Орхан КЕМАЛЬ

БРОШЕННАЯ В БЕЗДНУ

1

Небо, затянутое чёрными тучами, озарилось вспышками молний. Ударил гром. Задрожала земля.

Быстро стемнело. На улицах городка зажглись фонари. Всё сильней и сильней становился гул, доносившийся с моря. К ночи разразилась буря.

Огромные волны с грохотом обрушивались на прибрежные скалы. Тёмные потоки воды врывались в расщелины острых камней и взлетали в небо высокими струями, подобными призрачным минаретам. Шипящая пена окатывала распростёртое на берегу тело женщины, неторопливо поворачивая его с боку на бок. Порывистый, ветер трепал мокрые лохмотья и седые волосы утопленницы.

— Эх, раса божья! Выбрала время сводить счёты с жизнью! — проговорил полицейский комиссар, подходя к утопленнице.

— А может, она не сама утопилась? — усомнился стоявший рядом хозяин рыбачьего баркаса.

— Да откроет нам истину всевышний! Аминь!

Молодой рыбак поднёс фонарь к лицу утопленницы. Женщине, казалось, было не больше сорока пяти. Наверно, когда-то она была красива. Но сейчас… Глаза глубоко запали, вокруг зиявших, как ямы, глазниц разлилась синева. Всё лицо было в кровоподтёках и ссадинах, а от левого виска до самого подбородка проходил глубокий шрам.

— Да простит ей аллах все прегрешения, — проговорил набожный комиссар.

— Смотрите, — закричал молодой рыбак, — смотрите, какой перстень!

Все обступили утопленницу. На её посиневшем и вздувшемся пальце сверкал, искрясь и переливаясь под жёлтым светом фонаря, крупный бриллиант.

— Вот это перстень!..

— И у кого? У какой-то нищенки!

…Под тусклым светом фонаря перстень испускал удивительное голубое сияние…

2

Много лет назад этот перстень был выставлен в витрине небольшой ювелирной лавки, на месте которой сейчас высится здание банка.

Однажды к витрине подошёл молодой элегантно одетый человек. Он был статен, широк в плечах, его движения были исполнены энергии и силы, а открытое лицо было мужественным и привлекательным.

Немного помедлив у витрины, молодой человек вошёл в ювелирную лавку.

— Покажите мне вон тот бриллиантовый перстень!

— Сию минуту, уважаемый Мазхар-бей, — засуетился хозяин.

— Вы меня знаете? — спросил покупатель.

— Ну как же. Вы ведь адвокат Мазхар-бей! Вот, прошу вас!

Мазхар взял в руки перстень и, поворачивая его в руках, долго любовался игрой искусно гранённого камня. Он мысленно примерил перстень на тоненький палец жены и спросил:

— Сколько это стоит?

— Ведь мы не будем торговаться, эфенди?

— Вполне возможно, — сдержанно проговорил Мазхар-бей.

— Это особенный перстень, эфенди. Он принадлежал когда-то султану. Можете не сомневаться. Впоследствии он достался ростовщику-еврею, который оставил перстень в наследство своим детям, а дети ростовщика…

— Пока оставим в стороне историю перстня…

— Вы хотите знать цену?

— Да, пожалуйста, я жду.

Ювелир назвал. Это были немалые деньги, но Мазхар-бей примерно так и предполагал. Всё же он попросил немного сбавить.

— Это невозможно, — ответил ювелир. — Если вам не подходит, ничего не могу поделать. Ко мне обещала наведаться жена французского консула — ей этот перстень тоже приглянулся.

— Хорошо, я возьму его! — сказал Мазхар.

Положив перстень в синий бархатный футляр, ювелир с улыбкой протянул его Мазхар-бею. Тот отсчитал деньги и торопливо покинул лавку.

О, как обрадуется жена! Его робкая, застенчивая Назан будет в восторге от такого подарка. Впрочем… Ведь они женаты уже пять лет, а она даже ни разу не назвала его ласково: «Дорогой мой муженёк!» Молчалива, неразговорчива, вечно чем-то озабочена. И всегда этот подавленный вид!.. Нет, не о такой жене он мечтал…

Мазхар-бей прыгнул в фаэтон:

— Домой!

Все извозчики хорошо знали адвоката. Ему не надо было называть адреса.

