Ну что им еще надо?
Написать такое! Написать про Бориса в газете, что хотя он парень хороший и на Яконуре ему нравится, но все равно он гость и уедет, рано или поздно, как все гости… что работает он хотя с душой, но Яконур многого от него не получит, гость не может по-хозяйски быть настроен… написать, что теперь, когда Яконур в опасности, его нельзя доверять гостям!
Человек только опять из больницы.
А название: «Пятно против долины»…
Ну что им еще надо, что?
Не инженеры…
И как раз в то время, когда вся эта история, аварийный сброс! С ума все посходили… Главный на планерке уколол ее за хорошие отношения с Борисом! Думает, Борис ему сделал этот штраф. Сложно теперь Главному и Борису друг с другом…
А вот что на самом-то деле: не может человек Яконур оставить; запретили врачи работать на комбинате — Борис перешел в водную инспекцию и опять здесь каждый день.
Теперь уж вроде всем все ясно с очисткой, да проку-то, для технолога в цехе по-прежнему важен только план, и уж сколько без ведома Главного сбрасывали что попало; да прямо в Яконур… Так оно в этот раз и получилось, да еще в стоках был мазут, а он, конечно, весь сразу у берега. Борис говорил Главному день, другой, говорил, что берег — лицо комбината, по берегу судят, загрязняет комбинат озеро или нет, Главный отмахивался только; а на третий день уже и рыбоохрана подключилась. А у Чалпанова разговор короткий, Карп Егорыч деликатный человек, но дискуссий не разводит… В общем, результат — акт, штраф Шатохину, Главному и кому же еще, конечно, ей… Прежний-то начальник бассейновой инспекции не трогал Главного; если инспектор и делал акт — штрафовать не разрешал. А Борис его быстро допек, Главный уж запретил всем комбинатовским ставить подписи, так Борис просто впечатывает: «подписать отказались»… Главный решил, будто это Борис шепнул Чалпанову подключиться, чтоб штраф был побольше. Борис-то, наоборот, ходил к Чалпанову договариваться, чтобы штрафы сняли! С нее сняли, а с Главного и с Шатохина — Карп Егорыч согласился, а остальная уперлась рыбоохрана вся как один, да и только… Горячий мужик Главный. Поможет и на этот раз главк, компенсируют премией или путевкой, там же понимают! Больше — обиделся…
Галина подняла голову. Посмотрела кругом. Вот оно, инженерское-то счастье… Как вот так, враз, портится настроение!
Выпрямилась. Прошла мост до конца, потом снова — по деревянному настилу. Прибавила шагу.
Возле сварщиков остановилась:
— Все привезли? Когда закончите? Да иди ты со своей лапой, дома бабу поглаживай! Давайте, парни, пошибче, вторую неделю тут кантуетесь…
В машине врезала шоферу:
— Что же это ты, братец, газик у тебя гляди как войлоком обили, висит все! Некрасиво, а зимой ты сам замерзнешь и меня заморозишь. Это твоя вина, ты не уследил! Посмотри вот, как Борису в инспекции сделали, видал?..
У себя в кабинете быстро всех мужиков разогнала:
— Предупреждаю — уволим, держать таких не будем…
— Тот был — огрызался, но работал, а этот — всегда смена на него жалуется, просит убрать, так что и его тоже предупреди…
— Ладно, я буду готова, действовать буду по обстоятельствам, не мямли и не извиняйся, ты бы только предупреждал пораньше, чтоб я могла рассчитать, когда твои стоки попадут ко мне…
Уф! Наконец-то можно в душевую.
Чулки, конечно, опять вдрызг, за один день их окислы азота съедают, лисьи хвосты из этой любимой трубы Главного…
Полоснула по себе из душа. Еще. Вот вроде и полегчало. Встала под душем вольно, расслабилась.
Хороша яконурская водичка… Голову только не задеть.
Развела руки, встряхнула, капли полетели по кабинке; подняла руки и собрала волосы узлом.
Я ви… Нет, я не вижу ее.
Слышу только, как шумит душ там, да еще… вот… вот — слышу — Галина запела, она поет там, за белой дверью с матовым стеклом.
Ее руки… Нет, нет, не вижу.
