— У меня завтра свободный день. Я собирался зайти, помочь паковать вещи.

— Хорошо, — он кивнул — беленький, светлый. Самый светлый из всех Раду. — Норик… а это страшно?

— То, что меня предал родной брат? — уточнил я.

— Нет, — у него хватило совести покраснеть, и завязки опять задергались в пальцах. — Быть мутантом — страшно?

— Нормально. Я привык, — и нетерпеливо поинтересовался. — У тебя все?

— Да, Норик. Пока. До завтра.

— До завтра, — бросил я и пошел прочь.

Никакого настроения разговаривать у меня не было. Я слишком хорошо изучил его хитрые речевые обороты, чтобы не заметить, что прощения «от себя» он так и не попросил.

— Тебя поздравить? — догнал меня у столовой Май.

— С чем? — неприязненно бросил я. — С тем, что Адмирал снова обо мне позаботился? Пристроил на место запасного пилота в своей шлюпке?

— Слушай, я тебя не понимаю, — задумчиво проговорил Май. — Разве это плохо, что отец о тебе заботится? Мой вытащил меня из Полиса сюда — лично я ему очень благодарен. Твой тоже делает что может. Какие претензии могут быть, Нор?

Я резко остановился и развернулся к нему:

— То есть ты считал бы вполне нормальным, если бы твой отец опозорил тебя перед всеми, зарезервировав место в тылу? Ты бы учился, надрывался, терпел издевательства согруппников, а потом… вместо настоящего назначения с радостью получил бы запасное местечко за троном?

Май быстро огляделся, вероятно, проверяя, нет ли свидетелей нашего разговора. Но коридор был пуст.

— Ну ты же не отказался, когда он предложил тебе учиться, правда? Видимо, после твоего согласия Адмирал решил, что все в порядке. Он бережет тебя как умеет, Норик.

— Да не надо мне такой бережливости! — возмутился я. — Я думал, все будет по-честному! Хоть в этот раз. Он же такой принципиальный — даже не попытался меня подбодрить после того, как Совет постановил выслать меня вниз. Правильно — субординация, закон одинаков для всех, преступник не заслуживает жалости и сочувствия… Так зачем теперь? Что за внезапно открывшееся стремление спрятать за спину? Если бы меня тогда грохнули в Черном коридоре — кого бы он сейчас пристраивал?

— Норик… — Май задумчиво покусал губу и положил руку мне на плечо. — В Черном коридоре, конечно, был риск тебя потерять. Но незначительный.

— Незначительный? — неверяще переспросил я. — Четверо охранников с излучателями на одного меня — это незначительный риск?

— Они бы не стали применять излучатели. А забить тебя им бы не дали. Техник, который сунул тебе ультразвуковую хлопушку… помнишь?

Я и правда припомнил, хотя сейчас те события казались совсем давними — слишком много всего произошло с тех пор.

— Ну и что? Что могла изменить одна хлопушка?

— Расчет был на то, что хлопушка задержит охранников на какое-то время — и ты успеешь добежать обратно, до поста. Нашлись бы люди, подтвердившие, что на тебя покушались. Началось бы расследование, ты бы благополучно проходил по нему свидетелем — какое может быть изгнание при таких условиях? Потом всплыли бы и другие махинации Первого офицера, всем бы стало не до тебя, а потом Адмирал собирался объявить дорасследование происшествия с Перксом… Короче, вывернулись бы. На вполне законных основаниях. Только ты, глупыш, побежал не туда. Никто не ожидал, что ты помчишься в сторону от Полиса. Какой-то у тебя неправильный инстинкт самосохранения, — Май криво улыбнулся. — Видел бы ты, как Адмирал рвал и метал, когда ему доложили, что в Черном коридоре лежат четыре мертвых обобранных охранника, а тебя и след простыл…

Я смотрел на него, глупо открыв рот. Черт возьми, мне даже в голову не приходило, что Адмирал собирался использовать мое изгнание для расправы со своим противником Ричардом Мором. Вот надо же — все на службу собственным интересам.

— А если бы я не убил тогда Перкса, — медленно проговорил я, — как бы Адмирал планировал свалить Мора?

— Ну-у, — судя по его виду, Май немного смутился. Впрочем, если бы я знал его меньше, ничего не почувствовал бы. — Тут главным был не конфликт с Мором, а вытащить тебя из передряги. Снять с должности Первого офицера — бонус ситуации. Мы просто знали, что он не оставит тебя в покое. И когда Адмиралу доложили о готовящемся на тебя покушении, он решил это использовать.

