Во дворце, славящемся своей роскошью, этот зал был самый великолепный. Он был достаточно велик, чтобы вместить весь императорский двор, и был весь золотой: золотые стены, золотые колонны, золотой пол. Он был как будто из одного сияния, как будто дом Бога. Здесь правил бог, говорили философы, бог, воплощенный в священной персоне императора.

Центром был трон, находившийся в сводчатом изгибе апсиды, под образом Иисуса Христа, на широком помосте, покрытом золотым ковром. Позади тремя рядами стояла стража, сверкающая шитыми золотом одеждами и оружием: в первом, ближайшем, ряду стояли самые знатные и заслужившие наибольшее доверие императора, во втором ряду — те, кому еще предстояло его заслужить, а в третьем, внешнем, — варяги, в алом с золотом, с топорами на плечах. У Аспасии при виде этих топоров сжималось сердце.

Она заставила себя перевести взгляд на те чудеса, которые приводили в изумление каждого, кто попадал сюда впервые. Возле трона стояло сияющее золотое дерево. Золотые птицы, усыпанные драгоценными камнями, сидели на его ветвях, распускали крылья и пели. У ног императора присели золотые львы. Время от времени они приподнимались, били хвостами и испускали рычание.

Пока все молчали, воздух был наполнен музыкой: звучными аккордами двух больших золотых органов, медным гулом труб, пением императорских хоров, провозглашавших хвалу императору и Господу Иисусу Христу, для которого почетная правая сторона трона оставалась свободной: священники говорили, что Он заполнял ее своим присутствием.

Иоанн Цимисхсий выглядел вполне по-императорски, этого Аспасия не могла отрицать. В багряных высоких сандалиях, в шелковом одеянии и в золотой мантии, в большой золотой короне с жемчужными подвесками он не был похож на человека из плоти и крови. Волосы его почти так же сияли, как золото, венчавшее их; борода цвета красного золота, густая, длинная, вилась роскошными локонами; лицо казалось вырезанным из слоновой кости. Только руки портили впечатление: короткие толстые пальцы, огрубевшие от работы, руки солдата, привыкшие сжимать рукоять меча, а не драгоценные царские регалии. Он сидел неподвижно и величественно, но его руки беспокойно играли жезлом, пытаясь согнуть его.

Шевеление в рядах, легкий шорох, пробежавший от входа до трона, ознаменовали приближение посольства. Стремительно пронеслись слуги, задвигая багряную завесу между троном и залом. Аспасия сверху видела, как император за завесой тяжело откинулся на троне, приподняв корону, вытер лоб, Наклонился, перекинулся парой слов с ближайшим охранником.

По другую сторону завесы широко распахнулись двери. Хор запел приветственный гимн. Медленно шагая, вошли послы. Большинство из них казались растерянными, подавленными головокружительной роскошью, и было видно, что они чувствовали себя неуютно в императорских шелках. Аспасия знала, зачем послов всегда заставляли переодеваться в одежды, хранившиеся специально для таких случаев, как церковные одеяния.

Сначала она не заметила Лиутпранда. Его не было, как обычно, в переднем ряду. На его месте был кто-то другой, незнакомый.

— Ну вот, — вздохнула Феофано позади нее.

Да, вот и он, в самой середине, в знакомой одежде. Это был подарок Аспасии. Одежда сохранилась лучше, чем ее хозяин. Он похудел по сравнению с тем, каким она его помнила, оливково-смуглое лицо отливало сероватой бледностью; волосы, видневшиеся из-под головного убора, стали почти седыми. Но он держался прямо, шел без посторонней помощи, и в глазах его сверкал тот же острый ум, что и прежде. Все эти эффекты не внушали ему трепета. Когда раздвинулись завесы, явив взорам императора, губы его насмешливо дрогнули. Когда трон взвился под потолок и парил там, в высоте, над изумленными зрителями, он с трудом сдержал улыбку.

Послы двинулись вперед, предводительствуемые величественного вида евнухом. Высокого ранга, заметила Аспасия, такой не унизился бы до того, чтобы вести менее значительное посольство. Никифор не был так обходителен.