— …Линейная зависимость, — приговаривал Яков Фомич, продолжая листать, — отлично. Дайте-ка мне, Герасим, что-нибудь пишущее… Предельное расстояние, тэта-функция… Тут у вас Жакмен, конечно… Это что? А, в знаменателе интенсивность разрешенного перехода… Известное дело, у Старика… Где расчет альфа? Ладно. Надин, что ли? Теперь посмотрим коэффициент наклона… Это вы, Герасим, здорово! Экспериментально задавали? Тем не менее. Да, тут Захар мастерски… Однако, в самом деле, разве только по дублетному расщеплению, — но так вы мало что возьмете. К чертям собачьим… А, кривые насыщения! Блеск. Михалыч?.. По относительному сдвигу. Ну, еще бы, — Валера… Послушайте, дайте мне другую ручку, эту следует использовать для чего-нибудь иного… Так, так. Пойдем вашим путем… Смотрите, все выстроилось… А пытался кто-нибудь? Снегирев? А есть у вас? Давайте-ка. И миллиметровку… Дипольный механизм? С чего бы? Нет, так дело не пойдет. Как бы нам поаккуратнее их… Тут будет подчиняться уравнению… Получили? Для какого типа?.. Роскошно, давайте сюда. Ах, как хорошо… Тут по энергиям активации… Послушайте, да ведь у вас почти все есть!.. Только, пожалуйста, не спешите. Здесь надо какое-то простое решение. Дайте-ка я поимпровизирую, это мой жанр… Зависимость? Пожалуй. Замещение альфа-протонов тут у нас дейтонами в две стадии… Подойдет? А?..
Яков Фомич отодвинул от себя бумаги.
— Одним словом, ясно, чего вам не хватает для модели!
Бросил на стол ручку, она покатилась к Герасиму.
— Надо посмотреть такой дейтерообмен. И получить для этого случая зависимость ваших констант…
Встал.
— Посветить, замерить, посчитать!
Пошел от стола к окну, потом обратно; остановился перед Герасимом, заложил руки за спину.
— В каком состоянии у вас установка? Ну-ка, покажите!..
Свирский кивнул. Человек с длинными, совершенно седыми волосами положил бумаги на столик. Свирский потянулся к внутреннему карману пиджака, нащупал привычную обтекаемую поверхность своего «Паркера». Человек с длинными, совершенно седыми волосами отодвинул от себя бумаги и стал размешивать ксилит. Чаинки взметнулись, поднялись беспокойным облаком; затем вошли в поток, выстроились по окружности; собрались над центром донышка, осели. Свирский занес перо.
Еще одна его подпись… Одна уже стояла, среди других, под решением судьбы Яконура; и вот уже сколько месяцев Свирский пытался уйти от этой истории, от этого шума, этого скандала; отмежеваться; выскочить благополучно и не иметь больше со всем этим ничего общего! Он обращался к схеме, которой привык доверяться; и она помогала ему выстраивать нужную линию поведения… Он поручал себя надежному, испытанному, им созданному и давно охранявшему его стереотипу Свирского; и этот поселившийся в нем дух брал все на себя, освобождал его от сомнений и колебаний, самостоятельно функционировал в комиссии… Однако уйти, отмежеваться, не иметь ничего общего оказалось невозможным. Этому суждено теперь тяготеть над ним всегда. Требовалось быть наготове, постоянно держать все под своим наблюдением, чтобы вдруг события не вышли из-под его контроля, не проскочило что-то где-то помимо него.
Савчук, правда, стал не опасен.
Но Старик! — поскакал на Яконур… Угадай теперь, чего от него ждать!
Все же счастье — это возможность сохранять стабильное состояние… Свирский устал, временами на него находило отчаяние… Вот снова выступать ему в привычной, но нелюбимой роли. Привычно нелюбимой. Но выбора у него не было. Он понимал, что это единственно возможная, единственная еще уцелевшая у него роль из всех, какие он мог считать приемлемыми для себя, ему оставалось дорожить ею и держаться за нее.
Что ж, сейчас и эта подпись начнет независимое от него существование, станет жить самостоятельной жизнью, он не властен будет над нею, собственным росчерком! И ей, значит, суждено тяготеть над ним, и о ней, надо полагать, тоже не позабудешь, не перестанешь думать!
А пути назад — нет… Какая-то злая магия. Не принадлежит тебе не только твоя подпись, но и твоя собственная рука. Заколдованное королевство, где все наоборот! Чтобы уцелеть под тяжестью, взваливаешь на себя все больший груз!