Убрал руки в карманы комбинезона.

Очистка теперь хоть получше…

Родительский дом не продал, оставил в память; теперь все выходные там… огород, за ягодами на мотоцикле… следующий отпуск — на то, чтобы подновить дом… держать его чтобы в порядке…

Еще минуту глядел Николай на Яконур; затем начал спускаться в цех, где надо осмотреть змеевик.

Герасим сильнее прижал трубку.

Наконец ее голос!

— Хорошо, послушай сказку… Вот Иванушка сидит на печи. Но наступает время, и ему надо отправляться искать. Идет он за тридевять земель… Тогда было потруднее, женщин было меньше, чем мужчин…

Треск, помехи, яконурский ветер раскачивает старые провода на деревянных столбах.

И голос Ольги.

— А сколько препятствий у Ивана! Он встречает свою суженую, а ее уносит Кощей Бессмертный…

Опять треск.

Ехать, ехать!

За деревней Карп увидел лодку у берега, свернул; заглушил мотор, ткнулся в кочки рядом.

Дед с женщиной, она его моложе лет на десять — пятнадцать, не разберешь. У деда — культя вместо правой руки; голубые глаза; грязная одежда. У женщины — худое, безразличное ко всему лицо; красные руки из коротких рукавов ватника. Лодка едва цела; ветхая сетчонка, бедный улов.

Карп сказал мирно:

— А, старый знакомый! Это ты в тот раз огородами ушел…

— Я? Когда? Не было такого!

— Да он сроду… — сказала женщина. — Может, то Сенька, тут есть один…

Карп засомневался:

— Да вроде…

Достал из полевой сумки бланк протокола, начал обычные вопросы:

— Дети есть?.. Возраст?.. Работа?..

Женщина говорила Карпу:

— Исть-то ведь тоже хочется! На звероферме я сейчас. Вот выходной у меня, думали — рыбы поисть… Ты бы на Каракан пошел, вот там сети…

Голос у нее был безжизненный, равнодушный, как ее лицо.

Карп знал эти намеки, ответил привычно:

— Да мне сети не нужны.

Старался говорить с ними помягче.

Дед вскочил вдруг, стал выбрасывать все из лодки:

— На, вот оно, забирай… И лодку забирай… Последнее…

Весла, черпак, рыба кверху брюхом закачались на мелкой волне перед Карпом.

— Забирай!.. На Каракане вот браконьеры, ты их не трогаешь, они вооружены, ты их боишься… Забирай, если у тебя совести нет… Я поймаю, так только пожрать… Где бы все это было, если б Гитлер занял… Говоришь, где мы с тобой встречались? Разве только на Курской дуге… Руку вот у меня немец отнял и все бы это отнял бы…

— Ну, — сказал Карп примирительно, — зачем так-то…

— Теперь все с дипломами руководят. Я работал, сто пятнадцать платили, а он пришел с дипломом, сто тридцать ему… Надо на прошлое оглядываться. Пригожусь еще на что-нибудь…

Карп пробовал успокоить деда:

— Не волнуйтесь…

— Здоровый был — волновался, а теперь что ж… Непродуманная жизнь у нас и идет несправедливо, нет чтобы оглянуться — топим один другого человека…

— Вы заложили сегодня, — сказал Карп.

Женщина махнула рукой:

— Да разве на эту пенсию заложишь, что вы говорите…

Карп заканчивал протокол. Ладно, бумагу потом выбросить можно… Написал: сети уничтожены на месте. Что там, такая рвань…

Торопил себя.

Тяжелый разговор… тяжелая работа.

Как она поставила перед ним тарелку…

Яков Фомич вспомнил: эта неожиданная, несвойственная Лене резкость движений и стук тарелки о стол!

Тишина читального зала, только шуршание переворачиваемых страниц… И вдруг это воспоминание о сегодняшнем утре.

Отодвинул от себя журналы.

Как это было?

Да, резкость ее движений и стук тарелки о стол…

Яков Фомич был удивлен.

Пожал плечами. Взял ложку, принялся за кашу. Лена села напротив, сложила руки на груди. Яков Фомич спросил, почему она не ест.

— Не хочется.

Он продолжал есть, ложка за ложкой. Молчал. Смотрел вниз, в тарелку.

— Яков!

Отставил тарелку. Сгорбился.

— Я устала.

Совсем он не был готов к этому…

— Яков, но так же нельзя!

