Из знакомых тут только Мария Валентиновна Малаховская. Собираются приехать Е. Брандис, В. Воеводин и др.

Пиши. Обнимаю. Привет Екатерине Ивановне.

Твой Виталий».

А 1 марта Мих. Козаков отвечает Шварцу: «Здравствуй, дорогой Женя! Спасибо тебе за весточку. Прости за запоздалый ответ: уж очень приходится мотаться по всяким делам и поводам. С нетерпением я и театр ждем твоей пьесы. Будь уверен, что она не задержится у нас постановкой. И деньги тебе вышлем. Словом, сделаем все, что нужно. Неделю назад дали премьеру Вениной пьесы «Дом на холме». Пусть Толя тоже шлет пьесу. Всем найдется место. В конце апреля идет моя «Россия, помоги мне»… Очень печальные сведения о Борисе Михайловиче — останется ли жить. С ужасом думаю об этом. Два месяца не имею сведений о своей матери и сестре. Словом… Как ты, дорогая Катя? Эх, встретиться бы нам! Надеюсь на это. Как живет наша кировская колония?.. Жизнь Юрия Николаевича очень меня печалит: он с большим трудом передвигается по коридору. Зоя — тощая, больная, поседевшая, я, брат, тоже уже в разряде стариков. Ну, ничего. Дети здоровы, а это — главное. Как дочка? Привет Альтусам… Возвратилась ли Нюша с фронта? Пишите, друзья, — мы все счастливы, получая от вас весточку. С трепетом ждем радостных вестей о Ленинграде. Но вот Боря, Боря, — все время стоит он у меня перед глазами! Катю и тебя нежно целую и обнимаю. Твой Миша».

Толя — Мариенгоф, Боря, Борис Михайлович — Эйхенбаум, Юрий Николаевич — Тынянов, Нюша — Никритина… Вспоминая ту пору, В. Каверин писал: «В годы войны я написал пьесу, которая называлась «Дом на холме» и была поставлена во многих театрах. Шварц увидел её в Кирове и сказал мне, что он испугался. Пьеса была, по его мнению, не только плоха, но почти неприлично плоха. Я согласился».

Юрий П. Герман писал из Архангельска, не зная точного адреса Шварцев, и тоже звал к себе. Письмо адресовано на «Областной Драматический театр, т. Альтусу». И на конверте же: «Прошу передать или переадресовать драматургу Евгению Львовичу Шварцу».

«Милый Женя! Пишу это письмо на всякий случай — не знаю дойдет ли оно до Вас. Умоляю Вас ответить. Я знаю, как Вы ленивы на письма, но напишите хоть один раз, и бог с Вами. Правда ли, что Вы в Кирове? Как Вы тут живете? Что Катя? Это займет у Вас несколько минут. Можете послать доплатным — я выкуплю.

Что Вы знаете о наших знакомых и друзьях? Что Лева, Юзя, Рахманов, Зощенко, Ольга? Таня и дети тут, со мной. Они здоровы, я болею. Работаю в газете. Напишите, поцелуйте Катю.

Мы Вас помним и любим. Я много писал в Ленинград, но Вы мне упорно не отвечали. Напишите хоть сейчас. Адрес: Архангельск, Сталинских ударников, 28, редакция газеты «Северная вахта». Юра».

Штемпеля отправления нет, а в Киров письмо пришло 15 февраля. И, конечно же, Евгений Львович ответил и наверняка сообщил все, что знал о Леве — Левине, Юзе — И. Л. Гринберге и Ольге Берггольц. Ответ не сохранился, как не сохранились и последующие письма Шварца, потому что, по словам жены Германа — Татьяны Александровны, архив свой он не берег.

С дороги о приключениях театра Комедии сообщал Николай Павлович Акимов:

«25 февраля 1942. Челябинск.

Дорогой Евгений Львович! Как Вы живете? Довольны ли всем? И как вообще?

Краткий отчет: Магнитогорск нас не принял. Переадресовали в Копейск в 18-ти км. от Челябинска. Где мы временно и расположились, играя и кушая.

