Изменить стиль страницы

Кот Левка».

«Как ни старался Женя увильнуть, а юбилей был грандиозный, — рассказывала Ольга Борисовна Эйхенбаум. — Отец в свое время сделал правильно, что уехал от юбилея. Он говорил, что юбилеи отнимают последние силы. Правда, в Союзе было очень весело, адреса в основном были шуточными, кроме некоторых официальных. Насколько в Союзе было весело, настолько грустно было на банкете в Метрополи. Выступил Зощенко с невероятно грустной и очень трогательной речью. Он говорил чудесно о честности, о подвиге его жизни».

Да, юбилейные события поделились на две части: в Доме писателей — для всех и в ресторане — для наиболее близких Евгению Львовичу людей. И те, кто потом вспоминал о «второй части», рассказывали только о тосте Зощенко. Слонимский запомнил только первую фразу Михаила Михайловича: «Шестьдесят лет — уже не до юмора…». Исидор Шток вспомнил чуть больше: «Ночью был устроен для ближайших друзей ужин в «Метрополе». Шумно, весело говорили Акимов, Чирсков, Натан Альтман. Слово для тоста взял Зощенко. «С годами, — сказал он, — я стал ценить в человеке не молодость его, и не знаменитость, и не талант. Я ценю в человеке приличие. Вы очень приличный человек, Женя…»».

А «в Доме писателей говорили ему всякие приятности, — как на всех юбилеях, — замечал Николай Чуковский. — Шварц был весел, оживлен, подвижен, очень приветлив со всеми, скромен и, кажется, доволен…».

Читали адреса, выступали с «похвальным словом», зачитывали телеграммы. Маргарита Алигер прислала стихи:

Наша жизнь стократ чудесна,
если в ней живет поэт,
доброй шуткой, милой песней
украшая белый свет.
Мы обязаны беречь его,
уважать и обожать.
И годами, право, нечего
жизнь поэта измерять.
Есть другие измерения
для его большой судьбы,
для высокого горения,
для пожизненной борьбы.
Чуда необыкновеннее
не придумали ещё.
Шварца,
Львовича,
Евгения
поздравляю горячо!
И желаю обязательно
в день, когда он родился,
чтобы жил он замечательно,
чтоб творил он чудеса,
чтоб сражался он с драконами,
подавая всем пример.
Ваша, с низкими поклонами,
Маргарита Алигер.

Самуил Яковлевич Маршак прислал звуковое письмо. Его включали в последующие вечера памяти Шварца. Но в пожаре Дома писателей несколько лет назад оно погибло.

Читали телеграммы:

«Горячо поздравляю, желаю здоровья, больших успехов = Шостакович».

«Дорогой Женя, на твоем опыте можно сказать, что драматургов не надо как следует баловать для того, чтобы из них вышли настоящие драматурги. Что касается меня, то я не волшебник, а только ещё учусь, однако по всем гороскопам предсказываю тебе долгую, красивую и так нужную всем нам жизнь большого художника, человека и друга. Александр Штейн».

«Вспомни Тусузова Егора, прими сердечное поздравление с соответствующими пожеланиями и не забывай его». Георгий Баронович Тусузов, если помните, бывший артист Ростовской Театральной Мастерской, в ту пору — артист московского театра Сатиры.

«Дорогой Женя Шварц, сегодня в кругу любящих твой талант находится и обнимает тебя твой давний друг = Федин». (Послано из Гудаута).

«Поздравляю вступлением в средний возраст. Очень любим, желаем железного здоровья, новых сказок, рассказов, пьес. Сто тысяч радостей = Ваш Бианки».

А. А. Крон: «Дорогой друг, шлём самые сердечные поздравления. Желаем Вам, наш чудесный талант, чудесный человек, много обыкновенных радостей. Нежно обнимаем. Елизавета и Александр Крон». И так далее…

Артисты исполняли отрывки из последних спектаклей, поставленных по его пьесам — «Два клена» и «Обыкновенное чудо». К тому же, с большим успехом у сидящих в зале артисты театра Комедии «сыграли» капустнические стихи:

Приветствий много здесь уже звучало.
Построились и мы Вас поздравлять.
Вы не смотрите, что нас слишком мало,
Весь коллектив просил Вам передать:
Что мы вас любим, очень, очень, очень!
Без Вас скучаем и всегда Вас ждем!
Что наш союз так нерушимо прочен
И с Вашим словом гордо мы идем.
Хотя минуло лет уже немало,
Мы хорошо запомнили тот день,
Когда на наш театр вдруг упала
Наполненная светом Ваша «ТЕНЬ».
С тех пор мы Вас с полслова понимаем
И вашу мысль, и хлесткую строку.
Теперь с улыбкой время вспоминаем,
Когда и Вас, и нас хотели У…
Давайте-ка припомним год-другой.
Под сенью знойного Таджикистана
Вы подарили нам, забыв покой,
В зеленой шкуре злобного «ДРАКОНА».
«Дракона» мы с любовью раздраконили…
Но Эльзу Ланцелот не доласкал…
Спектакль нам тогда не узаконили…
Зловещий Храп… влюбленных разогнал.
Но персонажам сказки смерти нет,
«Дракон» ещё ворвется в наши планы,
Ведь он сейчас залечивает раны,
Но верим, вновь увидит рампы свет.
В годину бед и тяжких испытаний,
Которые семь лет терзали нас,
Пределом наших творческих желаний
Была мечта увидеть снова Вас.
Мечта сбылась! Свершилось сокровенное!
Мы снова вместе! Сколько будет пьес!..
Уж «ЧУДО» есть одно — обыкновенное,
Теперь от Вас дальнейших ждем чудес!
Охотники, министры и принцесса,
Медведь, король со свитою своей
Всегда мечтали, чтобы Ваша пьеса
Была бы пьесой — чудом наших дней!
Пусть сказок в нашей жизни не бывает,
Мы все трудом, реальностью живем,
Но чудо творческое мысль рождает,
Когда ТЕАТР и ВЫ всегда «ВДВОЕМ»!
От всей души Вам коллектив желает
Счастливых, вечно юных, долгих дней!
Сто тысяч поцелуев посылает
В шестидесятилетний юбилей!!!

Сейчас уже вряд ли кто догадается, кто такой «Храп…», поэтому — расшифрую: М. Б. Храпченко, академик, литературовед, в 1939-48 гг. — председатель Комитета по делам искусств, закрывший театру Комедии постановку «Дракона»; а «семь лет», которые «терзали» театр, — это годы, когда Н. П. Акимова отстранили от театра Комедии. «Вдвоем» — это пьеса, которая начиналась как сценарий для Янины Жеймо, потом переделывалась в пьесу, но как раз настали те «семь лет», и вот теперь театр снова решил её поставить. На пути к сцене она получит название «Повесть о молодых супругах».

— Юбилей вчера состоялся. Все прошло более или менее благополучно, мои предчувствия как будто не имели основания. Тем не менее на душе чувство неловкости. Юбилей — обряд (или — парад) грубоватый… Юбилейные дни напоминали что-то страшное, словно открыли дверь в дом, и всем можно входить, и праздничное. Нечто подобное я пережил, когда сидел в самолете, проделывающем мертвые петли. Ни радости, ни страха, а только растерянность — я ничего подобного не переживал прежде. И спокойствие. Впрочем, все были со мной осторожны и старались, чтобы все происходило не казённо, так что я даже не почувствовал протеста. И банкет прошел почти весело. Для меня, непьющего. Несколько слов, сказанных Зощенко, вдруг примирили меня со всем происходящим…