…Он влюбился в Назан с первого взгляда. Это случилось в Стамбуле. В то время он был ещё студентом юридического факультета и вместе со своим другом Нихатом Янъялы снимал комнату в районе Сулеймание. Их деревянный домишко выходил на одну из тесных улочек, которая была не шире садовой аллеи. Однажды, стоя у окна, он увидел девушку, подметавшую улочку. При каждом взмахе метлы её длинные золотистые косы ударяли по икрам стройных ног.

Мазхар с восхищением смотрел на девушку и старался придумать, как обратить на себя её внимание. Но как только девушка заметила, что за ней наблюдают, она тотчас скрылась в дверях старого, покосившегося дома.

И ещё была незабываемой одна ночь. Это было в горячую пору экзаменов. Вместе с Нихатом они провели целый день за книгами, усевшись в тихом уголке кофейни на улице Невольничьего рынка… Перевалило за полночь. Уставшие до изнеможения, они медленно брели в Сулеймание, на свою холостяцкую квартиру. Он вспомнил о девушке из соседнего дома, перед глазами запрыгали, заплясали золотистые косы, хлеставшие по икрам стройных ног…

Мазхар посмотрел на друга и глубоко вздохнул. Тот понял всё с одного взгляда: «Соседка!» И они побрели дальше. Когда друзья подошли к калитке своего дома, серп луны скрылся за облаками, стало совсем темно. В домике напротив ещё горел свет. Девушка сидела у окна и что-то шила. Видимо, она торопилась поскорее закончить работу и лечь спать.

Мазхар подошёл совсем близко к зарешеченному оконцу. Девушка подняла голову и вскрикнула…

Вскоре они познакомились. У Назан не было родителей, она жила со своей тёткой Алие — сестрой покойной матери. Мазхар настаивал на свидании, и тогда она с трогательной беспомощностью сказала: «У меня никого нет на свете, кроме аллаха. Но ведь вы не обидите меня?»

На третий месяц знакомства они стали близки. А ещё через три месяца у Назан заметно округлился живот.

Поняв, в чём дело, тётка подняла крик на весь квартал. Она не потерпит в своём доме потаскуху, пусть убирается куда хочет! И шестнадцатилетняя Назан оказалась на улице…

А как взорвалась мать, увидев его входящим в дом с девушкой, у которой живот едва не доходил до подбородка!

Стоило Мазхару вспомнить о матери, — как у него защемило сердце. Сколько страданий доставляла мать его жене! Она буквально изводила кроткую Назан. А как неприятно было смотреть на размалёванное лицо матери. Она красилась, пудрилась, подводила глаза, совсем позабыв, что это не пристало ей по возрасту. «Бесстыжая!» — в сердцах произнёс Мазхар, но тут же спохватился: «Что бы там ни было, но она всё-таки мать!»

…Хаджер-ханым овдовела совсем молодой, оставшись с маленьким сыном на руках без всяких средств к существованию. Мазхар помнил, как матери приходилось прислуживать в богатых домах, стирать чужое бельё и мыть чужие полы. Она делала всё, чтобы дать ему образование. Он никогда не забывал, чем обязан матери.

Однако всему есть предел! Разве он не возместил сторицей все её заботы? Она жила в его доме в полном довольстве. У неё была своя, хорошо обставленная комната. Он не скупился на подарки матери — её комод и сундук были полны белья и одежды…

Казалось бы, чего ей больше и желать? Живи в своё удовольствие и оставь в покое сына и невестку. Так нет же! Всегда норовит затеять скандал. Нет, нет! Пора, давно пора положить этому конец!

Хаджер-ханым, сидя перед зеркалом, разглядывала своё постаревшее лицо. Нарумянив щеки, она подвела глаза и брови, напудрилась и, набросив чёрный блестящий чаршаф из лионского шёлка, поднялась вполне довольная собой.

— Пора на прогулку, Халдун, — сказала Хаджер-ханым внуку, игравшему на полу своим игрушечным паровозом.

Мальчик поднял на неё глаза:

— С тобой?

— Вот грубиян! Ты должен говорить бабушке не «с тобой», а «с вами»… Но разве ты виноват, что так плохо воспитан? Виновата во всём твоя мать — эта женщина с душонкой служанки!