– Здесь все свои, – строго сказала Татьяна Васильевна Стервозова и посмотрела в дальний угол стола, где сидела Наташка Благова.

– Свои, свои, – поддержали именинницу присутствующие.

– Выпьете с нами Богдан Степанович? – предложила Стервозова.

– Меня ждут, но от рюмочки водки не откажусь – вместо рюмочки Сюсюткин выпил полный стакан прозрачного, как слеза, алкогольного напитка. Выпил и, подобно Золушке, в разгар торжества скрылся.

Женька Комисар не любила опаздывать, но сегодня она непростительно опоздала. Праздничный стол утратил первозданную красоту, гости разошлись и только журналисты редакции информации продолжали героически допивать до последней капли и доедать остатки первоклассной закуски. Появление Женьки Комисар вызвало у бывших коллег неподдельную радость.

– О, Жэка, заходи, опоздавшим дамочкам штрафной стаканчик налейте, ты нас подруга забываешь, – кричали журналисты редакции информации.

Женька извинилась за опоздание, поцеловала Таньку, подарила ей огромный букет цветов и маленькую коробку, от которой именинница пришла в детский восторг, в коробке находились ее любимые французские духи.

Подруги выпили, закусили. Наташка Благова сократила дистанцию, она покинула дальний угол праздничного стола и приблизилась к Стерве на непозволительно близкое расстояние. Втроем, как в старые добрые времена, они пили водку и сплетничали о своем, девичьем.

Женька расслабилась, отчего у нее мгновенно заболела спина, и предательски заныли коленки. Захотелось напиться, а главное забыться. Сколько сил и нервов, сколько возникло конфликтов за прошедшую неделю. Все из-за выборов, подумала пиарщица. У народа есть выбор, как бы не так! Победит сильнейший, тот, у кого больше власти и денег, кто умело пользуется новейшими предвыборными технологиями. Народ? Кто такой народ, вечно голодный, голый и босой? Спасибо сэконд-хенду и китайской лапше быстрого приготовления, а то бы цивилизованный мир увидел, кто такие закраинцы. Бытие определяет сознание, утверждали классики марксизма. Время идет, а формула жития не устаревает, – пережевывая подсохшую буженину, философствовала Женька. Власти невыгодно кормить, одевать и лелеять народ. Чтобы им управлять, его держат впроголодь и морковкой перед носом трясут во время очередной предвыборной кампании. И ведь пойдет куда скажут, потому что народ до чертиков есть хочет. Все мы и каждый в отдельности хотим есть, а значит – жить, это самый сильный инстинкт, существующий в природе, это инстинкт самосохранения. И пусть в меня плюнут, если это не так, с трудом проглатывая застрявший в горле кусок буженины, подытожила Женька сокровенные мысли. В Комисар никто из присутствующих не плюнул, потому что телепатией журналисты к счастью не обладали. Да и кто из бывших коллег и ныне здравствующих друзей предполагал, что Женька, когда пьет водку и даже закусывает, думает о народе. Точнее о работе, весь этот на первый взгляд бессмысленный монолог автоматически подготовил Женьку к разговору с Волкодавом. Кстати, когда это он собирается ехать на сюжет, занервничала пиарщица? До начала митинга осталось тридцать минут, а Жорка находился в состоянии нестояния.

– Жорка, выйдем, – бесцеремонно одернула Женька редакционного верзилу и буквально силой вытолкнула его в коридор.

– Ты чего? – запротестовал Волкодав.

– На митинг едешь? – в лоб спросила его Женька.

– Мать твою… – схватился обеими руками за голову Волкодав, – сигарета есть? – спросил он у Женьки, – а может не ехать, могу я забыть и не поехать на сюжет? Я что, не человек? А, Комисар?

– Не можешь! На сигареты, травись если хочешь, оставь себе всю пачку и послушай меня внимательно. Александр Куликов лично передал тебе привет, – тоном заговорщика произнесла Женька.

– О, и дорогому братану передавай от меня огромный, пламенный привет!!! – утопая в едком, сигаретном дыму, фамильярно промурлыкал пьяный Жорка Волкодав.

– Ты меня не понял, пить тебе, Волкодав, надо меньше, – разозлилась Женька.

– Женька, отойди на три шага от меня, так слышно? Ну, ты понимаешь, о чем я? Вот видишь, я не пьяный, я выпивший, – веселился, как ребенок, Жорка.

