– И что? – грустным голосом произнесла Женька Комисар.
– Не что, а кто, твоя подружка Стервозова работает на канале Артура Лысого, а фактически верой и правдой служит оппозиционерам. Нет, я чего-то не понимаю. Это частный телевизионный канал, который целенаправленно работает на «Партию Губерний». Возьми канал Петра Порошенкова, ты представляешь, чтобы на пятом канале редактор открыто поддерживал господина Япановича, а не Виктора Юбченко? Хотел бы я посмотреть на такую свободу волеизъявления столичных акул пера, а в провинции – пожалуйста. Значит так, дорогая моя Комисар, дружба дружбой, а работа есть работа. Мне нужен сюжет на тридцать секунд, как факт. Митинг в поддержку Виктора Япановича состоялся на площади Фестивальной, действующего премьера и кандидата в президенты поддержало большинство горожан. Согласись, я немного прошу. На сюжет поедет Жора Волкодав, я договорился с Сюсюткиным. Кстати, я Жоре в свое время выдал беспроцентный кредит на квартиру, передашь лично от меня ему большой привет. И еще, мои слова передашь дословно, что я, Александр Куликов, не прошу его торговать журналистской совестью. Тридцать секунд, митинг состоялся – все. Никаких комментариев за кадром, я знаю, как он может высмеять историю падения Япановича от яйца и митинг в поддержку пострадавшего. По поводу твоей лучшей подруги Стервы скажу так…
На этом интригующем месте монолог шефа резко прервался, в его кабинет ворвалась толпа штабистов с синими флагами в руках, они громко спорили. Роль рефери Александру Куликову шла, подумала Комисар, он окончательно их перессорит между собой, а помирит тогда, когда они примут правильное, нужное ему решение. Мастер. У Александра Куликова Женька не стеснялась учиться. Она встала, сложила неторопливо в сумку блокнот и ручку. Прерванный разговор с шефом отодвинул приговор по персоне Стервозовой, пиарщице было выгодно не дослушивать Александра Куликова до конца. Она, воспользовавшись ситуацией, незаметно выскользнула из кабинета. Женька Комисар уточнила у секретаря координаты предстоящего митинга и мысленно наметила дальнейший план действий. В холле Пиар-Центра полным ходом бурлила жизнь. Женька только успевала поворачивать голову и здороваться с проходящими мимо нее клиентами. Она вышла на крыльцо, осталась одна.
Дождь прошел, господи, все вокруг оранжевое, осень. Женька Комисар подняла голову вверх, небо цвет не изменило. Небесное полотно, как всегда, радовало пиарщицу бескрайностью и синевой. Осень пройдет, подумала она, и эта оранжевая мишура останется в прошлом, и только небо над головой вне зависимости от времени года с завидным постоянством будет дарить радость рядовому закраинцу. Необходимо эту мысль развить в газетной статье. Оранжевый – цвет агрессии, а синий – стабильности, подумала пиарщица, для которой с началом предвыборной кампании окружающий мир превратился в один-единый поток политических страстей и интриг. Главное – в фекальных информационных стоках не захлебнуться и не утонуть. Неожиданно на лоб Женьке упала огромная холодная капля, не успевшая влиться в небесный водопад сверхмощного дождя. Одинокая капля бесцеремонно сверкала чистотой и прозрачностью, стекая по лицу пиарщицы.
Неужели от незамутненности сознания политическими страстями зависела ее дальнейшая жизнь? Хорошо, что это не влажный привет от случайно пролетающей птички, вытирая с лица скользящую по коже дождевую каплю, рассуждала Комисар. Сашка Громов не выходил на связь сутки, а еще муж называется, близкий родной человек. Женьку подобные отношения угнетали. Он мог в течение дня не звонить ей, как будто Женьки не существовало в его бурной творческой жизни. Она мысленно сравнила мужа с птицей, которая сначала бездумно нагадит, а потом улетит. Причем летал этот коршун по дому последние три дня исключительно в оранжевой футболке, на которой неприлично большими буквами написано «ТАК! ТИК – ТАК!». Звонить Громову первой она не решалась.
Когда-то дрессировщик Вика ей объяснил, что если собака не выполняет команду «ко мне» и не подходит к хозяину, необходимо резко развернутся и уйти от нее. Животное сработает на движение, и через минуту ваш четвероногий друг бежит за вами вприпрыжку. Женька попробовала применить этот прием не только на собаке, но и на муже. Срабатывало безукоризненно, но случались исключения из правил, как сегодня. Если бы Комисар спросили, кто тебе дороже – Громов или обожаемый пес Вик, она бы ответила…
Слава Всевышнему, ее никто и никогда об этом не спрашивал.
