Изменить стиль страницы

— И с того дня больше не являлся? — спросил Колесников, нахмурившись.

— Позарились на драгоценности какой-то вдовы. Итальянцы поймали обоих и пристрелили.

— Сам напросился. За чем пошел, то и нашел, — сказал Коряков, человек требовательный и к себе, и к другим. — И вообще он, как только вы ушли, совсем разболтался. Без спросу в город бегал. Ссылаясь на болячки, отлынивал от дела. А как-то напился вдрызг и дал очередь из пулемета по своим, когда мы возвращались с задания. Ладно еще, никого не задело. Махновец какой-то, а не партизан.

— Правильно! — горячо подхватил Дрожжак. — Было в нем что-то жиганское. Не зря он в Тапе от нас отстал. Лагерь там большой, думал полегче прожить.

— Хоть и свой брат, золотоискатель, но терпеть я не мог, как он на каждом шагу себя в грудь бил и добровольцем величал, — сказал Муртазин.

Леонид о своих чувствах промолчал, но все заметили, что он очень удручен.

В тот же день в отряде узнали о новой, потрясшей всех до глубины сердца трагедии.

К полночи из Монтеротондо возвратился Петр Ишутин. Даже при свете каганца можно было разглядеть, как осунулся и вдруг состарился этот лихой, веселый сибиряк. Лицо словно серым пеплом запорошило.

— Что с тобой? — спросил Леонид, встревоженный столь необычным состоянием друга. Ведь столько вместе пережито, пройдено, а никогда еще не случалось ему видеть Ишутина таким убитым.

Петр припал головой к широкой груди командира и навзрыд заплакал:

— Джулии нет…

— Как так нет? Уехала, что ли, куда?

— Целый месяц ее пытали гестаповцы. В день казни Джулия сумела добиться свидания. Говорит, что девушка, которой еще и двадцати нет, за это время старухой стала. Волосы как снег… Один глаз… Эх, гады!..

— За что?

— Нашелся шпион, который донес немцам, что Джулия помогает партизанам.

Петр замолчал. Вышел из пещеры, сел на белый камень. Сквозь разрывы туч в темном небе замерцала голубая звезда. Будто издалека, с высоты, Джулия смотрела на такую жестокую и такую прекрасную в эту весеннюю ночь землю. Смотрела, искала любимого. Первого и — последнего. Но не нашла. Небо снова затянуло от края до края.

С той ночи озорной, а подчас и сумасбродный Петр Ишутин стал как булатная сабля. Сходясь лицом к лицу с врагом, дрался беспощадно, но расчетливо. Прежде чем погибнуть, ему хотелось сполна рассчитаться за страшную судьбу Джулии.

16

Союзники готовились к генеральному наступлению, а Итальянская коммунистическая партия накапливала силы для восстания в Риме. Приближались самые драматические и решающие дни в почти трехтысячелетней истории Вечного города.

Россо Руссо через своих связных предупредил Колесникова: «Согласовано с руководителями восстания. Вы тоже примете участие. Будьте наготове!..»

Эта весть взбудоражила бойцов отряда «Свобода». У всех на устах было одно слово — Рим. Рим… Им не суждено было на родной земле бить немцев в славных сражениях за наши большие города, так хоть бы здесь, пусть на чужой земле, в чужой стране, сделать что-то такое, что бы могло ускорить победу.

— Потом детям своим, внукам своим расскажем, пусть знают, что и мы не в игрушки играли, а отвоевали Рим у фашистов, — сказал Ильгужа, обычно сдержанный и не очень-то склонный выражать свои задушевные мысли вслух.

— А Вася так мечтал пощупать собственными руками гранит Колизея и мрамор древних колонн! — вздохнул Петр Ишутин.

Подобрел и генерал Александер, до сих пор пытавшийся ограничить деятельность партизанских отрядов отдельными террористическими актами, и начал помогать им оружием, продовольствием и медикаментами. Дело, пожалуй, было не в том, что у генерала характер стал лучше, а в том, как изменилось военное и политическое положение в мире.

Советские войска успешно продвигались на запад на всех фронтах. Десятого апреля бойцы 3-го Украинского фронта выбили немцев из Одессы, из последнего опорного пункта противника на юге страны, и вскоре было очищено от фашистских захватчиков все Черноморское побережье.

