И пелена сползает с моего лица. Я вижу колышущийся живот и полные груди с выпуклыми синими венами. Кормилица склоняется надо мной и, сдавливая грудь руками, выжимает каплю молока.

   - Пей, - шепчет она, и я послушно слизываю каплю с губы.

   Молоко сладкое.

   А кормилица, зачерпнув большими пальцами алую краску, проводит по щекам линии, а потом и вовсе прижимает к лицу горячие ладони. Они пахнут маслом и молоком.

   - Плачь, - приказывает она и давит на щеки, заставляя мои губы раскрыться. - Плачь, дитя.

   И голос ее нежен.

   Я плачу. Сыплются слезы, смывая краску, и кормилица одобрительно кивает: я родилась.

   Обнаженная.

   Безымянная.

   Но все еще связанная с прошлым. И кормилица уходит, чтобы вернуться с новым подносом. На нем золотой грудой лежат украшения, подаренные отцом. Цепочки хитрого плетения. И подвески из камней. Височные кольца тонкой работы. Перстни-паутинки. Тяжелые запястья с алмазной чешуей...

   - Что из этого ты оставишь? - спрашивают у меня.

   Старый обычай.

   Связать две нити обрезанной жизни, обменявшись дарами. И любой здесь будет достойным, но...

   Я плыву. От запаха дыма, от тяжести краски на моем лице, от осознания того, что той, прежней, меня уже не существует.

   - Выбирай, - кормилица заставляет меня разжать пальцы и коснуться золота.

   В этот миг я понимаю, что оно - чужое.

   Подарок отца?

   Не мне, Аану, нелюбимой дочери, но той, кто должна была быть на моем месте.

   Золото... и снова золото... лалы... и листвяник... чужая роскошь, к которой мне противно прикасаться. А из моего... это не тот дар, который уместен, но ничего другого у меня нет.

   Этот камушек я нашла на берегу реки.

   Не драгоценный, но самый обыкновенный, разве что цвета удивительного - ярко-зеленого, с золотой искрой. И формы круглой. А в центре - дырочка, сквозь которую я продела шнурок.

   Камень был моим украшением последние лет семь.

   Мой талисман.

   А еще сквозь него я смотрела на солнце. И солнце становилось зеленым, а камень пил солнечный свет, чтобы потом отдать его миру. Он возвращал мне лето, пусть на несколько мгновений, но...

   - Уверена?

   Я сжала камень в кулаке. И тонкий шнурок обернула вокруг запястья, чтобы не потерять ненароком. Дар, он ведь должен быть от сердца...

   - Хорошо, - кормилица погладила меня по голове, словно я и вправду была ее дочерью. - Закрой глаза. И думай о том, о чем ты попросишь богиню.

   - А о чем можно?

   - Думай.

   Я согревала камень. И лежала смирно, позволяя названной матери, приведшей меня в подземный мир, расчесывать волосы, заплетая их в две девичьи косы.

   Она же не спешила, выглаживала пряди костяным гребнем, пела колыбельную.

   О чем просить безумную Кеннике?

   О том, чтобы она и вправду связала нить моей жизни с нитью Янгхаара Каапо.

   Тогда, пусть бы и в гневе, он не тронет меня.

   Еще о тому, чтобы гнев этот был недолгим... чтобы чудо случилось... чтобы мой муж простил меня... чтобы он и вправду стал мужем... о семье, которая настоящая... о детях... и доме... о том, чтобы жить в любви и согласии... разве это много?

   - Немного, - согласилась кормилица.

   Неужели я говорила вслух? Или и вправду из синих глаз толстухи на меня смотрела безумная пряха? А если так, то... исполнит ли она просьбу?

   - Всему свое время, - моих губ коснулся палец. - Помолчи.

   И я замолчала.

   Мысли текли неторопливо, как наша река в середине лета.

   Каков он, мой будущий муж?

   Стар?

   Не старше отца.

   Похож ли на него? Наверное... или на моих братьев... Красив ли? Про Олли говорят, что он красавец. И еще про нашего конюха, которого отец в прошлом году самолично порол и шкуру едва не спустил. А потом велел жениться... у конюха были кучерявые волосы и гладкая борода, которую он салил, укладывая волос к волосу.

   ...борода, наверное, колется...