Тем временем, оставив труппу за этим занятием, я поехал в Куйбышев и там получил новый маршрут: Сочи — Кисловодск. Это — гастроли месяцев на 5, после чего, вероятно, будут следующие: Тбилиси — Ереван. Прямо скажу, мне это больше нравится, чем Копейск. Выезжаем, вероятно, послезавтра, была задержка из-за вагонов. Отсюда ряд деловых предложений:

1. Если там окажется хорошо, что, по слухам, должно оказаться, то не желаете ли Вы быть туда извлеченными?.. А там — близость культурных городов и вообще. Мне очень бы хотелось, чтобы Вы были с нами, мы бы подумали о репертуаре, и Вы бы написали много пьес! (Зарубина доехала благополучно, и Вы доедете)…

2. Я получил письмо от Нади Кошеверовой из Алма-Аты. Она очень Вами интересуется и просила Вам передать, что Вы там очень нужны и прекрасно сможете устроиться. От города в полном восторге, цены буколические (мясо — 14 р., курица — 25–40, масло — 80, сахар — 15, рис — 13, и все это неограниченно). Там объединенная кинофабрика, организованная из ленинградских и московских. Худруки этого заведения Трауберг и Эрмлер.

Я такой честный, что написал ей Ваш адрес (на театр). Хотя меня лично эта комбинация и меньше устраивает. Думаю, что при любых обстоятельствах Вам есть полный смысл с ними списаться…

3. Если у Вас готова пьеса (или не совсем готова), шлите немедленно то, что есть, в Сочи.

4. Обо всем, что будет затруднять Ваш приезд, пишите подробно. Очень м. б., что многое из этого придется устранить.

5. Одну из этих комбинаций я Вам очень советую выбрать. Мне кажется, что юг будет полезнее…

6. Если Вам известно место пребывания Каверина, попросите его прислать в Сочи его новую пьесу.

Ну вот и все дела! Мне очень бы хотелось поскорее увидеться. Я уже давно пришел в себя, и не такой апатичный, каким Вы меня видели в Кирове. Передайте Екатерине Ивановне наши приветы и надежды, что она тоже захочет на юг и окажет на Вас влияние в эту сторону. Леночка присоединяется к этому. Вся труппа — тоже. (Следует 1764292 подписи!) Анюта, недавно присоединившаяся к Театру Комедии, шлет приветы. Целую Вас и жду.

Ваш Н. Акимов».

В эвакуацию Анюта, дочь Николая Павловича и Елены Владимировны, была отправлена с московским Театром им. Евг. Вахтангова, с которым Акимов поддерживал давнишнюю связь. А когда театр Комедии вырвался из кольца блокады, Елена Владимировна забрала её из Омска.

Уезжая из Ленинграда, Евгений Львович попросил Веру Кетлинскую, которая тогда возглавила ленинградское отделение Союза писателей, «не забывать Заболоцких и отправить их при первой возможности, — вспоминала она. — Я выполнила его просьбу, как только началась эвакуация через Ладогу по «Дороге жизни»».

И вот, в начале марта Екатерина Васильевна с Никитой и Наташей, наконец, объявились в Кирове. Рано утром в дверь комнаты Шварцев постучали. Этак совершенно обыденно, «как будто кто-то из соседей».

— Открыв, я увидел маленькую сияющую Наташу Заболоцкую в беленькой шубке, а за нею Катерину Васильевну с мешком за плечами. И не успел я слова сказать, как Наташа закричала радостно: «Вас разбомбило!..» Незадолго до этого услыхали мы, что в нашу квартиру попал снаряд (в эту квартиру после отъезда Шварцев перебрались Заболоцкая с ребятами, и когда снаряд влетел в комнату они все находились на кухне. — Е. Б.), о чем рассказывая Малюгину, я смеялся, хотя в глубине души обиделся. Почему из всех квартир надстройки снаряд выбрал именно мою?.. К вечеру наша комната в 10 метров была заполнена до отказа. Сестра Катерины Васильевны с дочкой, и она сама с двумя ребятами. Они решили пробираться к нам в Киров, а оттуда в Уржум, на родину Николая Алексеевича, где оставался кто-то из его родни. Впрочем, Лидия Васильевна со своей девочкой, совсем незнакомой, загадочно улыбающейся, довольно скоро уехала, и мы остались впятером…

Художник Владимир Васильевич Стерлигов, оставшийся в Ленинграде, рассказывал, что, проходя по стороне Русского музея канала Грибоедова, на другой стороне увидел обнаженную стену квартиры Шварцев, на которой висела его картина.

— Через несколько дней у Никиты началось воспаление желез. Квартирный врач вызвал инфекциониста. И тот установил, что у Никиты скарлатина. А жили мы в театральном доме. Кругом дети. Родители сердитые. И надо сказать к их чести, что мы ни слова упрека не услышали от замученных и обиженных на весь мир соседок. Никиту увезли в больницу… А в конце апреля, в назначенный день, отправилась Катерина Васильевна за Никитой и привела его, довольно сдержанно улыбающегося… И назначен был день их отъезда. И перед самым этим днём покрылся сыпью, заболел я…