— Смотрите, пока у Таращенки не будет порядок, ни шагу назад.

— Есть!

Немцы, обычно такие оперативные в случаях тревоги, на этот раз запоздали. Когда на шоссе с обеих сторон показались огни фар, приглушенные маскировочной сеткой, Касьянов уже справился с заданием. Только машины въехали на мост, враз прозвучала очередь из пяти автоматов — стреляли по взрывчатке, привязанной к пяти столбам. Ослепительная вспышка, и подрывники со всех ног кинулись бежать. А затем прилетели американские бомбардировщики. На шоссе скопилась пропасть машин. Ни вперед проехать, ни назад развернуться.

Партизаны, пробежав километра два, залегли в виноградниках, отдышались и поднялись на взгорье. Одно удовольствие было смотреть на столпотворение у не существующего теперь моста. Наконец американцы отбомбились и улетели.

— Странно устроен человек, — заговорил Сережа Логунов, охотник пофилософствовать. — Оказывается, он испытывает радость не только когда строит, создает, но и когда поджигает, разрушает…

— Истинно так, — согласился колхозный плотник Сажин, чувствующий себя необыкновенно бодрым после недельного лечения в доме архитектора Полотто. — Мост-то этот, говорю, тьма людей месяцами, а может статься, и годами строила. Трудились, пот свой проливали… Но вот пришли мы и за минуту в прах все разнесли. Сколько сил и денег на ветер пошло…

На такие речи ответ один:

— Что поделаешь — война!

— Да, война, — сказал Сережа. — И когда-то люди научатся жить без войны?

— Когда во всем мире коммунизм победит.

— Правильно рассуждаешь, Сережа! — порывисто подхватил Дрожжак. — А не скажешь ли ты, кстати, скоро союзники Рим возьмут?

— Хоть и возьмут, война на том еще не кончится.

— Для нас-то, пожалуй, на какой-то срок она будет кончена.

— Так ты думаешь, что нас сразу домой, в Россию, отправят или…

— Не отправят — будем в союзнических частях воевать.

— Нет! Мне хочется дома в Красной Армии — хорошо бы в своей дивизии — драться.

— Говорят, теперь и у наших погоны.

— Интересно!

— А союзники все тянут со вторым фронтом.

— Может, они за второй фронт топтанье на месте в Италии считают?

— А ну их к богу, этих союзников! Говорят же, ворон ворону глаз не выклюнет. Так и они, капиталист везде капиталист!..

Одиннадцатого мая союзники перешли в генеральное наступление в районе города Кассино. Несмотря на огромный перевес в людях и в технике, за четырнадцать дней боев им удалось одолеть всего шестьдесят километров. И только 25 мая они наконец пробились к плацдарму, захваченному еще раньше у города Анцио.

Радио патриотов, находящихся на территории, занятой союзниками, в своих передачах произнесло слово «Слон» — знак того, что освобождение близко. Однако в последние дни фашистского террора агенты гестапо в Риме напали на след руководства военного центра и арестовали пять итальянских генералов.

Один из них, генерал Карузо, успел проглотить бывшие при нем бумаги и, несмотря на страшные пытки, сумел спасти от провала возглавляемую им подпольную сеть среди карабинеров. Командующий римскими патриотическими силами генерал Бенчивенга избежал ареста лишь благодаря вмешательству Ватикана, взяв обязательство не общаться с внешним миром.

И все же, если бы не усиленная дипломатическая деятельность папы Пия XII, ход событий в городе неизбежно привел бы к восстанию. Однако папа, боявшийся народа больше, чем черт ладана, вступил с немцами в переговоры. Фельдмаршал Кессельринг согласился покинуть Рим без боя, но пригрозил, что в ответ на единственный хотя бы выстрел в спину отступающих солдат в небо взлетят самые прекрасные памятники столицы, в том числе и собор Святого Петра…

Весть об отмене восстания в Риме достигла и ущелья под Монтеротондо. Ребята сразу приуныли, нахмурились. В тот же день Колесникова и Таращенку вызвали в город, где Капо Пополо посвятил их в свои планы.