– В лоб дать сейчас, или… – не успела Женька произнести фразу до конца, как над нею склонился мощным торсом Волкодав и прошипел, изображая злобного вампира.

– Обижаешь, женщина! Я тебя за такие грубые слова сначала больно укушу, а потом, знаешь, что сделаю…

– Знаю, знаю, – ретировалась Комисар, – ты меня слушаешь. Внимание Волкодав! Твой дорогой братан, как ты только что выразился, просил выполнить тебя одну маленькую просьбу.

– Какую такую просьбу?

– Он в свое время помог тебе купить квартиру. Так?

– Помог, я всегда об этом помню, – подтвердил Волкодав.

– А сегодня Куликов просит тебя сделать для него небольшое одолжение?

– Небольшое?

– Он просит, – перешла на шепот Женька, – митинг осветить на тридцать секунд, как факт. Ты понимаешь, его проведение – тактическая штабная глупость партии власти. Сан Саныч это как никто понимает, а потому просит тебя не участвовать в этом фарсе, соблюсти нейтралитет. Дай, информацию как факт, без синхронов горожан, издевательского текста за кадром. Жорка, ты талантливый журналист и я знаю, как ты можешь выдать подобный сюжет в эфире.

– Как мне нравится его просьба, после дня рождения мозги работают неважно, так что выдать сюжет в свойственной мне жесткой манере не получится. Сюжет покажут, только в ночном выпуске новостей и еще раз он выйдет в утреннем повторе. Ради чего напрягаться?

– Спасибо Жорка, ты настоящий друг, – не успела Женька Комисар договорить, как за спиной услышала знакомый голос.

– Курите, и без меня? – Стерва нетерпеливо сорвала прозрачную упаковку с новой пачки, достала тонкую сигарету и бережно поднесла ее к зажигалке Волкодава. Зажигалка предательски утаивала огонь. Жорка с остервенением тряс ее, выдавливая искру, получилось. Есть контакт. Через пару секунд в коридоре запахло ментолом.

– Вот, почему я люблю спички. Они никогда не подводят! Тебе пора ехать, – строгим тоном начальника сказала Татьяна Стервозова.

– Еду, – Волкодав развернулся и как на плацу промаршировал в редакцию.

– Мне тоже пора, ты сейчас домой? – спросила Комисар у Стервозовой.

– Нет, сюжет с площади Фестивальной жду, я сегодня попаду домой к полуночи. Благодаря твоему другу, между прочим. Чего это он, такой здоровый дядька, от яиц в обморок падает?

Комисар с именинницей в дебаты вступать не захотела, понимала – бесполезно, опасно, разговор закончится скандалом.

– Извини дорогая, поговорим в следующий раз, мне пора, – Женька дружески поцеловала Таньку в щеку и побежала за показавшимся в конце коридора силуэтом Волкодава.

– Жорка, я поеду с тобой, подожди меня, – закричала Комисар.

– Ну-ну, бегите, бегите, – услышала Женька последнее напутствие любительницы ментоловых сигарет.

Яиц много не бывает

Олег Рогов о проведении митинга на площади Фестивальной партией власти узнал за час до начала судьбоносного события.

Первым делом он позвонил Петру Антоновичу Ковбасюку, который на связь долго не выходил, а потом все-таки поднял трубку. Частое прерывистое дыхание Ковбасюка, которое то и дело возбуждало беспроводную сотовую связь, натолкнуло руководителя штаба оппозиционных сил на неприличную мысль, что жирная крыса по фамилии Ковбасюк после тяжелой штабной работы сейчас не ужинает в родной теплой норке, а страстно спаривается на квартире у любовницы. Факт имел место. Люся утопала в жирных складках тучного тела Петра Антоновича. Она задыхалась от специфического пота, но терпела.

Десять минут назад финансист упал на миниатюрную натурщицу и в незатейливой позе сверху изображал страстного любовника. Петр Антонович Ковбасюк, как всякий мужчина, любил плотские удовольствия – получать. Трудиться над тем, чтобы удовлетворить партнершу, не в его крысиных правилах. Телефонный звонок шефа застал Ковбасюка врасплох. Отвечать на звонок или кончать, этот вопрос Петру Антоновичу пришлось решать в автоматическом режиме управления. Как настоящий мужчина, он страстно придавил Люсю и завершил их совместный любовный акт, не прерываться же, в самом деле? Затем Ковбасюк оперативно вступил в новую, телефонную связь с мужчиной, его непосредственным начальником.