Назидательность, дидактичность противопоказаны искусству: «цель художества есть идеал, а не нравоучение»74).
Особенности восприятия изящной словесности
Искусство воспринимать изящную словесность требует специальных знаний и навыков. Каких?
В процессе чтения художественного текста должны работать четыре как минимум психологических механизма: воображение, эмоции, интеллект, интуиция. Бездействие хотя бы одного из них существенно влияет на результат чтения.
Приходит в библиотеку ученик и просит сотрудницу: «Дайте, пожалуйста, драму А.Н. Островского “Гроза”». Получив нужную книгу и спрятав её в портфель, он обращается к библиотекарю вторично: «А теперь дайте что-нибудь почитать». (Сцену наблюдал и рассказал о ней писатель И. Меттер.)
Этот эпизод без всякой натяжки мог быть продолжен таким диалогом участвующих сторон:
– Позвольте! Вы просите что-нибудь почитать. Но для чего же Вы взяли «Грозу»? С ней Вы что собираетесь делать?
– «Грозу» но программе мы проходим в школе.
Последствия такого отношения к литературе были обнаружены с помощью социологических исследований:
«В школе и речи не могло быть, чтобы получить удовольствие от “Евгения Онегина” и “Войны и мира”, – отвечал на анкету студент третьего курса технического вуза. – В то время когда в школе проходили Толстого, я с усилием заставлял себя читать “Войну и мир”. Тогда я не видел в романе ничего, кроме “образов”, “общественных отношений” и “показа” героизма русского народа. За “образами” я не видел людей, за “общественными отношениями” – мысли, а за “показом” – самого героизма. Недавно я перечитал роман и, увидев все это, был поражён, потрясён»75).
«Раньше в школе, когда Пушкина проходили, – вторил студенту двадцатичетырехлетний крестьянин, – не нравился он мне, а вот недавно случайно он мне в руки попался, я взял и прочитал. “Онегин”, оказывается, – это очень здорово, да и дальше начал читать, и сказки понравились, а уж “Повести Белкина” совсем интересно»76) (разрядка моя. – Л.К.).
Очевидно, что отвечавшие на вопросы анкеты в своё время были ориентированы только на логическое восприятие художественного текста. Их воображение, эмоции, интуиция не включались, работал только интеллект. В результате они, каждый на своём уровне, может быть, и поняли, что хотел сказать писатель, но его художественный мир в их сознании не отразился. Они не почувствовали, не пережили, не ощутили и, следовательно, не восприняли всего духовного богатства произведения. Некоторые из них отчасти восполнили этот пробел впоследствии. Но это, увы, случается редко.
Произведения изящной словесности неисчерпаемы. Их можно перечитывать многократно, всякий раз открывая для себя что-то новое и удивляясь, что не заметил этого прежде. Происходит это потому, что человек, как правило, не останавливается в своём духовном развитии. На каждом этапе у него возникают новые потребности. При этом первоначальный стимул – желание вновь пережить комплекс ощущений, испытанных при прежнем чтении, – сохраняет свою силу.
Каждый видит, чувствует, понимает в произведении искусства то, что может и умеет, что удовлетворяет его духовные потребности именно в этот момент. Но уровень потребностей меняется в зависимости от самых равных обстоятельств.
По-своему правы: мальчишка, которому в пушкинском «Борисе Годунове» больше всего нравится сцена в корчме: «Вот Гришка, это да! Его вот-вот схватят, а он к-а-а-к окно вышибет! Р-р-аз и убежал»; юноша, очарованный сценой у фонтана и выучивший её наизусть: «Какая любовь, какие слова!»; умудрённый муж, потрясённый драмой Бориса Годунова: «Сколько лет России не везло на царей – то грозные, то юродивые, но все только о себе, только для себя! И вот сел на престол царь с думами о государстве и народе, и такое несчастье!». Наконец, есть и такой читатель, который оценит всё богатство трагедии и при этом будет потрясен какой-то удивительной гармонией, соразмерностью её композиции, богатством и красотой языка. Ему, наконец, откроется, что Борис Годунов является перед ним в четвёртой сцене от начала, исчезает в четвёртой сцене от конца, Самозванец же соответственно – в пятой, и при этом появляется, просыпаясь, а исчезает, засыпая. Читатель убедится, что интуиция его не обманула: архитектоника трагедии тщательно выверена, гармония здесь строго поверена алгеброй и, самое удивительное, что поэт не пользовался для этого никакими счётно-решающими устройствами.