— Яков, ведь я просто не знаю, что дальше.

— Яков, у меня руки опускаются!

Он посмотрел в ее лицо. Увидел нервную, растерянную женщину.

— Я всегда верила в тебя… И когда ты еще только начинал…

Его понимание Лены, его отношение к ней были полностью сложившимися, законченными, ясными; теперь, глядя в ее лицо, Яков Фомич снова осознал, как давно все это устоялось в нем, каким сделалось ему привычным и как дорога для него эта привычность, отчего он и берег ее все годы.

— Я устала! — повторила Лена. — Понимаешь ты, устала!

Он и понимал, и был в недоумении…

— Яков, ты просто ребенок, разве можно так относиться к жизни?

— Яков, скажи, сделал ты вчера что-нибудь?

— Яков, не говори мне ерунду. Ты с кем-нибудь разговаривал насчет работы?

Его доброта, снисходительность и привязанность к Лене были искренними…

— Ладно. А что ты собираешься сделать сегодня?

Он почувствовал боль внутри и закусил губу.

В нем не было любви, но доброта и привязанность были настоящие!

А его бегство из института к ней… как обнимал он ее с благодарностью…

Яков Фомич все всматривался в лицо жены.

Еще и это:

— Ты не возражаешь, если я продам кольцо?

Нет, она не хотела уязвить его, просто так она все это понимала! Так думала, и что думала, то говорила.

И снова:

— Я устала, устала!..

Яков Фомич почувствовал, как что-то привычное в нем медленно, едва заметно, с трудом и неохотой трогается с места и приходит в движение…

Он ощутил приближение опасности.

Встал, обошел стол. Шагнул к Лене. Она подняла к нему голову. Смотрела на него снизу вверх. Слезы в ее глазах…

Оба они были сейчас в опасности.

Яков Фомич перевел взгляд на руку Лены, рука ее лежала на столе, смотрел на загрубевшие, немолодые пальцы.

В нем возникла и начала набухать жалость…

Он заставил себя улыбнуться. Стоял над Леной, над ее обращенным к нему лицом и ждал, пока не возникла в ответ едва заметная, в слезах, улыбка.

Положил свою руку на руку жены.

— Так, — говорит Ляля. — Где наша колода, на месте?.. Таня, набери там. Полегче. Теперь жми. Ага, идет… пищит… мигает… Так! Встала, родимая. Что там? Ясно… Так. Давай еще. Набирай. Уж самое простое мы ей толкнем. Жми… Опять зависло. Так. Послушай, вот что. Меня смущает, почему лента не крутится. Ася! Ты где?.. Ася, меня смущает, что лента не крутится… Пусть это меня не смущает? Точно? А у меня не идет… Выразительно ты это руками делаешь!.. Фортран обновить? Слушай, а что тут в канале? Все в порядке? Ну-ка посмотрим… До чего тесно блоки стоят… Вот тут что? А почему разъем валяется? А это что? Воткнем. Пробуем снова… Так. Набери, Таня. Жми. Ну, родимая! Спокойно, сейчас она будет материться… Нет, это она не тебя. Так. Давай-ка еще раз. Она просто обиделась… Ясно. Не пробьется на прибор. Обижается. А что там наш прибор? Займемся прибором… Жутко тесно, все бока обдерешь… Ну, что тут у тебя? Не работает? Верочка, подсуетись, сколько ж можно!.. Ага, ожил. Молодец. Это я прибору… Где метка? Хорошо. Метка есть. Все отключи, пусть минут пять отдохнут, устали, бедняги, расстроились… Так. Пошли опять. Теперь толкни задачу. Вся колода вошла? Ну как там?.. Черт. Почему встали, печать выключена? Пойду сама включу… Ну-ка… Ах, милый, засветился!

Ляля уверенно идет от АЦПУ (алфавитно-цифровое печатающее устройство) к экрану дисплея (электронно-оптическая система для обмена информацией с компьютером).

Ну-ка, общнемся еще разик, кое-что Герасиму посчитаем… Давай-ка, дружок. Оцени, круглыми сутками возле тебя!.. Хотя, собственно, почему нет? Правда! Что можно сделать с мужчиной? Вот уж у кого возможности ничтожно малы, дружок, так это у мужчин. Ну, сводят тебя в кино, в лес, на пляж. Знаем. Что еще? Все. А тут простор! С тобой — делай что хочешь. Любые желания, самые безумные.