Аспасия рыскала в поисках Генриха снежным дорогам Саксонии. Вербное Воскресенье он провел в Магдебурге. На Пасху он будет в Кведлиндбурге, как вошло в обычай у германских королей.

Она испытывала искушение скоротать время до Пасхи в обожаемом Фрауенвальде. Но поборола себя: только когда все кончится, она вернется домой. А сейчас она должна выполнять то, для чего приехала.

Она дожидалась Генриха в Кведлинбурге. Тамошние обитатели знали ее; они приняли ее вежливо, но с некоторым беспокойством. Ей понадобилось проявить свой царственный нрав, чтобы в замке нашлось место для нее и ее спутников. Спутников разместили в большом сарае у наружной стены, а ей предоставили комнатку над залом; правда, никто не догадался убрать человека, который спал у порога поперек двери. К ее вящему сожалению, это был не Исмаил. Он отлично управлялся со своим прекрасным толедским клинком, но он совсем не был воином. После первой ночи в сарае он предпочел ночевать в зале со слугами, захватив местечко поближе к огню.

Новости из Магдебурга намного опередили появление мятежника и его свиты. Аспасия первой узнала эти новости от торговца реликвиями и шарлатанскими снадобьями, который пришел в Великий понедельник страстной недели вечером. Она знала его с давних пор. Пока она рассматривала его товары и перебирала пакетики с лекарственными травами, он сказал ей доверительно:

— Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь, моя госпожа. Только не говори, что ты приехала служить новому королю.

— Я всегда служила Оттону, — ответила она. Она растерла между пальцами рыжеватый пестик шафрана, посмотрела, какого цвета осталось пятно, вдохнула острый, вяжущий аромат. — Как давно его собирали?

— Это первый весенний сбор, — ответил он. Он нагнулся к ней и понизил голос: — Я говорю не об Оттоне, госпожа. Не о тех двоих, что умерли, и не о том, который жив.

Она сохранила спокойствие.

— О Генрихе?

Он кивнул.

— Я слышал собственными ушами в зале во время пира. Один из его епископов подошел, благословил его и назвал королем. Германским королем по крови и по праву.

— Случайно, не итальянским?

Торговец ухмыльнулся, показав зубы, которым не повредил бы один из порошков Исмаила.

— Он говорит, что хочет вернуться к старому. Германия для германцев; а остальной мир может хоть провалиться.

— А мой император?

— Его там не было, — ответил торговец.

Она обнаружила, что в волнении изорвала в мелкие клочки наверняка драгоценный кусочек от покрывала Марии Магдалины. Она смотрела с ужасом на торговца: Генрих не терял времени. А теперь, о Боже, он уже не нуждался в Оттоне. Ребенок, который сейчас не может обойтись без няньки, но который вырастет и будет представлять опасность. Греки еще в Трое знали, как избежать такого неудобства. А уж на что были способны германцы…

Разносчик неправильно истолковал выражение ее лица. Он подмигнул ей.

— Ничего страшного, госпожа. Для добрых христиан это покрывало Магдалины. Для нас с вами это просто кусочек от старой сорочки моей жены.

Она его не слушала. Она поспешно выбрала несколько пакетиков, заплатила, не торгуясь, сколько он запросил, и отпустила его.

Генрих будет здесь завтра или послезавтра. Ей не терпелось ехать навстречу, но это было бы неразумно. Она лишится всех преимуществ, которые приобрела, расположившись в украденном им замке, поедая его продовольственные запасы и командуя его слугами.

Подожди, говорила она себе. Наберись терпения. Если Оттон уже мертв, что бы она ни делала, этого не изменить. Если он в заключении, она не поможет его освобождению, показав свое отчаяние.

Она должна быть безупречно царственной и безупречно византийской. Генрих не должен увидеть в ней и тени слабости.

Служанка, которую она себе присвоила, молодая, но смышленая, была в восторге от того, что ей выпала честь прислуживать римской принцессе. Хильда с благоговением подавала ей пурпурные шелка, а укладывая косы Аспасии в сложную византийскую прическу, она проявила настоящий талант.

