Нериман вовсе не собиралась брать служанку себе в сообщницы. Особенно после того, как она попалась со своими колдовскими штучками. Но было противно, что Наджие на каждом шагу старается наябедничать на Хаджер-ханым.

Конечно, виновата свекровь! Не далее как вчера Нериман накрыла её в тот самый момент, когда она вышла из комнаты для омовения и начала потихоньку кропить чем-то в углах. Нериман и виду не подала, что заметила. Она и мужу ничего не сказала. Но как ей всё это надоело!

В общем до поры до времени всё оставалось как есть. Однако над Хаджер-ханым уже собирались тучи.

Ничего не подозревая, она опять стояла под окном спальни, пытаясь разглядеть, что там происходит.

«Почему сын вернулся? — размышляла Хаджер-ханым. — И даже на жену не взглянул! Может, началось действие амулетов? Вполне возможно! Мать начальника финансового отдела слов на ветер не бросает — достала целых три амулета, и все заговорённые».

Кто-то кашлянул за её спиной. Она обернулась. У кухонной двери стояла Наджие. Хаджер-ханым отпрянула от окна и попыталась изобразить на лице улыбку. Но служанка была с нею холодна.

— Ума не приложу, почему сегодня Мазхар так быстро возвратился? — непонятно к кому обращаясь, сказала Хаджер-ханым.

— Откуда мне знать? — резко бросила Наджие.

— Надо бы выяснить…

— Так зашли бы и спросили.

— Послушай, Наджие, он мой сын! Девять месяцев носила я его под сердцем…

— А разве другие носят по восемь? — съязвила Наджие.

— Ну, ты уж переходишь все границы…

— Да что я плохого сказала?

— Советую тебе быть повежливее. До сего дня я ещё мать адвоката Мазхар-бея!

— Знаю, ну и что из того?

— Ты обязана оказывать мне такой же почёт, как и молодой хозяйке.

— Молодая хозяйка вовсе и не требует почёта!

— А я требую!

Наджие презрительно рассмеялась:

— Если сумеете добиться, будет и вам почёт.

И она ушла на кухню. Хаджер-ханым даже похолодела. Раньше она устроила бы скандал, но теперь времена изменились. Лучше всего было проглотить обиду и промолчать.

Она отправилась к себе. Проходя мимо гостиной, Хаджер-ханым увидела внука, игравшего на ковре.

— Халдун, дитятко моё! Пойдём ко мне, я что-то тебе скажу.

Бросив игрушки, Халдун пошёл за ней в кладовку.

— Послушай, дитя моё, — притворно ласково начала Хаджер-ханым, прикрыв дверь, — ты не знаешь, чем так расстроен папа?

— Нет.

— Так ты узнай.

— А как?

— Пойди в спальню.

— А мне можно туда?

— Да ведь он твой отец.

— Мне не велят входить без спроса. Как я пойду, ведь меня не зовут.

— Я куплю тебе вот такую плитку шоколада!

— А я его теперь не люблю.

— Ну хорошо, тогда игрушку!

— Милая мама и Милая тётя купили мне много игрушек!

Кровь бросилась Хаджер-ханым в лицо. Схватить бы этого маленького паршивца за шиворот да треснуть как следует!

— Пошёл вон отсюда, змеёныш! — закричала она и хотела было хлопнуть дверью, но вовремя спохватилась и рухнула на тахту. Кто она теперь в этом доме? — негодовала Хаджер-ханым, кусая губы. Какая-то жалкая приживалка! Подумать только, никто не считается с ней. Даже ребёнок — от горшка два вершка — и тот… Сын просто молится на девицу из бара, по струнке у неё ходит. Она всех прибрала к рукам! Расфуфырится в пух и прах и крутит по целым дням граммофон, танцует с этой размазнёй — женой адвоката, как его там, Нихата, что ли! Да чуть не по два раза в неделю приглашает в дом целую толпу гостей. Ей бы всё веселиться, а денежки-то сына текут… Пригрел какого-то грошового чиновника и делит с ним хлеб пополам… Нет, больше этого выносить нельзя. Если подведёт амулет, она знает, что ей делать: подыскать себе комнатку и бежать отсюда.