— Не вешайте носа, — сказал он, как всегда неторопливо и уверенно. — Плохо, конечно, что не придется участвовать в битве за Рим. Но у нас есть своя столица: «Монтеротондо — паэзе белло»… В ночь на пятое июня союзники войдут в Рим, а мы, итальянцы, и вы, русские, соединенными силами должны в те же дни освободить Монтеротондо. Представляете, как это будет звучать?..

Капо Пополо выглянул в окно. Во дворе цыганенок Марио с приятелем играли в кости. Капо Пополо отрывисто свистнул и погрозил парнишке пальцем. Друзья быстренько сунули кости в карманы и опрометью бросились на свои посты.

— План штурма Монтеротондо таков, товарищи. — Капо Пополо развернул на столе карту. — Отряд Франческо взорвет комендатуру и перережет связь с немецким штабом. Отряд Грасси, рассредоточившись, поведет огонь с разных концов города. Дадим им гранат в избытке, чтобы подняли как можно больше грохоту и создали иллюзию окружения. А вам я, — он повернулся к Таращенке и Колесникову, — поручаю…

— Мы надеемся, что нам будет поручен самый тяжелый и ответственный участок, — перебил его Леонид.

Капо Пополо чуть задумался:

— В таком случае… Немцы, чтоб избежать угрозы окружения, будут вынуждены броситься вот по этой дороге. — Он ткнул пальцем в карту. — Других путей нет. Ваша задача встретить их по всем правилам русского гостеприимства, устроить, так сказать, Сталинград в миниатюре.

Да, дело это и впрямь нелегкое. За последнее время в Монтеротондо прибыл батальон эсэсовцев, а кроме того, в городе был свой гарнизон с бронетранспортерами, шестью танками и двумя артиллерийскими батареями. Чтоб проложить себе дорогу, немцы будут драться отчаянно, сметая все на пути.

Таращенко как-то странно вздохнул, и Леонид без слов понял ход его мыслей. Одно дело умирать на своей земле. И, конечно, сейчас, когда возвращение на родину перестало быть только туманной мечтой, обидно подвергать лишней опасности товарищей. Ведь все столько вынесли, пока дожили до этих дней!.. Но как теперь скажешь — давайте другое задание, это, мол, нам не по душе?..

Словно бы угадав, о чем они оба думают, Капо Пополо снова испытующе глянул и спросил:

— Может быть, у вас имеются какие возражения против нашего плана?

— Нет! Мы согласны, — сказал Колесников. — Только одновременно с комендатурой надо напасть и на тюрьму. Гитлеровцы — звери без чести и без совести, они могут расправиться с русскими военнопленными.

— Предложение вполне обоснованное. Принимаем. Еще?..

К штурму Монтеротондо партизаны готовились, как к большому празднику. Особенно всколыхнуло бойцов сообщение Леонида о том, что итальянцы первым делом попытаются освободить их товарищей из тюрьмы.

Дни ожидания опять тянулись нескончаемо долго. А звездные, теплые ночи проходили без сна. Каждый рассказывал о прошлом, вновь вспоминали давние, позабытые приключения, смеялись, слушая старые анекдоты и побасенки, и только о предстоящем тяжелом сражении и о смерти никто словом не обмолвился.

Иван Семенович, все эти два года при любом случае приплетавший к разговору свою золотую Аннушку, блаженно закатывает глаза: «А знаете, ребята, какую баню задавала мне Анна Трофимовна, если я приходил домой навеселе? Э-эх!..» А Ильгужа пишет в уме письмо своей Зайнаб: «Голубушка моя Зайнаб! Давно я хотел тебе признаться, но все как-то не смел. Случилось, что однажды, когда мы уже с тобой дружили, я пошел провожать из клуба Магфуру и до светлой зорьки проболтал с ней возле их ворот. Но с тех пор, как мы поженились, никогда ничего такого не было. Впрочем, все это уже так далеко. За эти два года, голубушка Зайнаб, столько накопилось, о чем хочется рассказать тебе. Я думаю, если и день и ночь буду говорить, за месяц не сумею всего перессказать. Голубушка Зайнаб…»

В ночь на 5 июня 1944 года не спали и жители Вечного города: кто вышел на улицу, кто прильнул к оконному стеклу — смотрели, как в последний раз топчут мостовые Рима немецкие кованые сапоги. К сумеркам бегство стало паническим. Гитлеровцы уходили и пешком, и на велосипедах, и даже на катафалках бюро похорон…