Да, земля пробудила во мне художника. У этих имен – Дафнис и Хлоя – вкус земли и любви. Мои ранние детские впечатления связаны с землей, с сельским трудом. Психоаналитик нашел бы у меня аграрный комплекс.

Если бы не эта любовь к земле, я не написал бы "Кровавую свадьбу”. И никогда не взялся бы за последнюю мою трагедию – ”Иерму”. Земля для меня неразделима с бедностью, а бедность я люблю больше всего на свете. Не нищету, измызганную и алчную, а бедность – благородную, трогательную, простую, как черный хлеб.

– Я не выношу стариков. Это не ненависть. И не страх. Они вселяют тревогу. Я не умею говорить с ними. Не знаю, что им сказать. Особенно тем, которые полагают, что раз уж они дожили до старости, значит, разгадали все тайны до единой. Я не принимаю того, что называют жизненным опытом, а им так гордятся старики. Окажись я в их компании, я бы рта не раскрыл. Меня приводят в ужас эти тусклые слезящиеся глаза, сжатые губы, отеческие улыбки – я чувствую, как старики тянут меня за собой в пропасть…

Вот что такое старость – привязь, цепь, на которой бездна смерти держит юность.

Смерть… Все напоминает о ней. Безмолвие, покой, умиротворенность – ее предвестники. Она властвует. Все подчинено ей. Стоит остановиться – и смерть уже наготове. Вот сидят люди, спокойно беседуют, а вы посмотрите на ноги – как неподвижны, как ужасающе неподвижны туфли. Безжизненная, мрачная, онемелая обувь… в эти минуты человек не нуждается в ней, и она мертвеет. Туфли, ноги, когда они неподвижны, мучительно неотличимы от мертвых. Видишь их оцепенение, их трагичную незыблемость, свойственную только ногам, и думаешь: еще каких-нибудь десять, двадцать, сорок лет – и весь ты оцепенеешь, как они. А может, минута. Может быть, час. Смерть – рядом.

Я не могу и на минуту прилечь на постель в туфлях, а теперь, кажется, иначе и не отдыхают. Когда я смотрю на свои ноги, меня охватывает предчувствие смерти. Ноги, когда они лежат – вот так, опираясь на пятки, ступнями вперед, напоминают мне ноги мертвых, которые я видел ребенком. Так они и лежали – недвижные, одна подле другой, в ненадеванных туфлях… Это сама смерть».

Муж Хуан слышит этот разговор старухи-безбожницы и пытается последний раз убедить Иерму, что дети не нужны, без них спокойнее и проще. Его мучает при луне вожделение, которое, точно зараза, распространяется на всех у этой часовни святого. Свою жизненную философию муж хочет навязать

А она душит его и убивает. Ее фрейдистский сексуально-материнский комплекс вырывается наружу и уничтожает все вокруг, в том числе и ее саму:

Хуан. Тебя. Ты при луне такая красивая.

Иерма. Вот так ты смотришь на жареную птицу, когда проголодаешься.

Хуан. Поцелуй меня…

Иерма. Нет. Ни за что. (Вскрикивает и сжимает мужу горло, он падает навзничь. Она душит его все сильнее, пока он не умирает.)

Так кончается трагедия нелюбви. Смерть торжествует свою победу, потому что люди вместо радости жизни и радости любви живут химерами (Иерма – фантазией иметь ребенка, ее муж Хуан – деньгами, старуха-безбожница сводничеством и пр.).

4) Бесплодие: не банальная ли тема?

В самом деле, можно ли считать банальной тему бесплодия? На первый взгляд, это тема скорее медицинская, чем предмет художественного изображения. Но в том-то и сила поэтического таланта Федерико Гарсиа Лорки, что он отважно берет эту медицинскую тему и делает ее поэтической.

Поэзия – увидеть и ярко выразить в жизни то, что волнует множество людей. Мало ли женщин мечтают иметь ребенка, но так никогда и не узнают радостей материнства. И все-таки назвать проблему не значит сделать ее поэтическим фактом. Пока это только социологический факт (он может быть, например, результатом социологического опроса): столько-то женщин (в цифрах или процентах) остаются бесплодными. Для поэзии требуется иной угол зрения. И Лорка его с блеском находит: причина бесплодия Иермы – в отсутствии любви. Ни у Иермы к мужу, ни у ее мужа к Иерме нет ни капли любви. Как в таком случае Иерма может любить ребенка, зачатого в ненависти? Он не должен родиться.