Неожиданно до неё долетел гневный голос Мазхара. Он не говорил, а кричал. Хаджер-ханым выбежала и приникла ухом к дверям спальни. В глазах её мелькнула тень надежды — кажется, между ними началась ссора? Но тут в переднюю вошла Наджие, и старуха быстро отскочила от двери.

Причиной гнева Мазхара был амулет, который он случайно обнаружил, просунув руку между подушкой и матрацем. Это была последняя капля. И без того он был до крайности возбуждён известием о несчастье, постигшем Назан. Схватив амулет, Мазхар закричал: «Теперь она получит то, что заслужила!» И хотел было бежать к матери, но Нериман не пустила его.

— Не делай этого, ради аллаха, не делай! Позора не оберёшься, пойдут сплетни.

Мазхар не желал ничего слушать:

— Плевать мне на сплетни! Пусти меня! — Он пытался оттолкнуть жену, преградившую ему дорогу, но Нериман спокойно сказала:

— Подожди, не торопись, надо узнать, действительно ли это сделала мать.

— Кроме неё, некому. Она занимается всей этой дрянью, она и подложила. Пусти, я должен с ней объясниться.

Нериман взяла амулет из рук мужа и сказала как можно спокойнее:

— Кто теряет разум с утра пораньше, тот к вечеру совсем глупеет! Перестань горячиться, и я тебе покажу ещё кое-что.

Мазхар бессильно опустил руки, но никак не мог успокоиться и весь дрожал. Какой ещё ждёт его сюрприз?

Нериман открыла сундук и протянула ему на ладони два точно таких же амулета.

У Мазхара глаза полезли на лоб.

— Это ещё что такое?

— Как видишь, амулеты.

— Откуда они взялись?

— Один был в сундуке, а другой я обнаружила в уборной. Все три собственноручно принесла в дом твоя мать. Сначала она подговаривала на это Наджие, но та мне всё рассказала. Я тогда очень расстроилась. Да и как было не расстраиваться!

Мазхар был в отчаянии: так позорить его перед людьми! Он готов был проклинать судьбу, которая сделала его сыном такой женщины.

— А потом, — продолжала Нериман, — она кропила каким-то шербетом стены нашей спальни.

— Как это «кропила шербетом»?

— Понятия не имею! Хикмет-ханым говорит, что это заговорённый шербет — какой-то шербет отчуждения!

— Хикмет-ханым знает об этом?

— К сожалению. Она всё видела своими глазами.

— Ну, как хочешь, Нериман, а этому пора положить конец…

— Что же ты намерен предпринять?

— Швырнуть ей в лицо эти амулеты… и пусть убирается из моего дома!

— А тебе не стыдно? Ведь она всё-таки твоя мать. Кто у неё есть, кроме тебя?

— Всё равно, пусть подыщет себе комнату и убирается! Я буду выплачивать ей на содержание определённую сумму.

— Но если ты уж непременно хочешь так сделать, то разреши заняться этим мне.

— Как же ты намерена действовать?

— Сделай вид, будто ничего не знаешь. Это единственное, о чём я прошу. А когда мать скажет тебе, что решила жить отдельно, не возражай.

— Ну что ж, пусть так…

Нериман не спешила.

Стамбульские газеты читал не один Мазхар. И хотя ни он, ни Нериман никому не говорили о беде, постигшей Назан, слух о её аресте распространился с молниеносной быстротой. Повсюду только и говорили об этом.

Мазхар перестал ходить в контору, не показывался в суде и с помощью своего друга Нихата перенёс на полтора-два месяца слушание всех подготовленных дел. По целым дням слонялся он по дому, погруженный в тяжёлые думы. И чем больше думал, тем желтее становилось его осунувшееся лицо.

Больше других его угнетала мысль о Халдуне. Сейчас малыш ни о чём не ведает, занят своими игрушками и вполне счастлив. Но ведь когда-нибудь он подрастёт, поумнеет и захочет узнать о судьбе своей матери. А люди скажут мальчишке, что он сын «дурной женщины». Какая страшная тень ляжет на всю его жизнь! Сколько ему предстоит вынести унижений! Постоянно будет он ощущать какую-то вину перед обществом, сознавая в то же время, что ни в чём не виновен.

Мазхар вновь и вновь перебирал в голове возможные последствия трагедии Назан и каждый раз приходил к выводу, что единственным виновником всего случившегося является он.

Однажды, будучи не в силах более выдержать эту пытку, он сказал своему другу: