— Тренировались? — спросил Синди на первом занятии.

Ответом ему было неразборчивое бормотание и взгляды в пол или в окно, так что Синди сделал вывод, что не тренировались, даже не думали, а если и думали, то мало и плохо.

— Плохо! — вздохнул он. — Давайте смотреть, что вы еще не забыли.

Выяснилось, что не забыли не так уж мало, поэтому со второй недели дела снова пошли на лад.

Лиу в группу по их совместному с Синди решению не вернулся, остался у Квентина. Синди не расспрашивал Лиу, как у него проходят занятия, — не хотел невольных сравнений с маэстро. Квентин был преподавателем высочайшего класса, и Синди не хотел ни убеждаться лишний раз в своей недостаточной еще подготовке, ни заставлять любовника лицемерить.

Синди втянулся в повседневные дела, и звонок Демиса через два месяца стал для него почти неожиданностью.

— Все готово, — сообщил режиссер, сияющий, как софит, — можно приступать к постановке и репетициям.

И Синди почувствовал, как у него снова свело живот от предвкушения.

Театр «Домино» формально находился еще в центральном районе, но на деле оказывался почти на границе с районами, где останавливались туристы. Конечно, ни натурального паркета, ни шикарных люстр, ни бархатных кресел здесь не было. Но если без люстр и паркета Синди бы обошелся прекрасно, то без хорошего покрытия сцены пришлось бы туго. Избалованный чудесными условиями в залах школы Квентина, танцор только вздохнул, осмотрев сцену — работать можно, но лучше осторожно… Голопроекторы в театре тоже были, но уже устаревшие. В анатарской «Альфе», которую местные снобы назвали бы провинциальным зальчиком, оборудование было современнее и декорации создавало на порядок сложнее.

— Это ничего, — энтузиазм Демиса было трудно поколебать, — главное в нашей постановке не декорации, а актеры!

С актерами Синди быстро перезнакомился. Впечатления были смешанные.

Исполнитель главной роли ему не понравился, и это было взаимным чувством с первого взгляда. Грег Охала относился к той категории артистов, которые считали всех вокруг должными им уже за то, что они соизволили снизойти до окружающих и взять роль. Причем такие встречались куда чаще среди актеров, которые так и не сумели пробиться наверх, настоящие звезды общались с другими куда проще и естественнее.

Грег же так закатывал глаза, так отбрасывал назад золотистые волосы, так капризно требовал обеспечить ему минеральную воду, отличную гримерную, три смены костюма и желательно все сразу, что напоминал Синди Красотку Мерилин в мужском обличье. Когда Охала заявил, откинувшись на спинку кресла и поднеся кончики пальцев к лицу:

— Я не могу работать в белом! Только в красном! — Синди не выдержал и засмеялся, и с тех пор между ними установилась крепкая взаимная неприязнь.

Жанна, которая играла главную героиню, была совсем другой, и Синди сразу почувствовал к ней симпатию, которая в дальнейшем только увеличивалась. По мнению Синди, именно так и должна была выглядеть сказочная принцесса: тоненькая, невысокая, с копной кудрявых светлых волос и громадными голубыми глазами. Еще у нее была очень славная улыбка и неиссякаемый запас оптимизма. Нет декораций? Ничего, можно справиться и так! В бюджет не укладывались расходы на живой оркестр, и придется работать под запись? Ничего, живая музыка — не главное! Это стремление не страдать над возникающими проблемами очень импонировало Синди. К его досаде, Жанна хорошо относилась к Грегу и принимала его проблемы всерьез, хотя, по мнению Синди, на девять десятых они были высосаны из пальца.

Отсутствие живой музыки Синди огорчило — он бы с удовольствием поработал с оркестром, но чего не было, того не было. Но даже досадные обстоятельства и манерный Грег не могли заглушить в нем желание поскорее начать работу. Мечты и надежды переполняли его, Синди любил и скромный зал с синим занавесом, потертыми темными креслами и мягким светом матовых белых ламп, и Демиса, и Жанну, и сценарий. Синди понимал теперь, почему режиссер постоянно бегал туда-сюда — ему и самому не стоялось на месте, хотелось вскочить на сцену и сделать уже что-то! Чтобы не стоять просто так, он вставил в уши наушники и стал прослушивать музыку — половину композиций Демис уже успел записать в студии и накануне переслал всем участникам. Синди прогонял эти треки весь вечер, пока после двадцатого раза Лиу не заявил, что сходит с ума, и не заставил Синди выключить комм.

