Молчал Вилхо, позволяя яйцу кататься вокруг головы. И с каждым витком разжимались тиски боли, становилось легче дышать. Он и дышал, носом, ртом, уже не думая о том, что слюна течет по пухлым его щекам. А колдунья пела песню на старом языке, убаюкивала.

   Когда же догорели свечи, отняла она руку ото лба.

   И яйцо, на ней лежащее, протянула.

   - Возьми.

   Отшатнулся кёниг.

   Забрать? Потемнела скорлупа, пошла черными пятнами, и проступили поверх нее багряные выпуклые ленты, не то узоры причудливые, не то сосуды. И уже не яйцо, но крохотное сердце бьется на морщинистой ладони. И крепко держат его когти второй руки.

   - Возьми, - повторила вёльхо. - Твоя болезнь. Тебе душить.

   Оно было горячим. И скользким, словно слизью покрытым. И Вилхо с трудом преодолел отвращение. Он смотрел на это, сотворенное колдуньей сердце, не зная, что делать с ним.

   - Убей его. Убьешь болезнь, - она глядела теперь обеими глазами, и слепой видел больше зрячего, а желтый и вовсе выжигал душу, клеймо оставляя. - Убей. Не думай.

   - Как?

   - Раздави.

   Комок плоти на ладони сжался, и Вилхо стиснул пальцы. Твердый, как лесной орех... или камень, только горячий, солнцем согретый.

   - Ну же, - вёльхо подалась вперед и зашептала. - Наслали на тебя болезнь, кёниг. Убей ее. И свободен станешь.

   - Кто наслал?

   Он усилил нажим, но то, живое, в руке трепыхалось, не желая погибать.

   - А ты дави, пока я держу, - оскалилась колдунья и провела белесым языком по зубам. - Дави и узнаешь...

   Замерло сердце. Дернулось в последний раз, а после вдруг лопнуло, потекло черной жижей сквозь пальцы. Колдунья же сунула под руку миску, велев:

   - Кидай сюда.

   С облегчением стряхнул Вилхо гнилье в миску и руку о край вытер. А Пиркко торопливо подала чашу с розовой водой. Сама ладонь омыла и нежно поцеловала пальцы.

   - Смотри, - плюнула колдунья в чашу и воды плеснула. - Хорошенько смотри... стерегут тебя духи предков, кёниг. И непросто тебя проклясть. Один лишь способ.

   Она покачивала чашу в руках нежно, словно колыбель.

   - Бросить тебе в кубок волос заговоренный. Чтобы выпил ты его.

   Тошнота подступила к горлу Вилхо.

   Волос?

   В кубке с его вином?

   Или в еде?

   - А после сказать слово, чтобы волос этот очнулся, чтобы впился в твои кишки, а из них и до печени пробрался, стал тебя мучить-грызть...

   Верно, так оно было.

   Сначала кишки наливались свинцовой тяжестью, а после и печень распухла. Ныне же... потрогал Вилхо бок, но не ощутил былой боли.

   - Кто? - повторил он иным, злым голосом.

   - По волосу узнаешь, - колдунья перевернула чашу. И растворенная водою гниль расползлась по поверхности стола. А в центре пятна остался волос, длинный черный волос, скрутившийся, словно гадюка на солнце. - Бери. Мертвый он.

   Волос был толстым. И гладким. Пожалуй, мужским, но и только-то... мало. Слишком мало. Как узнать, кому принадлежал он? Сколько во дворце черноволосых?

   - Еще что скажешь?

   Подала Пиркко платок и, поддев волос тонкой лучиной, переложила на белую ткань, завернула бережно. Колдунья же, бросив на кейне быстрый осторожный взгляд, сказала:

   - Близко стоит этот человек. Веришь ты ему, кёниг.

   - Еще что?

   Сверток с волосом Вилхо в кошель убрал.

   Пригодится.

   - Он не высок. И не стар... - потрогала колдунья желтый клык. - Вижу, что черен он... злоба лютая его точит... зависть... жадность...желает он получить чего-то, что ты имеешь...

   Охнула Пиркко, закрыв ладошкой рот. Верно, и ей то же самое имя на ум пришло.

   Черен, значит...

   ...и вправду черен, что душой, что обличьем.

   ...и завистлив, как бывают завистливы низкие люди.

   ...и Пиркко, птичку ненаглядную, своей мыслил.

