— Вам что, дают слишком мало еды? — удивленно спросила Рабия.

— «Слишком мало» значило бы сказать слишком много. — На короткий миг лицо Магистра осветила грустная усмешка, которую она так хорошо помнила по его выступлениям на площади. — Нам дают бобы и пшенную кашу, пшенную кашу и бобы, и снова бобы и пшенную кашу. Минимальными порциями. Несколько монотонно. Твои дары внесут разнообразие в наш рацион. Еще раз спасибо, и приятной тебе ночи. И если когда-нибудь я смогу отплатить тебе за твою доброту, знай, я навеки твой слуга. — Он опять усмехнулся и исчез.

Позже подошел хаджи Абдель Убаиди, хабир. Рабия как раз только что съела несколько фиников, отщипнула немного от лепешки и запила все это свежей водой.

— Я пришел, чтобы кое-что сказать тебе, — начал предводитель каравана. — Можно присесть?

— Да, конечно. Разумеется. Что ты хочешь мне сказать? — Рабия вежливо подвинулась немного в сторону.

— В общем, я видел, как ты давала рабам воду.

Рабия испугалась. Хотела было что-то возразить, но передумала. Вместо этого предложила заварить мяту.

— Спасибо, не надо. Я только хотел сказать тебе, что не видел этого.

— Как? Что ты имеешь в виду? — Рабия совсем запуталась. Так заметил что-нибудь хабир или нет?

Хаджи Абдель Убаиди улыбнулся:

— Я хочу сказать, что закрыл на это глаза.

— Хвала Аллаху! — У служанки камень свалился с сердца. — Но почему ты делаешь это?

— Понимаешь, — хабир уселся поудобнее, — все дело в том, что нельзя сказать «а», не сказав «б». Вот смотри: ты получила от госпожи приказ доставить с моей помощью шестерых невольников в Фес, где им предстоит батрачить под землей. Я, в свою очередь, имею от нее приказ давать этим людям только один раз в день кружку воды. Но вместе и то и другое не получается. Если рабы и дальше будут получать так мало воды, они умрут от жажды и никогда не прибудут в Фес. В этом случае я бы выполнил свой приказ, а ты свой — нет. — Хабир лукаво улыбнулся. — Значит, будет лучше, если я на некоторые вещи закрою глаза. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

В порыве благодарности Рабия вновь предложила ему заварить мяты, но хаджи отказался. Поднявшись, он вытащил из складок своей накидки козлиную шкуру.

— Ночь будет холодной. На, укройся. — И, не дав служанке ничего ответить, продолжил: — Мне пора назад, к моим погонщикам. Пришло время совместной ночной молитвы.

Вскоре она услышала протяжный монотонный распев:

Аллаху акбар… Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк Его…

Она почти физически ощутила истовость, с которой снова и снова произносились одни и те же слова Корана. Ее охватило страстное желание самой приблизиться к Аллаху, и она быстро раскатала свой коврик.

Молитва укрепила ее. Она справится со своим заданием и вернется в Танжер. Повелительница похвалит ее, может быть, даже вознаградит, и с ее младшим братом Ахмадом ничего не случится.

Она не испытывала усталости и раздумывала, ложиться ли уже спать или еще рано. Насколько позволяло разглядеть ее зрение, небо над ее головой было ясным и звездным, хотя ей и не удавалось различить очертания отдельных звезд. Рабия решила еще немного посидеть у костра и бросила в огонь несколько веток из дров, заботливо предложенных ей погонщиками. Языки пламени высоко взметнулись, распространяя новое тепло и новый свет. Было так светло, что ей захотелось немного поиграть. Сходив в шатер, она принесла доску, расчерченную на шестьдесят четыре квадрата, и тридцать две деревянные фигуры. Шахматы. Столь любимая ею королевская игра.

Рабия расставила фигуры, черные и белые, и, как обычно, когда играла сама с собой, спросила себя, какие фигуры выбирает. При этом она задумалась. Считалось, что белые лучше, потому что имеют право первого хода, а следовательно, в запасе всегда на один ход больше. Но так ли это на самом деле? Разве у игрока черными фигурами не было преимущества видеть, что задумывают белые? Во всем есть две стороны — такова жизнь. Одному хорошо, другому плохо.