У подножия императорской колонны послы должны были низко поклониться в знак покорности. Не всем это понравилось. Высокие светловолосые германцы вообще не были склонны сгибать колени перед чужеземным королем, особенно если он считал себя равным их собственному императору и, что еще более возмутительно, их повелителем. Но они были послами и знали этикет. Они поклонились, как им было сказано, трижды, до самого пола. Затем тот, кто возглавлял посольство, должен был еще раз выразить почтение, трижды склонив колени по пути к трону. Трон опускался, пока посол подходил к нему, и вот император поставил ноги на скамеечку и смотрел на склонившегося перед ним человека. Хотя он и смотрел сверху вниз, но все же оказался обыкновенным человеческим существом.

Церемониймейстер величественно выступил вперед. Посол вручил ему послание. Тот стал читать его в тишине, нарушаемой лишь рыканием золотых львов. Посол, надо отдать ему должное, не обращал на них внимания, хотя некоторые из его свиты поначалу шарахались, как олени; один или двое перекрестились, на римский манер, слева направо. Лиутпранд прошептал одному из них что-то на ухо. Аспасия догадалась что. «Это не колдовство, — сказал он, — это механизм. Закрой свой рот, мальчик. Разве не видишь, что нам просто морочат голову?»

Она улыбнулась. Ей хотелось бы побеседовать с ним. Ей так не хватало его острого ума.

Церемониймейстер закончил торжественное оглашение послания. Все это делалось напоказ: он уже читал его раньше, когда посол приходил в первый раз для формального представления. Сейчас все делалось для публики, в чем и состояла цель приема. Обмен любезностями был относительно недолгим.

— Ваше величество, — начал посол, — самодержец, император Востока, — (дерзость, которая не могла понравиться императору: он нахмурился), — я принес тебе приветствие от моего господина Оттона, короля германцев, короля Ломбардии и Италии, императора Запада.

Еще большей дерзостью было провозглашать подобный титул.

По каким-то своим соображениям Иоанн решил не обращать на это внимания.

— Мы надеемся, что наш сын, король германцев, пребывает в добром здравии?

— Мой повелитель, император Запада, — ответствовал посол, — пребывает в прекрасном здоровье и настроении.

Они улыбнулись друг другу, показав зубы. Самодержец склонил голову. Жемчужины на его короне закачались, поблескивая.

— Мы рады принять его дары и подношения.

— Ваше величество, — отвечал посол, — очень милостивы.

Посол знал свое дело; знал не хуже византийца. Он изящно и с безупречным терпением вел словесный поединок; он не попался ни в одну ловушку, даже самую хитроумную. Иоанн — солдат, Иоанн — боевой командир первым ослабел в этой игре. Он наклонился вперед, насколько ему позволяли одежды, положил жезл на колени, как меч.

— Ваш король желал бы чего-то от нас?

— Конечно, ваше величество, — отвечал посол. — Наш император предлагает союз, взаимовыгодный союз. У его величества есть сын, многообещающий принц, который входит в возраст возмужания и готов исполнять обязанности мужчины и короля. Ему бы доставило большое удовольствие исполнять эти обязанности в союзе с царевной Востока.

Теперь, перейдя к делу, посол говорил без обиняков. Иоанн долго и внимательно смотрел на посла, на его неподвижном лице нельзя было прочесть ничего.

— Вы просите, чтобы мы выдали женщину из нашего царственного дома за короля варваров?

— За короля Рима, который будет императором. Повелителю Запада не найти себе лучшей супруги, чем та, что в родстве с повелителем Востока.

— Он надеется, — спросил Иоанн, — таким образом заявить свои права на трон, на котором сижу я?

Даже для солдата это было сказано слишком прямо. Церемониймейстер был шокирован. Посол позволил себе улыбнуться.

— Ваше величество, мой император разумный человек. У него есть сын. У вас есть если не дочери, то родственницы подходящего возраста. Мы можем предложить союзничество в некоторых вопросах, которые вам небезразличны. Интересы Византии в Италии, например…