   - Спасибо, - ответил кёниг вёльхо и, стянув с пальца перстень с крупным красным камнем, отдал. Поднялась колдунья, спрятала перстень в рукав и, поклонившись низко, ушла. У самой двери оглянулась она на Пиркко, видать, что-то сказать хотела, но не осмелилась.

   - Видишь, - жена присела рядом, прижалась, обняла. - Правду тебе эта мудрая женщина сказала... желает Янгар твоей смерти.

   Верно. И горько от того.

   - Но почему? - Вилхо откинулся на подушки и сам потянулся за вином. Пересохло вдруг в горле. - Я был добр к нему...

   Вздохнула Пиркко и шепотом сказала:

   - Змей он... мой отец... он очень волнуется за тебя. И потому подкупил одного раба, который служит в доме Янгара... а тот раб...

   Ее голос звучал тише и тише, и Вилхо приходилось наклоняться, чтобы расслышать слова.

   - Мстит Янгар, что волей кёнига вырезан был тринадцатый род, - завершила Пиркко свой рассказ. - Мне не веришь - отца моего спроси... он помнит, как это было.

   И не просто помнит. Ерхо Ину верно служил отцу Вилхо.

   Оттого и вознесся род высоко, поднялся над другими... и немало земель, Полозам принадлежащих, к Ину отошло. И немало золота осело в их сундуках... а теперь вот.

   - Это ведь отец, а не мы, - пробормотал Вилхо. И гневом полыхнули глаза жены.

   - Думаешь, ему есть дело? Он мести желает. Змею ты пригрел на груди своей, муж мой.

   И ледяные ладони Пиркко сдавили виски.

   - Не отступится от мести Янгар. А ты... вспомни, из-за чего началась та война... отец сказал, что Печать так и не нашли...

   Хотел отвести Вилхо взгляд, но не смог.

   - Янгар знает, где она...

   ...верно. Знает.

   Не может не знать.

   Но молчит.

   Прячет от своего кёнига... змея, как есть.

   - ...он не скажет, - шепот Пиркко доносился издалека. - Имея возможность исцелить тебя, он будет смотреть, как ты умираешь, муж мой... смотреть и радоваться... твоим мучениям радоваться...

   Не бывать такому.

Глава 32. Ловушка

   Эхо шагов растаяло, не добравшись до колоннады.

   Солнце, пробиваясь в затянутые морозной росписью окна, путалось в пыльной паутине капителей. И бледной тенью скользило по-над гладким полом шелковая шаль Пиркко.

   Алая.

   Ткань была яркой, словно пламя.

   И пламя же в каминах приседало, словно кланялось кейне.

   Дрожала струна далекого голоса, который старательно выводил полузабытые слова древней песни. И Янгхаар Каапо пытался отрешиться от недоброго предчувствия.

   В этой части дворца ему редко доводилось бывать.

   И ныне она была пуста. Безлюдна.

   И эта тишина настораживала.

   - Ты мне не веришь, - Пиркко оборачивается. Лицо ее покрыто толстым слоем серебряной краски. Губы белы. В черных волосах сияют алмазы.

   Чудо как хороша кейне Пиркко.

   - Я тебе не верю, - соглашается Янгхаар, добавляя. - Я никому не верю, благая кейне.

   - Зря, - она позволяет подойти близко и касается разрисованной серебром ладонью его лица. - Сегодня я помогу тебе. А завтра...

   В синих глазах клубится туман.

   И розовый язычок касается верхней губы, оставляя на белой краске проталину. И это крохотное пятнышко не портит совершенства облика кейне.

   - Или не завтра? Я ведь помогаю. Разве не так? - она убирает руку.

   Так.

   Наверное.

   Записка была краткой.

   Кёниг Вилхо желает видеть Янгара.

   И отблагодарить за долгую службу.

   Он готов исполнить любую просьбу... Янгар ведь знает, о чем просить?

   - Не верь ей, - Кейсо прочел записку дважды. Он тер бумагу, точно желая раздавить такие аккуратные буквы. Почерк Пиркко был идеален, как и она сама. - Эта тварь тебя погубит.

   - Не идти?

   - Иди, - отложив письмо, каам подпер кулаками подбородки, намотал на палец бороду. - Иди непременно, отказ оскорбит кёнига. Но... будь осторожен. И думай, о чем просишь.

   Он отвернулся и, сгорбившись, сказал очень тихо.

   - И о том, что делаешь.

   Отступить?