. Все вокруг казалось незыблемым и прочным. Хотя я знал, что мы все находимся в титанитовом корпусе, несущемся в бесконечном космосе. Неоднократно видел звезды из рубки, от чего немного захватывало дух. И все-таки… все-таки до конца в голове не укладывалось, что из-за какого-нибудь пустяка весь наш мир может разлететься на куски.

И только во время Поворота, когда все вокруг дрожало, скрипело, скрежетало, стонало и готово было лопнуть от напряжения, а я кричал от поднимавшегося откуда-то из желудка ужаса, до меня это по-настоящему дошло.