Это мистерия творчества: без любви творец обречен на смерть. Смерть торжествует тогда, когда человеческая любовь гибнет или ее вовсе не было. Творец не может родить, потому что плодами творчества должны быть любовь и радость. Творческий акт также возможен лишь при наличии любви и добра.

Значит, тема трагедии Гарсиа Лорки гораздо шире темы женского бесплодия Его трагедия несет общечеловеческие ценности.

5) «Шум и ярость» Фолкнера и «Йерма» Федерико Гарсиа Лорки

Между ними существуют целый ряд соответствий, а также поэтическая связь. В названии романа Фолкнера – цитата из Шекспира, из трагедии «Макбет». В переводе Корнеева цитата по-русски звучит так: «Жизнь – (…) это повесть, которую пересказал дурак; в ней много слов и страсти (в буквальном переводе – шума и ярости), нет лишь смысла». В подстрочном переводе это звучит следующим образом: «А все наши вчера лишь освещают дуракам // Путь к пыльной смерти. Догорай, короткая свеча! \\ Жизнь – это тень ходячая, жалкий актер, \\ Который только час паясничает на сцене, \\ Чтобы потом исчезнуть без следа; это рассказ, \\ Рассказанный кретином, полный шума и ярости, \\ Но ничего не значащий.

Это, без сомнения, тема пьесы Лорки и романа Фолкнера. С шумом и яростью Иерма добивается претворения в жизнь химеры, что кончается трагически – преступлением, так что победа смерти и несправедливости иллюстрирует цитату из «Макбета» и косвенно ассоциируется с романом Фолкнера.

В центре романа Фолкнера – молодая женщина Кэдди, о которой ведется рассказ четырех повествователей: трех братьев Кэдди и авторское повествование, которое как бы присоединяется к видению мира старой негритянки-служанки Дилси. Кэдди – душа книги Фолкнера. Разные взгляды на одни и те же события и на одну и ту же женщину, взгляды, практически несоотносимые друг с другом, замкнутые в себе, дают как будто четыре разных Кэдди. Первый взгляд – взгляд Бенджамена, идиота, больного брата Кэдди, который фиксирует события и слова окружающих, но смысла происходящего понять не может. Впрочем, главное во взгляде кретина Бенджамена – любовь к сестре (она пахнет деревьями). И идиот встречает от Кэдди ответную любовь. Второй рассказ – рассказ от лица Квентина, второго брата Кэдди, который тоже безумно любит сестру (правда, к этой любви примешивается сексуальное чувство, в этом отношении к Кэдди присутствует мотив инцеста, который приводит героя к самоубийству). (Вспомним одно из интервью Федерико Гарсиа Лорки, который говорил, что намерен писать пьесу об инцесте.) Наконец, третий рассказ – рассказ, взгляд и развернутый внутренний монолог третьего брата Джейсона, редкого подлеца, который свою сестру иначе, как шлюхой, не называет.

У Федерико Гарсиа Лорки в центре трагедии «Иерма» тоже женщина. И Лорка, и Фолкнер выясняют тайну женщины. Авторами – обоими – движет любовь к своей героине. Но персонажи испытывают к главной героине очень разные чувства. Муж Хуан ревнует Иерму ко всем мужчинам, но главный его интерес в жизни – деньги. По сути, он бесчувственен и холоден. Джейсон в своем отношении к Кэдди похож на Хуана. Не любовь, а деньги – вот что для него определяет мир. Это уничтожает человека изнутри, это надламывает и Иерму в том числе. Деньги и расчет (матери, Джейсона) уродует судьбу Кэдди. Она выбирает как раз то самое, от чего отказалась Иерма: причина разврата не в ней самой, а в том, что она бросает вызов своему лицемерному окружению – и надламывается, как и Иерма. Для той и другой не находится выхода. От безвыходности убивает мужа Иерма. От безвыходности выходит

Кэдди замуж за подлеца, чтобы скрыть грех незаконно зачатого ребенка. И в результате выросшая дочь Кэдди Квентина (названная так в честь дяди самоубийцы) отдана на воспитание бабушки, матери Кэдди, и дяди Джейсона – людям, которые неспособны любить, и она идет по пути матери, то есть движется к тому же тупику. Одним словом, безвыходность трагедии Гарсиа Лорки и безвыходность романа Фолкнера совпадают.