— Еще одна сказочка для глупого мальчика, — кивнул я. — Конечно же, первым делом Адмирал заботился обо мне, ага.

— Что бы ты ни думал, Норик, ты действительно одно-единственное больное место Адмирала, — твердо сказал Май. — Хотя нет. Есть у него еще одно — он ненавидит, когда его называют по имени.

Я не выдержал и расхохотался — до того все это выглядело абсурдным. Я мучился, переживал, едва не отдал концы, потом с трудом осваивался в мире нижних, а оказывается, требовалось всего-навсего повернуть обратно к кордегардии, чтобы остаться в шоколаде. Еще и героем бы сделали — в соответствии с планом человека, стеснявшегося своего имени. Хотя на свете есть множество более забавных и глупых вещей, чем имя Бонифаций.

— Ладно, Май, — отсмеявшись, сказал я и стряхнул с плеча его руку. — Как бы то ни было, я нисколько не благодарен папочке за такую заботу. Можешь так ему и передать. А теперь я домой, извини, — и пошел от него к атриумам.

Только по пути меня осенило, зачем все-таки Май тогда приходил меня проводить — по-видимому, он и должен был стать тем самым человеком, способным подтвердить мой рассказ о нападении в Черном коридоре. Небось материализовался бы в кордегардии сразу же, едва заслышав крики. Вот тебе и добрые чувства Мая Свенсона, по велению которых он сторожил меня у границы Полиса…

На душе становилось все более мерзко и муторно. Единственное, чего до боли хотелось — поскорее оказаться дома, под боком у Вена, наконец-то заняться с ним любовью и больше ни о чем не думать. А потом, когда после долгожданного оргазма мы будем жаться друг к другу, время от времени тычась губами куда придется, рассказать ему все. Поведать обо всех-всех своих несчастьях, освобождаясь от них. И Вен обнимет крепко, прижмет к себе и простит за все, в чем я не виноват. Он один умеет меня принимать и прощать за самого себя. Я не умею, а он умеет. За всю мою глупость, самоуверенность и наивность. За то, что вокруг меня постоянно плетутся какие-то интриги, а я барахтаюсь в них и никак не могу освободиться…

Один только Светлый Путь знает, как я ждал Вена! От нечего делать и чтобы не заснуть, навел порядок в каюте — последнее время мне немножко некогда было этим заниматься. Сделал все дела в душевой, перестелил белье на постели, принес из столовой ужин в каюту…

Я так живо предвкушал то, что состоится между нами, когда Вен переступит порог флата, что его пьяная физиономия напрочь выбила меня из равновесия. Я и забыл, что последние дни от него частенько попахивало спиртным, и ждать иного сегодня — с какой бы стати? Напротив, расслабление идет по нарастающей, не так ли?

И мне стало смертельно обидно. Даже здесь, с Веном, у меня ничего не получалось. Недаром он ищет спасения в выпивке. Ну и, конечно, разочарование ударило по полной — я ведь ждал от него поддержки, а вышло… Вышла ссора, от которых я уже как-то успел отвыкнуть.

Вылетев за дверь, я мысленно перебирал брошенные Веном слова — о теплом местечке, на которое пристроил папаша. От острой жалости к себе, беспокойно коловшейся в груди, на глаза наворачивались слезы. Потому что ведь так оно все и было.

То, что при желании определить на по-настоящему теплое место, без ответственности за жизнь людей, Адмирал запихнул бы меня в группу бортинженеров, можно было не вспоминать — отец наверняка догадывался, что я не соглашусь. Поэтому пошел более изощренным путем — предложил то, от чего я не мог отказаться. Заставил поверить, что я сумею чего-то добиться сам, а потом решительно задвинул в угол, раздавив малейшее самоуважение. Да нет, вообще уважение — в других по отношению ко мне тоже.

Я брел по знакомым коридорам Даунтауна, изредка сторонясь, чтобы пропустить торопящихся куда-то людей — кого с вещами, кого с пустыми руками, — и не мог решить, куда же мне податься. Очень хотелось остаться одному. Не для того, чтобы поплакать — вот еще, я никогда не плачу! Я не такая уж и барышня, за которую меня держат, — а просто. Наконец сообразил — в спортзал. У людей сейчас нет недостатка в физических нагрузках, вряд ли там кто-то обретается. И даже если ради металла разобрали тренажеры, маты наверняка оставили — не хватало еще тащить с собой на планету разную ерунду, — так что мне не придется спать на голом полу.