Пришла подтанцовка — они же сказочные существа, враги и друзья главного героя, мирные жители и прочие. В основном это были студенты, едва закончившие обучение и не имеющие достаточно связей, чтобы получить роли в спектакли высокого уровня. Если Синди что-нибудь понимал, общей мотивацией для участия для них стала мысль: «Все с чего-то начинали». Это не слишком обнадеживало.

Наконец, в зал вошел еще один человек, с желтоватым нервным лицом, с выступающими скулами, коротко стриженными пегими волосами и идеальной осанкой. Он двигался, мгновенно переходя от неподвижности к быстрому шагу и наоборот. Синди он напоминал кузнечика-переростка.

— О! Господа, вот и наш хореограф, мой первый помощник, человек, на которого я возлагаю судьбу спектакля! Господин Цу-О, мастер своего дела, любезно согласившийся взять на себя работу над танцами!

Цу-О принимал похвалу в свой адрес как должное. Глядя на брезгливую складку его губ и ничего не выражающие темные глаза, Синди и не знал, что вскоре рядом с этим человеком Грег Охала покажется ему приятным собеседником.

Выяснилось это очень быстро. Через несколько дней, когда состоялась первая для Синди репетиция.

Поскольку у Демиса была записана музыка только к первому действию, нужно было начинать с него. Синди должен был приступить к работе над своим первым появлением — Зло пробирается в сад, чтобы застать там Принцессу.

Эта часть не казалась Синди такой уж сложной. Он обсудил с Демисом, какой именно должна быть эта сцена — и обнаружил, что видение у них совпадает. Господин Цу-О стоял рядом, изредка вставляя замечания, которые показались Синди дельными. Музыку своего появления к тому моменту он уже знал наизусть и держал в памяти. Ничто не предвещало беды. Он поднялся на сцену, встал за кулисами, дождался первых звуков и медленно вышел вперед. Вот он прокрался по саду, оглядываясь и прислушиваясь, замирая то и дело, чтобы не пропустить опасность. Вот убедился, что никого нет, все спят и ночь тиха, и спрятался у ограды, замер, застыл в ожидании…

— Браво! — захлопал Демис.

Синди улыбнулся.

— Не верю, — безразлично бросил Цу-О. — Красуетесь.

Синди не привык, чтобы его выступления характеризовали подобным образом.

— Красуюсь?! — он скрестил руки на груди и встал на краю сцены.

— Красуетесь. Вы не вор, вы топ-модель. Еще раз.

Синди вспыхнул, но промолчал и отправился за сцену.

На этот раз он старался держать в голове образ Зла. Вместо сцены он представлял тропинку в траве, вместо софитов — лунный свет, а самого себя — вором и шпионом, который может поплатиться, если окажется обнаруженным тут, в одиночестве. Ему нужно только одно — спрятаться, скрыться и увидеть ту, ради которой он здесь оказался. Он сам не знает, зачем ему эта новая игрушка, но он хочет ее увидеть и все тут, а значит, нужно стать тенью, змеей в траве, ветром в листве, пока не придет его черед действовать…

Синди так сосредоточился на этих мыслях, что, когда музыка кончилась, удивился, не обнаружив перед собой каменной ограды и зеленой листвы.

— Отходите с грацией утюга, — сказал Цу-О.

И ничего больше не добавил.

Первая репетиция раз и навсегда определила манеру их общения. Цу-О оказался безжалостным критиком. Ни один недочет не ускользал от него, и о каждой ошибке он сообщал моментально, громко, жестко. Главного и второстепенного для него не существовало — точнее, любая деталь танца для него относилась к главному. К второстепенному можно было причислить чувства артистов. Синди он однажды заявил:

— Вы привыкли к всеобщему одобрению и задрали нос. Я вышибу из вас эту уверенность в своем непревзойденном таланте.