Хирургу, Магистру и их друзьям, без сомнения, было плохо, и, честно говоря, они этого не заслужили. То, что с ними произошло, было несправедливо. Разве хирург из монастыря Камподиос был виноват в том, что повелительница безумно влюбилась в него, а не найдя в нем ответных чувств, от всей души возненавидела? Разве виноват Магистр в том, что случайно оказался другом хирурга? А чем заслужили свою участь четверо других?

Они ни в чем не виноваты. И даже то, что они поклонялись другому Богу, ничего не меняло.

Рабия снова собрала шахматы.

Она легла спать, но сон долго не приходил.

— Там впереди, немного правее, уже можно увидеть на горизонте минареты мечетей Эль-Ксар-эль-Кебира. — Хаджи Абдель Убаиди отстал и ехал теперь рядом с Рабией.

Служанка напряженно всматривалась в направлении его вытянутой руки, но, конечно, ничего не видела. Заставляя себя не щуриться, она произнесла:

— Эль-Ксар-эль-Кебир? О, я слыхала об этом городе. Говорят, наши борцы за веру одержали там большую победу.

— Ты даже это знаешь? — Хабир удивленно поднял брови. Далеко не каждая мусульманка интересовалась происходящим в мире. — Да, верно, в прошлом году. Султан Абд эль-Малик наголову разбил там португальцев, а их слабый король Себастьян погиб в битве. Это случилось в четвертый день месяца, который неверные называют августом. Видишь зеленый пояс, который тянется между нами и городом? Это вади [12] Лукоса, плодородная земля, заселенная с давних времен. Один мудрец в Уаззане как-то рассказывал мне, что первыми здешними поселенцами были римляне. Ну, я о них никогда не слышал. Поди проверь! Ладно, мне нужно вперед. Кстати, ты уже лучше сидишь в седле.

Верблюд хабира рысью вернулся в начало каравана, и Рабия снова углубилась в свои размышления. Погонщики затянули песню. Удивительно, как они вообще были на это способны, несмотря на тяготы перехода. Впрочем, песня звучала днем уже не в первый раз.

Магистру с друзьями такое было явно не по силам, хотя утром хабир отмерил им порядочное количество воды, намного больше, чем в предыдущие дни, что не укрылось от Рабии. Когда она потом проверяла, надежно ли связаны руки у невольников, невысокий Магистр, криво усмехнувшись, заметил, что пешее передвижение для них не самое ужасное. Ведь они столько долгих недель провели на банках галеры, мечтая лишь о том, чтобы наконец-то распрямиться в полный рост и хоть немного пройтись. И вот теперь у них эта возможность есть в избытке. Так что, по идее, они должны быть довольны.

Рабия не знала, куда глаза деть от стыда, так неприятно ей было. Ведь именно ее стараниями хирург, Магистр и Нгонго попали на галеру. К счастью, невысокий жилистый человек этого, похоже, не заметил и произнес:

— Надо всегда сохранять оптимизм. Как знать, а вдруг старушка Европа когда-нибудь заполучит нас назад?

— Ин шаʼа-лла, — безотчетно ответила Рабия.

— Ин шаʼа-лла? — переспросил Магистр. — Что это значит?

— Если на то будет воля Аллаха.

— Да? Странно. — Рассказчик историй задумался. — Помнишь, когда я тебе сказал, что мы с хирургом вылечим Нгонго от бельма, я добавил по латыни: Volente Deo — и перевел для тебя: «Если на то будет воля Аллаха». То есть Ин шаʼа-лла и Volente Deo, по сути, одно и то же. Как ты это находишь?

Ничего не ответив, Рабия отвернулась и побежала к своему верблюду.

Вечером того же дня они остановились на привал в трех милях восточнее города Уаззан. Именно тут хабир когда-то разговаривал с одним мудрецом о римлянах. Место для стоянки было не такое удачное, как предыдущее, — плоское и плохо защищенное. Рабия сняла чадру и ополоснула лицо и руки. Пока запасы воды были еще достаточны, она могла себе это позволить перед намазом. Ибо очищение было важной частью ритуала. Если не было воды, верующий был обязан очищать себя песком — так повелел Аллах устами Великого пророка.