— Елизавета Александровна, — обращался он не раз к жене, — объясните мне, пожалуйста, почему вам пришла охота переехать из нашего дома в эту комнатенку? Я лично считаю, что в нашем доме и много просторнее, и удобнее.

— Ах, Иван Андреевич, — невольно раздражалась Елизавета Александровна, — я, кажется, уже не раз вам говорила, что ни дома, ни магазина у нас больше нет! Поймите, бога ради, что все это теперь уже не наше.

— Елизавета Александровна, не говорите, ради бога, глупостей, — так же раздражаясь, возражал ей Иван Андреевич. — Я, кажется, еще с ума не сошел и отлично помню, что ни дома, ни магазина никому не продавал и не дарил. Почему же они вдруг ни с того ни с сего стали не мои?

— Но поймите же наконец, — возмущалась Елизавета Александровна, — поймите, что в стране произошла революция и наш дом, и наш магазин отобрали! Они теперь принадлежат государству, а не нам.

Иван Андреевич пожимал плечами.

— Что-то вы, Елизавета Александровна, не то говорите. Пойду схожу к исправнику или в полицию и велю навести порядок. Всех вон повыгоню.

— Боже мой! — уже совсем потеряв терпение, восклицала Елизавета Александровна. — К какому исправнику, в какую полицию? Никаких полиций, никаких исправников давным-давно уже нет. Они же только при царской власти были!

— Полиции нет, исправника нет?! — изумленно бормотал Иван Андреевич. — Может, и городовых, по-вашему, тоже нет? Кто же за порядком тогда наблюдает, пьяных в кутузку отводит? Что ж, они сами, что ли, как выпьют, так туда и бегут? — не без ехидства добавлял он.

— И городовых нет, — с невольной грустью вздыхала Елизавета Александровна, — вместо них вон Сережка Кедрин с красным бантом на рукаве по улицам разгуливает. Он, верно, пьяных в кутузку и таскает.

— Ах, Кедрин Сергей в городовые поступил, — обрадовавшись, говорил Иван Андреевич. — Ну и прекрасно, пусть за порядком присматривает. Отец — в остроге начальник, а этот — в полицию, значит, служить пошел, прекрасно сделал!

Елизавета Александровна безнадежно махала рукой и принималась за штопку брюк своего супруга.

О подобных сценах постоянно рассказывала нам мама. Ей же все это сообщала та самая родственница Ивана Андреевича, у которой он теперь и поселился.

— Совсем от старости одурел! — сокрушалась она. — И деньги новые никак не признает Пойдет к Копаеву волосы, бороду подровнять и даст ему за работу медный пятак. А Елизавета Александровна уж следом за ним бежит, новыми деньгами расплачивается: двадцать ли, сорок ли рублей, ну, сколько там требуется, заплатит.

Все это слышать нам, ребятам, было смешно и занятно. Мы сами новую жизнь понимали совсем по-другому: новая школа, почти без всяких школьных занятий, — место для дружеских встреч, вечеринок, спектаклей. А теперь еще наш клуб и чудесный народный дом.

И все-таки жители нашего городка вначале с некоторой опаской приглядывались к приехавшим большевикам, но постепенно попривыкли. Да и красногвардейцы увидали, что жители Черни — народ тихий, совсем не опасный. Даже бунтовщики-приказчики очень скоро подружились с новоприбывшими и сами поняли, что дали маху — на своих же сдуру набросились.

По вечерам, когда трудовой день кончался и молодежь выходила погулять на шоссе, можно было увидеть местных барышень, гуляющих под руку с кем-либо из красногвардейцев. Именно молодежь чернская и вновь прибывшая первая потянулась друг к другу, как теперь говорят, «нашла общий язык».

А вскоре произошло событие, о котором заговорил весь городок. Сам командир отряда Неделин стал ухаживать за одной из местных красавиц — Натальей Петровной Огневой.

Старухи кумушки зашипели как змеи, зашушукались по углам.

— Срам, срам-то какой! Бога она не боится, людей не стыдится! От живого мужа к большевику сбежала.

Но те из них, кто малость подобрее, возражали:

— Да муж-то какой! Разве это муж? Хоть разочек единый видал кто его не пьяненьким? Как утро — так уж в трактир поспешает. Все добро пропил, промотал — и свое, и женино. А теперь вовсе сбежал. Говорят, в Тулу подался, тоже в какой-то отряд вступил. Почитай, третий месяц жене и весточки не пришлет.

— Да, муж действительно невразумительный, — соглашались старухи злюки, — а все-таки, что ни говорите, законный муж и перед людьми, и перед господом.

— Что вы, что вы! — отмахивались старухи подобрей. — Разве таких обормотов господь невестам посылает? Их, должно, сам сатана девкам за грехи в мужья подсовывает.

Так шептались по углам досужие кумушки, а прочие обыватели вполне одобряли поступок Натальи Петровны.

— И правильно сделала, — говорили они, — что дурака своего на умного человека сменяла.

Молодежь же была в восторге: говорила, что Неделин — это Степан Разин, а Наталья Петровна — персидская княжна. Только не знали, чем кончится их роман: так же, как в народной песне, или, быть может, «новый атаман» пощадит свою «княжну».

Как отнеслись к этому событию товарищи Неделина — красноармейцы, нам было неизвестно.

Скорее других разобрались в этом деле сами виновники происшествия — они поженились. Вскоре Неделина отозвали в Тулу, и он уехал туда вместе со своей женой.

НЕЖДАННОЕ ПРИОБРЕТЕНИЕ

В ту пору я особенно крепко сдружился с Колей Кусковым. Уж очень он мне нравился своей решительностью и своей удалью. В нашей охотничьей компании Коля был неизменный коновод.

Бывало, соберемся без него, чтобы потолковать насчет предстоящей охоты; только куда идти, никак решить не можем: один одно предлагает, другой — совсем другое. А Коля явится и рассуждать не станет: идем туда-то, и дело с концом. Вообще Коля был одним из тех, на кого я смотрел как на настоящих людей, таким, как он, мне самому очень хотелось быть.

Это, конечно, не мешало мне дружить и с Мишей. Вообще мы все дружили. Но главарем, главным заводилой бесспорно стал Коля. И собирались мы теперь всё чаще не у Миши Ходака, а у Коли.

— Теперь нам никто не помеха, — весело говорил Николай, — что хотим, то и творим.

А отсутствие «помехи» заключалось вот в чем.

Еще в начале зимы Колин отец заявил сынку: «Или изволь работать, сапожничать, мне помогать, или уходи из дома, живи один, как вздумаешь!» Коля, не раздумывая, принял второе предложение.

— Много мне одному нужно, — беззаботно говорил он, — пару-тройку сапог в неделю залатаю — с меня и хватит на щи, на кашу. Сам-то и стряпать не буду, что я, баба, что ли? Найдутся добрые души, накормят, напоят сироту горемычную! — При этом он лукаво подмигивал: «Я, мол, не пропаду!»

После Колиного изгнания из родительского дома мы с моим дружком отправились искать ему подходящую «квартиру». К этой квартире требования у нас были совсем особые. Каково будет жилье моего приятеля — это ни его, ни меня, в сущности, совсем не интересовало. Были бы четыре стены да крыша над головой — вот и все. Но зато необходимым условием мы ставили, чтобы при «квартире» имелся хороший теплый сарай для собак.

Наконец такая квартира была найдена: комната в подвале — сырая, холодная, с полуразвалившейся печкой, которая гораздо больше дымила, нежели грела. Дым почему-то шел в комнату и далее, наружу, не через трубу, а через окно или через дверь. В общем, помещение отапливалось, как в старину в деревнях — «по-черному», то есть без помощи трубы. Нужно прямо сказать, что более неподходящего жилья во всей Черни вряд ли можно сыскать. Но зато во дворе имелся отличный деревянный сарай, очень крепкий, нигде не продувает. Его хозяева отдали Коле в полную собственность.

«Лучшего и искать нечего!» — сразу решили мы. К тому же и денег с Коли за его «хоромы» хозяева вовсе не взяли, а договорились, что вместо платы за квартиру он будет им колоть дрова, расчищать от снега двор, носить воду, вообще помогать по дому. Хозяева были старички, и помощник в хозяйстве им был дороже денег. Коля не раздумывая переехал в новое помещение. С отцом они расстались в самых дружеских отношениях. Только мать немножко поплакала и все шептала Коле: