— Солдаты вернутся домой, монахи держат клятву, которую они давали. А мы — ни то и ни другое. Блейз — астронавт, уже признался, что влюбился в нее. Я и сам… — Кинг сделал глоток и криво улыбнулся. — О, мы справимся со своими эмоциями, со своей болью. Но говоря по правде, я рад, что это все скоро кончится. Пожалуйста, не позволяй ей присутствовать при нашей следующей встрече.

Мы некоторое время не находили, что сказать.

— Вы уже решили, куда полетите сначала, — выпалил я.

Мы привезли массу рекомендаций разных ученых, но до сих пор команде «Уриэля» не удавалось выкроить времени, чтобы ознакомиться с ними. Кинг упомянул, как месяцами в своей погоне за спасительной звездой они обсуждали всевозможные воображаемые способы и идеи. А что еще им оставалось?

Да и что еще они смогут делать в течение всех этих оставшихся лет, как не изучать Галактику и время от времени доносить до нас легенды о своих открытиях? Радиокапсула, выпущенная через заряженное внутренней энергией поле, сможет заменить встречу с ними. Хотя мы не осмелимся принять никакой физической записи, мы сможем сделать копии.

Но мы можем только спрашивать и советовать, а не приказывать. Они — неприкосновенны.

— Сногсшибательный круиз, — ответил он. — К туманности Ориона. Ты знаешь, сколько неразгаданных загадок там… мы хотим увидеть, как рождаются новые солнца. А тогда, когда мы будем достаточно уверенными в своем корабле и в нас самих, — тогда… прыжок. Прямо в центр Галактики.

Я вовсе не был удивлен. Однако…

— Уже?

Потому что это будет путешествие, длящееся долгие годы, и мнения разделяются, действительно ли за просторами облаков пыли, которая закрывает все от наших приборов, сердце Млечного Пути. Это ад из радиации… или же…

— Старейшие? — прочитал он мою мысль.

Конечно же, мы не единственные, кто путешествует меж звезд. Бог щедр в этом отношении. Далеко за этими границами спиральной арки, едва начав неумело изучать то, что лежит за родными берегами, по сравнению с цивилизациями, которые не обременены первородным грехом, не обеспокоены дьяволом или мириадами безумных поступков, мы, возможно, кажемся пещерными людьми на плоту. Половина наших астрономов полагает, что в середине Вселенной — пусто, солнца располагаются близко друг к другу, но они стары и слабы, там наиболее вероятны домашные очаги существ, чьи исторические записи уходят в даль многих миллионов лет…

…и которые, возможно, могут знать, как избавить «Уриэль» от наказания.

— А что нам терять? — спросил Кинг.

В ту же самую каюту пришла Дафна, когда наша миссия подходила к концу.

Когда я услышал, как она стучит в дверь, я вскочил со стула, где грыз вычисления нашего обратного полета, ударился коленом о стол и от боли выругался, обозвав себя неуклюжим старым олухом. Вслух я сказал:

— Войдите!

Она вошла гордо и достойно, и я позабыл о боли.

— Капитан вызывал меня, — обратилась она официально. Ее глаза были зелеными, как живые моря Земли.

— Да. Пожалуйста, прикройте дверь. Садитесь.

Я жестом указал ей на стул. Когда она проходила мимо и задела меня, я заново почувствовал ее тепло после стольких дней в скафандрах в массе людей или на одинокой койке. Когда она уселась, взгляд ее блуждал и был далек от того, чтобы ответить на мой. Поэтому я взгромоздился на угол своего стола, болтал ногой, не достающей до пола, и размышлял уголком своего мозга, не делает ли меня это несколько моложе.

Чувствовала ли она, несмотря ни на что, страх за маской на лице. Я посмотрел внимательней. Она моргнула, глубоко вздохнула, а потом откинулась на спинку стула и улыбнулась.

— Все, что я сделала, работает без помех, — произнесла она. — И мои товарищи признались, что они довольны.

Я кивнул, стараясь справиться с пересохшим горлом.

— Что мне делать дальше? — спросила она, не удивляясь и не отталкивая меня, а просто помогая мне высказаться.

— Вы, — попытался я снова, — вы находитесь в неудобном положении, барышня. Я ничего не могу поделать, но вижу… Ну, завтра в дневную вахту мы пойдем на «Уриэль», чтобы… нельзя это назвать торжеством… просто речь или… эээ…

Она сказала (как мило с ее стороны!):

— Вы хотите спросить, нет ли у нас с Вэлом никакой последней просьбы, не так ли Алекс?

— Я видел, как ваша перчатка искала его.

Она положила руку на мою, которой я держался за край стола. Разве женская рука не красивее в два раза на узловатой волосатой лапе мужчины?

— Если бы мы могли остаться наедине в каюте Мэтью Кинга или еще где-нибудь некоторое время, мы были бы очень благодарны.

— Вы же знаете, что сможете, — я слегка задохнулся, — Почему я позвал вас сюда… я и сам не знаю. Я подумал, что это будет тяжелое прощание. И он, Вэл, он верит, что вы устроите после этого свою жизнь. И я тоже хочу, чтобы вы знали, что у вас есть тут друг, который позаботится о вас, Дафна. Я могу вам чем-то помочь?

— О, Алекс, — Она неожиданно поцеловала меня и расплакалась.

Наконец я заснул.

…Должно быть, мы все сошли с ума, оставив «Габриэль» на такое долгое время без присмотра, полностью на автоматике. Хотя никто бы не мог выдержать такой длинной прощальной церемонии. Но справедливость этого требовала, и все вместе мы смотрели через стекла шлемов на наших товарищей, с которыми мы работали, и жали им руки, прощаясь, желали им попутного ветра до самой смерти или же до того, как на них снизойдет чудо.

Пока мы добирались до корабля, я старался держаться поближе к Дафне. Она была почти тенью, сиянием среди звезд и молчания вокруг. Я не слышал ничего, кроме шума в своих наушниках и глухих ударов собственного сердца. За завтраком некоторые из нас были шумны, а некоторые впали в уныние, по ее же виду нельзя было ничего понять, сейчас никто не разговаривал. Чувствовали ли мы вину за то, что скоро вновь увидим синеву, облака, дождь, листья на ветру? Я сам, разве я совершал подлость, смея на что-то надеяться?

Единственная грубая реальность, которую я мог себе вообразить, предупреждала меня о том, что она может выйти замуж повторно, а если и выйдет, то исключительно, чтобы не оставаться одной, и потому, что так удобней. Ну что ж, я не могу надеяться на большее.

Мои ботинки стукнулись о корпус «Уриэля».

Мы завернули в шлюз. За внутренней заслонкой ждали Мэтью Кинг, Джесс Смит, Блейз Поликард, Николай Кузьмин, Иоханес Венизелос, Сигияма Кито, Вольдемар Асклунд. Больше не в грубых рабочих комбинезонах, и уже не голодающие, и не ждущие прибытия людей, они стояли в праздничной форме, как на параде, и я видел, что эти храбрые, скромные люди не знали, как утешить нас.

— Добро пожаловать, — сказал Кинг. Идя по коридору, он обнял меня за талию. Через полсекунды мне стало стыдно, что я был шокирован этим. Перед ним были годы без женщин, а я был его старым другом, который не может дышать с ним одним воздухом, а через несколько часов улетит навсегда. Следующее, что я заметил, это то, что хотя Дафна и Асклунд шли бок о бок, они не обнялись, как сделали это, когда первый раз она зашла на борт корабля. Их лица были точно так же закрыты, как и ее шлем.

Что она говорила ему в уединении, которое мы им дали?

Хотя мы, четырнадцать человек были в кают-компании, где могли кое-как двигаться, мы быстро заняли места за столом. В качестве предварительной подготовки команда «Уриэля» расставила бокалы и последнюю бутылку шампанского. Они выпьют за нас всех, а мы, направляясь домой, будем молиться за них.

Кинг встал, постучал ногтем о бокал и сказал:

— Миссис Асклунд и джентльмены, мы не можем сосчитать или отплатить вам за то, что вы для нас сделали. Я не только говорю о вашей помощи, которая позволит нам выжить, — это входит в традиции Вооруженных сил, — сколько о вашей силе духа, вашем благородстве…

Я, встав, чтобы ответить, сказал:

— Братья, простите, что я буду несколько драматичен. От ваших жен, детей, родителей, ваших родственников и ближайших благожелателей на Земле мы привезли то, что они нам дали. Но и назад мы привезем что-то для каждого, что будет очень индивидуальным, что даст им почувствовать вас рядом…