   ...и если он курит, то как у отца, пропахнет дымом.

   ...не расчихаться бы...

   ...и правду ли говорят про то, что его с ног до головы черный волчий волос покрывает? И если так, то от Янгара, наверное, псиной пахнет... и волос жестким будет... или нет?

   Смешно, об этом ли стоит печалиться... но меня вдруг одолело любопытство. Я лежала, пытаясь представить себе того, кого все равно увижу через несколько часов. Но перед глазами вновь и вновь вставал Ерхо Ину.

   И плеть в его руке.

   - Не бойся, дитя, - сказала кормилица. - Никогда и ничего не бойся.

   Я не умею не бояться, но постараюсь.

   Усилием воли отбросив ненужные мысли, я просто лежала, позволяя разрисовывать тело. Кормилица растирала и смешивала краски. На коже моей расцветали узоры, рассказывая историю моей жизни.

   Прошлое.

   Настоящее.

   И немного будущего.

   Вот только прочесть эти узоры могли лишь те, кто посвятил себя Кеннике... пройдет немного времени и краски сменят цвета, как меняется человек. И попробуй угадай наперед, каким богам вручила судьбу безумная старуха.

   Кто будет стоять за моими плечами в эту ночь?

   - Вот и все, дитя, - кормилица поднесла к моим губам чашу, где молоко смешалось с вином. - Выпей... и ничего не бойся. Богиня защитит.

   - Спасибо.

   Вино было на травах, и последнее, что я запомнила - то, как меня подхватывают на руки и несут, баюкая...

   Куда?

   Какая разница...

Глава 7. Осколки

   Свадьба.

   Пылают костры от края до края земли, расцветают целыми созвездиями. Гудят барабаны из оленьей кожи, восславляя щедрость жениха. Многих созвал Янгхаар Каапо. Еще в первый день лета разлетелись гонцы, понесли резные шкатулки из драгоценного ароматного дерева, а в шкатулках - шелковые свитки.

   Спешил Янгхаар всех известить: сдался упрямый Ерхо Ину, согласился отдать за безродного любимую дочь. И зовет он достойных аккаев разделить радость.

   Откликнулись старые рода.

   И послали ответ, что в назначенный срок прибудут, дабы засвидетельствовать, что случилось небывалое... сам Вилхо Кольцедаритель послал жениху плащ, подбитый горностаем.

   Великая честь.

   В милости Черный Янгар. Силен он, как никогда прежде. И собственная слава кружит голову.

   - Взгляни на них, - Янгар стоял у окна, запрокинув голову, и свежий ветер гладил смуглую кожу его. - Все сбежались.

   - Это меня и беспокоит, - миролюбиво заметил Кейсо. - Именно, что все... и среди них у тебя нет друзей.

   Он отломил темную виноградину и, поглядев на просвет, в рот отправил.

   Перед Кейсо на полу лежали пять шелковых халатов, и каам уже третий час разглядывал их, пытаясь почувствовать, какой из пяти более соответствует настроению и случаю. Янгхаар не понимал этого. Он бы взял самый дорогой. Или самый яркий. А лежать, думать... тратить время.

   И годы спустя его удивляли привычки друга.

   - Вся золотая дюжина тебя ненавидит, - каам протянул было руку к темно-синему, расшитому тележными колесами и вьюнком, но в последний миг передумал. - А ты открыл им двери собственного дома.

   Янгхаар думал об этом.

   У ворот его усадьбы собралось три сотни гостей. И каждый из этих гостей спит и видит, как бы нож в спину воткнуть. Но ведь не скажешь, чтобы оставили свиту за порогом. Оскорбятся. Или решат, будто испугался Черный Янгар.

   - Ерхо Ину любит дочь, - он вытер влажные щеки. В последние дни Янгхаар не находил себе места. И причиной волнения была эта девочка, которая уже сегодня ночью будет принадлежать ему. - Все говорят об этом.

   - Любит... говорят... вот только хватит ли этой любви, чтобы устоять перед искушением?

   - Двух сотен аккаев хватит, чтобы удержать Ину от глупостей.

   - Надеюсь, - миролюбиво произнес Кейсо, устремив взгляд на халат багряный, с золотым шитьем по подолу. - Очень на это надеюсь...