Искусство чтения изящной словесности – не простая сумма методов и приёмов, овладев которыми любой человек может быть уверен, что нашел волшебное слово «сезам» и теперь все сокровища мировой литературы сами раскроются перед ним. Приемы и методы, конечно, существуют. Но процесс воспитания читателя может идти плодотворно только параллельно с ростом общей культуры человека, с расширением его эстетического кругозора, с совершенствованием художественного вкуса. Философ В.Ф. Асмус отмечает: «…творческий результат чтения в каждом отдельном случае зависит не только от состояния и достояния читателя в тот момент, когда он приступает к чтению вещи, но и от всей духовной биографии меня, читателя. Поэтому два читателя перед одним и тем же произведением – все равно, что два моряка, забрасывающие каждый свой лот в море. Каждый достигнет глубины не дальше длины лота. Сказанным доказывается относительность того, что в искусстве, в частности в чтении произведений художественной литературы, называется “трудностью понимания”. Трудность эта – не абсолютное понятие. Моя способность понять “трудное” произведение зависит не только от барьера, который поставил передо мной в этом произведении автор, но и от меня самого, от уровня моей читательской культуры, от степени моего уважения к автору, потрудившемуся над произведением, от уважения к искусству, в котором этому произведению может быть суждено сиять в веках, как сияет алмаз»77).
Большую положительную роль в воспитании культуры чтения может сыграть знакомство с творческой лабораторией писателя. Конечно, само по себе изучение творческого процесса не может претендовать на роль радикального и универсального средства повышения культуры чтения, но в ряду других оно безусловно будет эффективным.
Ознакомление с основными этапами создания художественной книги показывает читателю, как наивен и несостоятелен бывает подход к повести или поэме с целью извлечения «идеи», препарирования образов, характеристики художественных особенностей. Изучение творческого процесса, знакомство с психологией творчества помогает бороться с примитивными, вульгарно-грубыми представлениями о работе художника, раскрывает всю глубину, тонкость и сложность происходящего в его сознании в момент творчества, нейтрализует в известной мере попытки голого социологизаторства, учит целостному восприятию произведений художественной литературы. Знакомство с творческим процессом позволяет читателю глубже осмыслить замысел писателя, оценить его исполнение и, наконец, со знанием дела управлять своим восприятием, самостоятельно воспитывать свою читательскую культуру. Всё это тем более важно, что от неверного понимания специфики творческого процесса страдают в первую очередь высокохудожественные произведения.
Сознание человека, нацеленное на восприятие художественного произведения, может быть уподоблено всем известному инструменту со сменной насадкой. Приступая к работе, мастер подбирает соответствующую в зависимости от того, с каким материалом ему предстоит работать: с деревом, металлом, бетоном или чем-нибудь ещё.
Читатель интуитивно настраивается на восприятие художественного произведения в первую очередь в зависимости оттого, что перед ним – проза, поэзия или драматургия. Но это только самое начало, к тому же совсем необязательное. Квалифицированный читатель многократно сменит эту «насадку» в зависимости от материала. А. Пушкин, Л. Толстой, А. Ахматова, А. Платонов – каждый читатель использует свои индивидуальные способы-приемы чтения каждого из них. Иначе он рискует остаться лишь при самом общем представлении о прочитанном. Художественный мир автора не раскроется перед ним. Эти приемы могут быть отысканы в литературоведческих работах, а могут быть найдены интуитивно, что чаще всего и случается.