Заботой о своей внешности и наряде Аспасия отвлекала себя от бесполезных переживаний. В замке царила суматоха. Передовой отряд Генриха уже прибыл; через час или два появится и он сам. Когда он войдет в зал, она должна уже быть там, воплощая собой царственную невозмутимость.

— Ты выглядишь, — сказала ей Хильда, — точь-в-точь как красавица на картине в Равенне.

Аспасия взглянула на нее с изумлением:

— Откуда ты знаешь про Равенну?

— Я была там, — ответила Хильда с гордостью. — Моя бабушка была служанкой императрицы Аделаиды. Когда я была маленькой, она брала меня с собой, чтобы я училась, как служить настоящей знатной госпоже. Мы побывали во многих местах, и многое я забыла, но я навсегда запомнила Равенну и красавицу на картине в церкви. Бабушка говорила, она была императрицей.

— Феодора, — сказала Аспасия. — Ее звали Феодора, и она была одной из первых красавиц своего времени.

— Ты похожа на нее. Такие же большие глаза, нос такой же.

Аспасия немножко огорчилась, ей всегда казалось, что у Феодоры нос слишком длинный.

— В те дни было другое представление о красоте, — сказала она.

Хильда вдруг замолчала, озаренная догадкой:

— Наверное, ты того же рода, что и она!

— Не по прямой линии, — объяснила ей Аспасия. — Мы ведем свой род от Василия Македонянина. Но родственные связи в Византии так же запутанны, как и в Германии. Если проследить все ветви я, конечно, окажусь в родстве с Феодорой.

— Ты только подумай, — сказала Хильда, пальцы которой ни на минуту не прекращали работать над прической Аспасии. — Как давно все это было в Византии. А у нас только недавно началась история. Двести лет назад мы еще были язычниками, а теперь посмотри. Мы собираемся создать новый Рим, как об этом мечтал Карл Франкский, но он умер, а сыновья его ссорились из-за наследства до тех пор, пока не осталось ничего.

Аспасия удивлялась все больше:

— Да ты ученая женщина.

— Ну, это вряд ли, — сказала Хильда. — Я умею слушать, вот и все. Сестра научила меня читать. Она монахиня в здешнем аббатстве, я год проучилась в школе. Она считает, что я тоже должна постричься в монахини, но мне так хотелось бы сперва посмотреть мир.

— А твой отец не возражает против твоего пострига?

— Отец погиб в битве с сарацинами. Брат служит императрице и слишком занят, чтобы обращать внимание на меня. Я думаю, что когда все это кончится, он вспомнит обо мне и найдет мне мужа.

— А ты хочешь замуж?

Хильда пожала плечами:

— Смотря за кого. Если жених мне не понравится, я уйду в монастырь.

Какая практичность и какое легкое отношение ко всему. Аспасия рассматривала ее лицо, сосредоточенное над последними замысловатыми прядками. Пухлые щечки, пухлые губки, простенькое миловидное личико под короной золотистых волос. Она сумеет сделать все, что захочет, и сделает хорошо.

— Ты бы не хотела попутешествовать со мной, — спросила Аспасия, — пока это не кончится?

Когда Хильда улыбалась, она выглядела почти красавицей:

— Везде? По всей Германии? И даже во Францию?

— Во Францию отправился другой посол, — ответила Аспасия. — Но всюду, куда бы я ни направилась, ты можешь сопровождать меня. Даже если мы отправимся не дальше зала в этом замке.

— Мы отправимся гораздо дальше, — сказала Хильда. — Я уверена.

Аспасия с улыбкой покачала головой:

— Ты ведь не думаешь, что Генрих сдастся нам?

— Только не он, — отвечала Хильда доверительно. — Он теперь получил корону. Он вовсе не хочет лишиться ее. — Она закончила свою работу и отошла полюбоваться. — Я бы хотела поехать во Францию. Я никогда там не была.

— И я тоже, — сказала Аспасия, вставая. — Может быть, потом, когда кончится война, мы сможем поехать туда.

Хильда расправила складки платья Аспасии, потуже затянула ворот, украшенный драгоценными камнями. Аспасия вздернула подбородок. Хильда поднесла ей драгоценное бронзовое зеркало, которое явно у кого-то похитила, чтобы угодить царственной даме.