Аспасия услыхала, как один из охранников проворчал: «Варвары». Она чуть не рассмеялась.

— Нет, — возразил другой. — Сегодня они на удивление цивилизованны. Даже ничем не кидаются.

Охранник сплюнул. Аспасия не знала, как перевести его слова на греческий, но он и так был достаточно выразителен. Другой ухмыльнулся и поехал вперед, не снимая, однако, руки с меча.

Когда германский император находился в Риме, двор его располагался в Латеранском дворце. Говорили, что так удобнее. Все знали, что папа — ставленник Оттона.

— Лучше уж Оттона, чем Романовой шлюхи, — сказал кто-то рядом с Аспасией.

— Эх, — вздохнул другой, вспоминая, как показалось Аспасии, с удовольствием, — скучно стало с тех пор, как Марозия и старая Феодора получили, что заслужили.

— Поделом получили, я уверен. Хоть этот папа туповат и германцы вертят им как хотят, надо сказать правду: он не содержит своих любовниц в папском дворце.

— Аминь, — сказал другой вполне серьезно.

Аспасия почувствовала себя почти как дома — тот же клубок интриг, то же стремление завоевать милость повелителей церкви и мира. Даже дворец, казалось, соперничал со Священным дворцом. Здесь тоже были огромные бронзовые ворота под образом Христа Вседержителя — Халке; был зал с девятнадцатью ложами, был тронный зал, было множество сверкающих залов и коридоров, комнат, украшенных мозаикой, мраморные полы, порфировые колонны, и повсюду — шелк и золотое шитье драпировок.

Это было похоже на Город и в то же время совершенно чужое. Здесь большие рыжебородые варвары не были наемниками императора, выполняющими дела, которыми гнушается достойный человек. Они были доверенными людьми императора, его вельможами и родственниками. Маленькие смуглые римляне робко крались среди роскошных драпировок и подбирали крохи с императорского стола. Правда, они частенько кусали руку, которая их кормила.

В папском дворце не было предусмотрено места женщинам, если оставить в стороне наклонности предыдущего папы. Поэтому царственным женщинам пришлось расположиться отдельно в высоком роскошном здании, которое все же оказалось, конечно, монастырем.

Аспасия оценила насмешку судьбы. Она не считала, что их обманули, разве только если императрица Аделаида тоже была жертвой этого обмана.

Императрица приняла их, когда они, наконец, добрались до своего пристанища, чтобы отдохнуть и помыться перед торжественным приемом по случаю прибытия. Она выглядела удивительно молодой для матери взрослого сына; а ведь она была уже вдовой, когда вышла за Оттона, поднявшись до королевы Ломбардии, до королевы Германии и императрицы Запада. Аспасия увидела, от кого младший Оттон унаследовал свои широко распахнутые серо-зеленые глаза. Но не небольшой рост. Аделаида была настоящей варварской женщиной. Как башня, она возвышалась над Феофано, которая тоже не была мала ростом. «Юнона во плоти, — подумала Аспасия, — и по нраву тоже».

Когда были произнесены слова обычных приветствий, императрица оглядела Феофано, как командир новобранца. Никто не двигался, никто не решался заговорить. Наконец она произнесла свой вердикт:

— Не совершенство, но лучше, чем я думала. Полагаю, ты похожа па свою мать?

Феофано не поднимала глаз, голос ее звучал нежно и тихо:

— Если угодно вашему величеству, мне всегда говорили, что я похожа на своего отца.

— На Романа?

Аспасия замерла. Как она сыграла — эта приподнятая бровь, эта неуверенная улыбка. Она осмелилась намекнуть, что Феофано не дочь своего отца, не дочь царственного брата Аспасии, что она незаконнорожденная. Это было тяжелейшее оскорбление, оскорбление, достойное смерти, если бы они не были царственными византийками, а были простыми германками.

Феофано и бровью не повела.

— На Романа, ваше величество. Я, к сожалению, не Багрянородная: я не дочь царствовавшего императора. Я — дитя его юности, когда он еще был полководцем у своего отца, моего деда, самодержца Константина.

— Ах, вот как, — произнесла Аделаида без всякого выражения. Если она и была смущена перечислением царственных имен, то виду не показала.

— Сколько тебе лет?

Конечно, она знала это с точностью до дня. Феофано ответила сладким голосом:

— Мне почти восемнадцать, ваше величество.

— Старше моего Оттона, — заметила Аделаида. — Может быть, ты подойдешь ему, а, может быть, и нет. Посмотрим. — Она повернулась. — Идите за мной.

Аспасия сказала себе, что этого следовало ожидать. Императрица, имеющая взрослого сына, должна решать двойную задачу: удерживать власть, пока жив ее муж, и сохранять власть над сыном. Конечно, она будет пристально присматриваться к незнакомке, предназначенной заменить ее. Феофано это прекрасно поняла. Она стала безупречно мягкой, обходительной, терпеливой. Аспасия могла гордиться ею.

Но Аспасия, которая не собиралась быть королевой, вовсе не должна была сдерживать себя, как королева. Она невзлюбила императрицу Аделаиду так же искренне, как императрица — Феофано. Никакой логики в этом не было. Императрица, казалось, не замечала Аспасию. Феба не говорила ни по-германски, ни по-латыни, а Елена вообще не разговаривала; и некому было сказать Аделаиде, что у нее есть враг, и рассказать, кто этот враг. Она была лишь Маленькой смуглой женщиной, тенью в тени царевны.

Такое положение устраивало Аспасию. Феофано была занята изучением нравов страны, которой ей предстояло править. И, что еще более важно, нрава человека, за которого она собиралась выйти замуж.

Они снова встретились на пиру, обменялись любезностями и кубками, но побеседовать в непринужденной обстановке у них не было возможности. Оттон, впервые увидев ее без вуали, был приятно поражен. Феофано никак не выказывала своих мыслей.

Они хорошо смотрелись рядом. Они были почти одного роста; он был шире в плечах, чем казалось под мантией. Высоким он не будет, но он был достаточно крепок.

Так говорила Аспасия, когда они, наконец, остались вдвоем, она и Феофано, в комнате, похожей на келью; служанки уже крепко спали. Аспасия медленно расчесывала волосы Феофано, чтобы протянуть время. Понемногу напряжение оставляло Феофано. Аспасия с неудовольствием отметила, что напряжения было слишком много.

Феофано вздохнула:

— Он такой юный, — протянула она.

— Он повзрослеет, — сказала Аспасия.

— Я знаю, — нетерпеливо бросила Феофано. — На лице у него пятна, но это тоже пройдет. Вообще-то он недурен собой. Но я имела в виду не это. Посмотри на его отца.

— Его отцу шестьдесят лет.

— Его отец император. А он ребенок. Он хочет быть королем. Но он не представляет себе, что надо делать. Он такой неопытный.

— В шестнадцать лет его отец, наверное, был таким же. — Аспасии хотелось сгладить ее недовольство. — Он тебе не нравится?

— Нравится… — Феофано подперла кулачком подбородок. — Он мне нравится. Но достаточно ли, чтобы выйти за него замуж?

— Он лучше, чем то, что достается большинству женщин.

— Или большинству мужчин, — сказала Феофано. — Я думаю, я ему нравлюсь. Он сказал, что я красивая. Он залился краской, как…

— Как мальчишка, — закончила Аспасия. — Дай ему время. Конечно, он бледно выглядит на фоне своего отца. Его отец великий человек; великий король. Подумай, как много лет он формировал себя, как много битв он прошел, как много людей покорил.

— И женщин, — добавила Феофано. Она слегка поежилась. — Хорошо, что мне не за него нужно выходить. Ты видела, что стало с императрицей Аделаидой?

— Видела, — сказала Аспасия сухо.

Феофано бросила на нее короткий взгляд.

— Она должна быть такой. Как железо. Иначе он сломает ее.

Аспасия пожала плечами. Счастливая Феофано, она может быть по-христиански милосердной. Вслух же она сказала:

— Молодой Оттон не сломит тебя. Он будет тебя обожать. И ты будешь королевой, ведь для этого ты и родилась.

— Да, — произнесла Феофано медленно. И добавила, уже решительней: — Да. Конечно, он мне нравится. Он чистый, обходительный, у него приятная внешность. Что поделаешь, если у него такой отец. Если он согласен жениться на мне, мы с ним поладим.