В 1 картине 1-го действия Гарсиа Лорка сразу вводит зрителя в суть пьесы: не о бесплодности героини идет речь, а об отсутствии любви между супругами. Их диалог – смена глухих упреков, обращенных друг к другу. Это конфликт непонимания, замкнутости и глухоты сознаний:
Хуан. Все худые люди крепкие, как сталь.
Иерма. Все, да не ты. Когда мы поженились, ты был другой. Теперь у тебя лицо бледное, словно ты и солнца не видел. Сходил бы ты на реку, поплавал или влез бы на крышу в ливень. Мы женаты два года, а ты все печальней, все худее, словно растешь в землю.
Хуан. Больше ничего не скажешь?
Иерма (поднимаясь). Ты не сердись. Если бы я захворала, я бы рада была твоей жалости: "У меня жена хворает, заколю-ка я ягненка, нажарю ей вкусного мяса"; "У меня жена хворает, натоплю куриного жиру, грудь ей разотру, принесу овчину, укутаю ей белые ноги". Вот я чего хочу, потому о тебе и забочусь.
Хуан. На чем и спасибо.
Иерма. Так ты ж не даешь заботиться о себе!
Хуан. А я здоров. Это все твои выдумки. Просто я много работаю. Старею с каждым годом.
Иерма. С каждым годом… Мы все здесь да здесь.
Хуан (улыбается). А где ж нам быть? Пам и тут неплохо. Работа идет хорошо, детей у нас нет, расходов меньше…
Иерма. Детей у нас нет… Хуан!
Дальше Иерма встречается с Марией, которая ждет ребенка, и с Виктором, своим прежним возлюбленным, которого она, в отличие от мужа, действительно любила. И он ее любил. Проблема опять-таки не в бесплодии, а в любви. Мечта родить сына появляется у Иермы как следствие нелюбви к мужу.
Во 2-й картине Иерма пытается выспросить у мудрой старухи, почему она не родит. Старуха снова намекает ей на то, что главная причина бесплодия в ней самой: если бы она вышла замуж не за Хуана, а за Виктора, любимого, а не выбранного для нее отцом, могло получиться иначе.
Две девушки подруги несут разную жизненную философию: одна живет рожденным ею ребенком, другая, бесплодная, ничуть не тяготится своим бесплодием, вообще не понимая, зачем ей нужно было выходить замуж, если они с мужем и до свадьбы занимались тем же. Здесь поэтически Гарсиа Лорка как бы дает два варианта судьбы Иермы.
Встреча Иермы с Виктором снова построена на подтексте и недомолвках: они могут снова любить друг друга, если Иерма решится. Их встречу прерывает муж Иермы Хуан, которого гложет ревность и злость.
В 1 картине 2 действия Хор прачек обсуждает Иерму, ее мужа и Виктора. Здесь тоже сталкиваются различные жизненные философии. Первая прачка сочувствующая, снимающая вину с Иермы. Третья прачка – ханжа. Четвертая прачка – сторонница всякой любви, пускай даже свободной. Она рассказывает о двух зловещих золовках в черном, которых муж взял из церкви, чтобы они следили за каждым шагом Иермы.
Третья прачка. Пудрятся, помадятся, цветочками украшаются, на чужих мужчин заглядываются.
Четвертая прачка. У них все хуже и хуже, чистый ад. Они с золовками стены белят, горшки чистят, стекла протирают, полы моют, а слова друг другу не скажут. Ведь чем в доме чище, тем на сердце хуже. Золовки тоже приходят полоскать белье, но они молчат!
Во 2 картине 2 действия разговор Иермы с мужем Хуаном продолжает ту же тему нелюбви. Золовки кивают и молчат. В отчаянии Иерма поет, призывая вожделенного ребенка, который никогда не родится. Эта одна из кульминаций трагедии – поэтическая кульминация:
Йерма (словно во сне).
Какая пустошь горя! А божий мир за стенами все краше! Вымаливаю сына, чтобы плакать, а вижу только лунные миражи. Две струйки молока в заглохшем теле, два родника, лишенные покоя, шалеют, словно кони в буреломе, и смертной отзываются тоскою. Под полотном задохшиеся груди, две горлинки, ослепшие в неволе! О, кровь моя, которую сгноили, ее стрекана, жгучие до боли! Но ты, мой сын, ты должен появиться. У моря – соль, земле расти травою, а тело нас детьми благословляет, как облака водою дождевою.