Обстоятельства вынудили и фельдмаршала Кессельринга пересмотреть тактику. Не увенчалась успехом попытка массовым террором раздавить движение Сопротивления в Риме и нагнать страху на итальянцев. Поэтому Кессельринг решил подкупить население, раздавая бедным, исстрадавшимся от голода семьям муку и рис, конфискованные у спекулянтов на черном рынке. Но эти подачки никого не могли обмануть, да и были они каплей в море: римляне, особенно жители предместий, маялись от нехватки хлеба и воды. Двуличничая, гитлеровцы разрешили печатать республиканские воззвания с портретами Гарибальди и Мамели [11], а в то же время 27 мая вблизи площади Болонья палачи Коха убили главного редактора газеты «Аванти» Эудженио Колорни.

Чувствуя, что с часу на час может грянуть восстание, зная, что вот-вот союзники перейдут в решающее наступление, немцы лихорадочно возводили в окрестностях Рима укрепления, чтобы иметь возможность вести арьергардные бои, если возникнет угроза окружения отступающих войск, и намечали в городе объекты для взрывов.

…Через глубокую пропасть в двадцати километрах от пещер, где располагались колесниковцы, был перекинут длинный мост, по которому круглые сутки проходили на фронт сотни вражеских машин. Американские летчики несколько дней пытались разбомбить этот мост, однако или не попадали в цель, или их еще на подступах к ней встречали немецкие истребители.

Для исхода предстоящих сражений мост имел огромное значение, поэтому партизанам отряда «Свобода» поручили вывести его из строя. На диверсию отобрали самых смелых и сноровистых: Таращенку, Ишутина, Муртазина, Корякова, Дрожжака, Логунова… Всего пятнадцать бойцов. Нагрузили толом рюкзаки. Как всегда, в дорогу вышли, когда уже стемнело.

Если идешь налегке, двадцать километров можно одолеть за четыре часа. Но рюкзаки оказались такими тяжелыми, что прошагали больше пяти часов. Да и дорога прескверная — то узкая тропа в зарослях, то свежевспаханное поле. В эту ночь нечего и думать было о решительных действиях. Во-первых, устали. Во-вторых, уже светает, а мост охраняют два пулеметчика. Один на вышке, другой внизу — в бетонированном колпаке.

То же самое и на другом берегу.

— Да-а, — протянул Ишутин. — Не убрав часовых, близко не подступишься к мосту, не то что взрывчатку заложить.

На день пришлось надежно спрятаться. По мосту туда и обратно шли потоки автомашин. По очереди отсыпались и вели наблюдение за охраной. В сумерках приступили к делу. Оставили рюкзаки с толом в кустах, взяли с собой гранаты и кинжалы и, подождав, пока Таращенко со своей группой переберется по крутым склонам на тот берег, ползком двинулись к вышке. Надо было обоих пулеметчиков — и того, что наверху, и того, что в доте, — убрать одновременно.

До часовых осталось метров пятнадцать. Опять притаились — ждали сигнала, который должен был подать Ишутин. Раздался птичий посвист, и они снова поползли вперед. Были уже у самой цели, когда немец на вышке заглянул вниз и окликнул другого пулеметчика, вылезшего из дота подышать свежим воздухом. Этот задрал руки кверху, потянулся, громко зевнул и закурил.

— Какая чудесная ночь, а, Иоахим?..

И в то же мгновение Дрожжак навалился на этого самого Иоахима, Ильгужа нырнул в дот, чтобы посмотреть, нет ли там еще кого-нибудь, а Колесников взбежал на вышку.

— Иоахим, ты? — испуганно крикнул фриц, восторгавшийся красотой итальянской ночи, и мешком упал на пол.

Однако на той стороне не обошлось так гладко. Леонид приказал Касьянову привязать взрывчатку к опорам моста, а сам в сопровождении Ильгужи побежал вперед — на подмогу Таращенке. Между тем на другой вышке застрочил пулемет.

— Эх, не удалось без шума! — буркнул Леонид, пригибаясь. — Муртазин, ты беги обратно, поднимись на вышку, а Дрожжак пусть в доте засядет. Если подскочат немцы, открывайте огонь.

— Есть!