Однако если мы обратимся к описаниям самого процесса аргументации в повседневной речевой практике, а не к его декларированию, то увидим игнорирование рациональных доводов и обилие так называемых логических ошибок (Лагута 2000). На просьбу аргументировать свою позицию собеседница реагирует обращением к субъективно-личностной сфере «нравится/не нравится» (пр. 7); использование таких софистических с точки зрения логики уловок как «аргумент к силе» (мат) и «аргумент к авторитету» (будет действовать так, как утверждено) так же оказывается допустимо в рамках действия аргументировать, хотя непрототипичность такой аргументации осознается (использование кавычек – «аргументировать») (пр. 14):

(14) Мы сказали координатору этой операции – майору (накануне вечером он был пьян в стельку), что надо сейчас атаковать, немедленно начинать артиллерийскую подготовку, иначе хана. Он обложил нас матом, сказал, что будет действовать так, как было утверждено, а вы пойдете в атаку тогда, когда будет приказано. Мы уже тоже выпили свои двести граммов и начали в его же духе «аргументировать». Все было напрасно [Александр Яковлев. Омут памяти. Т. 1 (2001)].

Другая распространенная логическая ошибка – логическая диверсия, т.е. переключение внимания собеседника с доводов, действительно имеющих отношение к отстаиваемому тезису, на доводы, непосредственно не относящиеся к теме дискуссии (Лагута 2000): вместо того, чтобы убедительно рассказать о своих достоинствах, девушка переключает внимание потенциальной работодательницы на пороки и ошибки предыдущей домработницы:

(15) Обычно я быстро соображаю, как следует реагировать на те или иные заявления, но сейчас растерялась и только хлопала глазами, глядя на Галю. Та, очевидно, решила, что гостья колеблется, поэтому принялась аргументировать просьбу. – Все равно же вам людей нанимать придется, так почему не меня? Аську-то взяли, а она не работник, воровка и дура. Я намного лучше, никогда чужого не прихвачу [Дарья Донцова. Уха из золотой рыбки (2004)].

Еще один вид логической ошибки – принятие за истину ложного аргумента или использование в качестве аргумента несуществующего факта, ссылки на событие, которое в действительности не имело места и т.п., – так называемое основное заблуждение (error fundamentalis), наблюдаем в следующем примере: имея личные счеты к Генриетте, Андрей использовал для аргументации своего отказа печатать ее послесловие надуманные, ложные доводы, выдавая их за истинные. Однако отметим, что и такой вариант «речежизненного» поведения включен в образ языкового знака аргументировать в современном русском языковом сознании:

(16) Так, и здесь Генриетта. Теперь понятно, почему Андрей ни за что не хочет ее послесловие печатать. Как скоро он научился витиевато аргументировать! «Не согласен с ее концепцией имманентного развития… Короче, основные принципы, положенные в основу…» Чувствовалось сразу, что концепция тут не при чем, что причина его негодования совсем другая. Взгляд упал на Сашкины розы, чьи головки уже дня три гордо смотрели вверх [Ольга Новикова. Женский роман (1993). – НКРЯ].

5. С установкой на рациональность аргументации связано то, что аргументировать противопоставляется чувствовать, любить и заставлять силой по признакам «рациональность/иррациональность» , «рациональность/нерациональность (а что-то другое) (пр. 17–18):

(17) Было ясно, что решение о разводе принято ею окончательно, хоть и далось ей нелегко. Шутка ли – отречься от такой любви наперекор сердцу! Дома, пока мы дожидались Володю, Марина продолжала убедительно аргументировать неизбежность разрыва. Она вменяла ему в вину даже то, что он перестал следить за новинками литературы [Карапетян Давид. Владимир Высоцкий. Воспоминания (2000–2002)].

(18) Кстати, и Ленин вовсе не был противником дискуссий. Он вовсе не считал криминалом (в отличие от Сталина в 30-е годы), а наоборот, нормальным явлением расхождение чьих-то мнений со своими собственными. Убеждать, доказывать, аргументировать – это он делал. Но преследовать за иные взгляды на ход общего дела – это ему и в голову не приходило [Анастас Микоян. Так было (1971–1974). – НКРЯ].

Однако данные противопоставления, как показывает анализ фактического материала, также относятся к разряду усваиваемых без критического анализа обыденных установок, поскольку в повседневной речевой практике мы чаще всего наблюдаем как раз иррациональные и нерациональные способы убеждения, воздействия, которые, тем не менее, категоризируются говорящими как аргументировать. Мы уже приводили подобные примеры (пр. 6 – иррациональный способ убеждения; нарушение законов мышления – логические ошибки – свидетельствует о нерациональности способов убеждения: пр. 14–16).

Итак, анализ употреблений языковой единицы аргументировать в современной русской речевой практике позволяет сделать следующие выводы:

1) образ языкового знака аргументировать в языковом сознании современных русских тесно связан с пятью установками (под установкой понимается определенное досознательное состояние готовности организма к некоторому поведению (Уснадзе 1997));

2) две установки фокусируют внимание на социально-интеракциональном аспекте аргументации и носят, скорее, дескриптивный характер, что свидетельствует об их обусловленности опытом и наблюдением типичных ситуаций аргументативного взаимодействия: аргументировать – удел собеседника, находящегося в недоминантной социально-коммуникативной позиции; аргументировать можно фиктивно, и такая аргументация – удел собеседника, находящегося в еще более зависимой социально-коммуникативной позиции, чем в первом случае;

3) три установки фокусируют внимание на нормативном аспекте аргументации и носят, соответственно, прескриптивный характер: аргументировать свое мнение, позицию – долг каждого порядочного коммуниканта; аргументация должна быть рациональной, логически организованной, с использованием цифр и фактов; как рациональное действие аргументировать противопоставлено иррациональным и нерациональным видам деятельности. При этом налицо несоответствие данных установок реальности речевого общения: анализ устных и письменных дискурсов свидетельствует о том, что реальная аргументативная деятельность в речевой коммуникации очень часто идет вразрез с данными нормами. По нашему мнению, данные установки сформированы не в опыте аргументативного поведения, а в опыте идеологического взаимодействия (скорее, даже воздействия), которое «имплицитно прагматично» (Сорокин 2006: 265). В рамках такого воздействия языковые личности оказываются вовлечены в определенного рода языковую игру (Витгенштейн 1994) под маской реальности, когда при помощи манипулирования телами знаков, а не реального действия «в слове», у собеседника (в данном случае речь идет об «обобщенном, массовом» собеседнике) формируется определенное, заданное неким внешним мотивом, потребностью, представление о положении дел, позиционируемом как реальность. Отсюда и явное противоречие между установкой опытной природы «аргументировать – удел собеседника, находящегося в недоминантной социально-коммуникативной позиции» и установкой идеологической природы «аргументировать свое мнение, позицию – долг каждого порядочного коммуниканта».

Отметим, что такое идеологическое воздействие не обязательно имеет политическую подоплеку, хотя, возникнув в недрах философии, идеологема о рациональности как мере всех вещей и феноменов быстро укоренилась в массовой культуре благодаря тому, что, веря в рациональность, проще жить, и такими «рационалистами» проще манипулировать.

Таким образом, можно заключить, что наши обыденные повседневные представления о сущности аргументации содержат в обобщенном виде как ценные наблюдения опытного характера о социально-интеракциональном характере коммуникативного взаимодействия в процессе аргументации, так и ряд мифологизированных, не подтверждаемых эмпирически положений. Однако мы выдвигаем предположение о том, что большая часть действительно аргументативного процесса вообще оказывается вне светлой зоны рефлексирующей языковой личности в силу трех факторов: