«Онигисий в это время был послан со старшим сыном Аттилы к акацирам, народу скифскому, покорившемуся Аттиле по следующей причине.
В акацирском народе было много князей и родоначальников, которым царь Феодосий посылал дары, для того чтобы они, быв между собой в согласии, отказывались от союза с Аттилой и держались союза с римлянами. Тот, кому были поручены эти подарки, раздал их каждому князю не по достоинству. Куридах, главный между ними по власти, получив подарки, следовавшие второму по нем, почитал себя обиженным и лишенным должной ему награды. Он звал к себе на помощь Аттилу против других соначальников. Аттила послал к нему немедленно многочисленное войско. Одни из князей акацирских были этим войском истреблены, другие принуждены покориться. Аттила после того пригласил Куридаха к себе для принятия участия в торжестве победы. Но Куридах, подозревая козни, отвечал Аттиле, что трудно человеку взирать на бога; а если человек не в силах пристально смотреть и на круг солнечный, то можно ли без вреда для себя взглянуть на величайшего из богов? Таким образом, Куридах остался в своей земле и сохранил свои владения, между тем как весь остальной народ акацирский покорился Аттиле. Желая сделать царем этого народа старшего из сыновей своих, Аттила отправил Онигисия для приведения в действие этого намерения» (86, 478).
Кто же такие акациры? Вероятно, это был многочисленный народ, имеющий множество князей и родоначальников. Но византийцам он был мало известен, иначе они более умело распределили бы подарки князьям. А для Аттилы эти акациры были очень важны, поскольку он немедленно послал на их усмирение большое войско.
О местонахождении столицы гуннов, где проживал Аттила, можно только догадываться, так как ни Приск, ни Иордан не указывают точно это место. «Мы шли далее дорогой гладкой, пролегавшей по равнине, и дошли до рек судоходных, из коих самые большие после Истра суть: Дрикон, Тига и Тифиса. Мы переправились через эти реки на однодеревках, употребляемых береговыми жителями тех рек. Другие реки мы переезжали на плотах, которые варвары возят на телегах по той причине, что те места покрываются водой. В селениях отпускали нам в пищу вместо пшеницы просо, вместо вина – так называемый у туземцев медос (μέδος). Следующие за нами служители получали просо и добываемое из ячменя питье, которое варвары называют камос» (86, 480). В пересказе Иордана это место выглядит несколько иначе: река Дрикон представлена как Дрисса, Тигас – Тиса, а Тифис – Тибисия. Иордан делает также некоторое дополнение к этому тексту: «Переправившись через эти реки, мы прибыли к тому месту, где некогда Видикула, храбрейший из готов, пал по козням сарматов. Оттуда приехали мы к лежащему, неподалеку селению, где пребывал царь Аттила» (86, 480).
Далее византийские послы «ждали, покуда Аттила проехал вперед; потом продолжили свой путь за ними вместе со множеством народа. Переехав через некоторые реки, мы прибыли в одно огромное селение, в котором был дворец Аттилы. Он был, как уверяли нас, великолепнее всех дворцов, какие имел Аттила в других местах. Он был построен из бревен и досок, искусно вытесанных, и обнесен деревянной оградой, более служащей к украшению, нежели к защите. После дома царского самый отличный был дом Онигисиев, также с деревянной оградой; но ограда эта не была украшена башнями, как Аттилина. Недалеко от ограды была большая баня, построенная Онигисием, имевшим после Аттилы величайшую силу между скифами. Он перевез для этой постройки каменья из земли Пеонской (вероятно, из Нижней Паннонии в междуречье Саввы и Дравы. – Ю.Д.); ибо у варваров, населяющих здешнюю страну, нет ни камня, ни леса. Материал же этот употребляется у них привозной. Архитектор, строивший баню, был житель Сирмия (совр. Сремской Митровицы. – Ю.Д.), взятый в плен скифами. Он надеялся получить свободу в награду за свое искусство, но вместо того был подвергнут трудам более тяжким, чем скифская неволя. Онигисий сделал его своим банщиком (быть банщиком в бане подобной финской для жителя византийской империи было, видно, очень необычным делом, никак не сходным с аналогичной работой в римской бане. – ЮД> (86, 484).
Из этих описаний можно только предположить, что местопребывание Аттилы было где-то на равнинной части территории современной Венгрии.
В приведенном описании путешествия Приска упоминается напиток медос, в котором, естественно, можно узнать напиток из меда. Вот на использовании этого слова «медос» многие исследователи делают вывод, что посольство византийцев встретило славян. Действительно, у всех славянских народов продукт, производимый пчелами, называется медом, но ведь на современном греческом языке мед – это μέλι, на венгерском – mez, на немецком – met, на латинском – mel. В этимологическом словаре русского языка М. Фасмера, кроме написания слова «мед» на славянских языках, приводится: medus на литовском и латышском языках, meddo на древнепрусском языке, madhu на древнеиндийском языке. При этом хмельной напиток на греческом языке – μέθυ. Мед был одним из первых продуктов питания, который научился добывать первобытный человек, так что у индоевропейских народов это слово имеет общее происхождение. Делать же выводы о том, что посольству византийцев встретились славяне на основании одного этого слова – явное преувеличение. Тем более что у римлян было принято вместо сырой воды употреблять теплую воду, смешанную с вином и медом. Не стоит предполагать под напитком медос русскую медовуху или ставленый мед. Ведь на пиру у Аттилы и хозяева, и гости употребляли вино, а о напитке медос ничего не говорится.
Приск дает некоторое представление о языках, на которых общались подданные Аттилы. При ожидании Приском приема у гуннского вельможи Онигисия он встретил одного византийца, ставшего рабом у гуннов. Вот как Приск описал эту встречу:
«…подходит ко мне человек, которого, судя по скифскому платью, принял я за варвара. Он приветствовал меня на эллинском языке, сказав мне: „Χέρε“ (радуйся, здравствуй!). Я удивился тому, что скиф говорит по-эллински. Скифы, будучи сборищем разных народов, сверх собственного своего языка варварского, охотно употребляют язык гуннов, или готов, или же авсониев в сношениях с римлянами; но нелегко найти между ними человека, знающего эллинский язык, исключая людей, уведенных в плен из Фракии или из приморской Иллирии. Но таких людей, впавших в несчастие, легко узнать по изодранному платью и по нечесаной голове; а человек, с которым я говорил, казался скифом, живущим в роскоши, одет был очень хорошо, а голова острижена была в кружок. Ответствуя на его приветствие, я спрашивал его, кто он таков, откуда пришел в варварскую страну и почему он предпочел скифский образ жизни прежнему. Он спросил меня, зачем я любопытствую это знать. „Эллинский язык, которым ты говоришь, – сказал я ему, – возбуждает мое любопытство“. Тогда он, засмеявшись, сказал мне, что он родом грек; что по торговым делам приехал в город Виминаций, лежащий в Миссии при Истре, что он жил очень долго в этом городе и женился там на богатейшей женщине, но лишился своего счастья, когда город был завоеван варварами; что бывшее у него прежде богатство было причиной, что при разделе добычи он был предпочтительно отдан Онигисию, ибо взятые в плен богатые люди доставались на долю, после Аттилы, скифским вельможам, имеющим большую власть. Впоследствии, – продолжал он, – я отличился в сражениях против римлян и против народа акациров, отдал своему варварскому господину, по закону скифскому, все добытое мной на войне, получил свободу, женился на варварке и прижил детей. Онигисий делает меня участником своего стола, и я предпочитаю настоящую жизнь свою прежней, ибо иноземцы, находящиеся у скифов, после войны ведут жизнь спокойную и беззаботную: каждый пользуется тем, что у него есть, ничем не тревожимый; тогда как живущие под властью римлян во время войны бывают легко уводимы в плен, потому что надежду своего спасения полагают на других, так как они не все могут употребить оружие по причине тиранов» (86, 486).