Пиарщица достала из сумочки мобильный и вызвала такси. Машина пришла на удивление быстро. Поездки из офиса Пиар-Центра в штаб «Партии Губерний» и обратно Женьку утомляли, сказывались материально, но денег на такси она не жалела. Самым ценным в период избирательной кампании являлось время, с этой аксиомой доморощенной пиарщице приходилось смириться. К ее приезду предвыборная суета в штабе кандидата в президенты Виктора Япановича достигла апогея. С большим трудом Женька разыскала некую Марию Петровну, отвечающую за создание транспарантов.
– Здравствуйте, я Евгения Комисар из Пиар-Центра, мне поручили проверить текст, который вы написали на плакатах, – сказала она Марии Петровне, чей внушительный вид значительно превышал среднестатистические размеры женских форм. Мария Петровна напоминала сказочного Гулливера, который к удивлению окружающих ее людей, достигнув максимального роста в высоту, с годами отвоевывал себе жизненное пространство и в ширину. Женщина-гора улыбнулась Женьке, оголив передние зубы, спрятанные под толстым слоем золотых коронок. Мария Петровна хотела казаться незнакомке любезной, это ей с трудом, но удавалось.
– Здрасте, здрасте – с полным ртом пенящихся слюней процедила сквозь щель между золотыми передними резцами скромное приветствие работница штаба. – Мы всё написали, вот смотрите, – указательным пальцем, на котором от непосильной работы сломался ноготь, Мария Петровна не без гордости ткнула в сторону стены. На стене с завидной скоростью высыхали предвыборные плакаты. Первое, что бросилось Евгении в глаза – ее собеседница художественную школу точно не посещала. Второе – содержание плакатов не выдерживало никакой критики. Александр Куликов прозорливо предвидел результаты художества Марии Петровны.
«Нет Фашизму», «Наших» бьют», «Мы с вами, любимый наш Виктор Федорович!», «Камнями всех не забросаете!», «Виктор мы с тобой». Женька вспомнила о тактичности, которой от природы не обладала. Она-то сейчас ох, как пригодится.
– Мария Петровна, это замечательно! – театрально произнесла Женька.
– Мне, вот это, особенно, нравится «Виктор мы с тобой!», правда, здорово! – штабная художница отошла подальше от грандиозного произведения искусства и наклонила голову. Сначала вправо, потом влево подошла поближе к плакату и, не найдя, как ей показалось, ни одного изъяна развернулась мощным туловищем в сторону Женьки и лучезарно улыбнулась.
– Это замечательно! – повторила без иронии в голосе Женька. – Но политика вещь непостоянная, ситуация наверху изменилась. Мне даны соответствующие указания из Киевска, – Женька многозначительно показало рукой в вверх, – которые, я обязана вам переадресовать, уважаемая Мария Петровна.
– Да вы что? – сплеснула толстыми руками горе– художница.
– Мне неудобно перед вами Мария Петровна, но придется переписывать и переделывать вашу работу. Вы, как работник штаба, все понимаете?
– А что писать? – На удивление быстро сдалась обладательница сломанного и посиневшего от казенной синей краски ногтя.
– Дайте, чистый лист бумаги, я вам сейчас текст напишу, – спокойным тоном сказала Женька.
– Господи, а я думала поехать домой, утром свежую рыбу по дешевке купила, – с горечью в голосе произнесла Мария Петровна, протягивая Женьке чистый лист бумаги.
Теперь Комиссар знала, что неприятный протухший запах исходил не от сохнущих на стене плакатов, а от свежей рыбы художницы, которая подобно политическим событиям в Закраине могла протухнуть в любую минуту.
Александр Куликов мог Женькой гордиться, ей удалось быстро найти общий язык с Марией Петровной. Ларчик открывался просто. Немного лести, адресованной художнице, потом ссылка на руководство центрального штаба в Киевске и дело сделано. Небольшая ложка лжи, а какой предсказуемый результат. Если бы Женька дала распоряжение штабной художнице от себя лично, это бы вызвало у необъятной в размерах дамы шквал возмущения. Свежая рыба! Ради нее художница разделается с любым, кто посмел посягнуть на святое – обед для всей семьи.