Заканчивает картину встреча с плодовитой Марией, ребенка которого Иерма ласкает, а потом с раздражением отдает матери. Иерма говорит ей, будто ей «в конце концов примерещится, что она сама себе ребенок». Вторая подруга зовет Иерму к своей матери-колдунье, которая хочет помочь Иерме зачать с помощью заговора. Приходит Виктор прощаться. Снова разговор с Иермой полон недомоловок и скрытого подтекста, в котором безмолвный упрек, что она не решилась его полюбить, вот почему он покидает это место, продавши стада овец мужу Иермы. Это трагедия несостоявшейся любви и скорбь прощания.
В 1 картине 3 действия Иерма у знахарки Долорес после заговора и молитвы на кладбище. Муж и золовки приходят к Долорес в поисках Иермы. Муж почти проклинает жену: закрытая до того, но кровоточившая рана вскрывается, и конфликт мужа и жены уже открытый:
Хуан. Она одно дурное и делает с самой нашей свадьбы. Смотрит на меня, а глаза словно иголки, ночью не спит, все мои подушки провздыхала.
Иерма. Хватит, Хуан. Тебе и твоим родным кажется, что вы одни и храните честь, а того не знаете, что в моем доме никто ничего не скрывал. Подойди. Чем пахнет мое платье? Подойди ко мне! Чем оно пахнет, кроме тебя, кроме твоего же тела? Ты меня опозорил перед всеми и плюешь мне в лицо. Хорошо, делай со мной что захочешь, но мужчиной меня не попрекай. Хуан. Не я тебя позорю, ты себя позоришь, народ о тебе поговаривает. Слухи пошли. Подойду к людям – замолчат, муку приду развешивать – замолчат, и даже ночью, если я в поле проснусь, деревья замолкают.
Во 2 финальной картине 3 действия бесплодные паломницы у часовни святого поют молитвы Богу о даровании чада и идут босые к часовне с витыми свечами в руках. Интермедия, где ряженые разыгрывают спектакль счастья плотской любви (Дьявол и его Жена), сопровождаемый мужским хором грешников, вожделеющих бесплодных паломниц, – эта интермедия дает новый вариант мнимого спасения – соблазн, который ожидает Иерму. Этот соблазн превращается в настоящее искушение, когда старуха-безбожница предлагает Иерме сойтись с ее сыном, чтобы зачать ребенка во греха, и бросить законного мужа. Иерма отвергает происки старухи безбожницы. Тема старости и смерти чрезвычайно сильна в трагедии Гарсии Лорки. В одном из интервью он сам поясняет смысл появления в его произведениях старух. Старость и смерть противостоят у Лорки жизни, земле, на которой он рожден и которую чувствует как крестьянин – живым существом. Две эти поэтические темы сталкиваются в пьесе и борются друг с другом, и побеждает, увы! Смерть. Гарсиа Лорка говорит:
«В детстве я ощущал себя единым с природой. Как все дети, я думал, что все вокруг – всякая вещь, стол, стул, дерево, камень – живые. Я разговаривал с ними, любил их. Возле нашего дома росли тополя. Как-то вечером я вдруг услышал, что они поют. Шелест тополиных листьев, колеблемых ветром, показался мне музыкой. И с тех пор я часами слушал их песню и пел – вторил ей… Но вдруг однажды замер, изумленный. Кто-то звал меня по имени, по слогам: ”Фе-де-ри-ко…” Я оглянулся – никого. Я вслушался и понял. Это ветер раскачивал ветви старого тополя, и мерный горестный шелест я принял за свое имя.
– Я люблю землю. Все мои чувства уходят корнями в землю. У моих самых ранних детских воспоминаний вкус земли. Земля, поле очень много значат для меня. Твари земные, животные, крестьяне – я сильнее чувствую их, чем другие. До сих пор во мне живо то детское восприятие. Не будь его, я никогда бы не написал ”Кровавую свадьбу”. Это любовь к земле разбудила во мне художника. Расскажу об этом вкратце.
Шел 1906 год. Землю в наших краях издревле вспахивали деревянным плугом, который берет лишь самый верхний слой. Так вот, именно в том году некоторые наши земледельцы обзавелись новыми плугами фирмы ”Бравант” – название врезалось мне в память, – которые на Всемирной выставке в Париже в 1900 году были отмечены медалью. Мне тогда все было интересно – я любил смотреть, как глубоко уходит в землю наш новый плуг, как огромный стальной лемех взрезает землю, а из нее, как кровь, сочатся корни. Как-то плуг замер, наткнувшись на что-то твердое, но в ту же секунду одолел препятствие и вывернул на поверхность обломок римской мозаичной плиты. На нем была надпись, уже не помню какая, но почему-то на память мне приходят пастушеские имена – Дафнис и Хлоя.